Истязателем безжалостным.
Выскочил посадник из-под стола…
Схватил ковш с водой…
Плеснул на мальчонку…
Отпрянул в ужасе.
От воды еще пуще огонь вспыхнул.
— Ма-а-а-ма! — захлебнулся криком мальчишка.
Упал.
Затих.
А вокруг люди полыхающие мечутся. Вонь стоит нестерпимая.
Копотью воняет…
Плотью горящей…
А посадник так и застыл с ковшом в руках.
Стоит…
Безумными глазами смотрит на догорающего…
Поделать ничего не может.
— Болярин! Болярин! — сквозь крики и огненный рев слышит посадник и с трудом понимает, что это его зовут.
— Болярин! — подбежал к нему ратник. — Поляне с русью на штурм идут!
— Где? — спросил он, а сам от мальчонки глаз оторвать не может. — Где они?
— К переправе подходят!
И очнулся посадник от страшного сна.
— Кто живой?! — орет. — На стены! — а сам чует, как по щекам его слезы текут.
Утерся быстро, чтоб не видел никто. Отшвырнул бесполезный ковш.
— На стены! — на бегу крикнул. Вверх по лестнице влетел. Дышит тяжело.
На переправу с ненавистью смотрит. А там уже войско вражье.
— Звери, — прошептал посадник. — Звери лютые…
В третий раз махнул Асмуд своим топором. И ушла последняя стрела с огненным гостинцем.
Не выдержали канаты, что держали приспособу. Полопались. От этого подпрыгнула станина. О землю ударилась. От удара рама треснула. Так она теперь без надобности.
— Хвала тебе, Один! — крикнул ярл. И крик этот подхватили варяги:
— Хвала тебе, Один!
А стрела перемахнула через реку, над Полянским воинством пролетела и взорвалась над башнями воротными. Пролила на тесовые крыши свой огненный дождь.
Запылали башни. Пробежался алый ручеек по крыше, стек по стене на дубовые ворота. И ворота пламенем занялись…
К вечеру каган Игорь взял Малин-град.
Хозяином въехал через догорающие ворота. Остановил коня посреди площади. Сурово, как и подобает захватчику, взглянул на кучку защитников, окруженных плотным кольцом.
Не больше десятка их осталось. Обожженные. Израненные. Закопченные. Они молча ждали своей участи.
— Кто тут за старшего у вас? — спросил каган.
— Я, — ответил замазанный сажей не старый еще человек с выбитым правым глазом, опаленной бородой и надорванным ухом и сделал шаг вперед, придерживая перебитую руку. — Посадник я малинский.
— Если хочешь жить, целуй стремя и на верность присягу давай, — сказал Игорь.
— Я уже один раз стремя целовал, — ответил посадник, — князю моему, Малу Древлянскому. И по сто раз присягать не приучен.
— Смелый, — усмехнулся Игорь. — И как же звать тебя?
— Нет у меня больше имени. Вместе с ним, — показал он на сгоревшие останки мальчишки, что все еще лежали на стогне, — вы мое имя сожгли.
— Как же ты без имени в Сваргу пойдешь? — удивился каган.
— Ничего. Там Даждьбог своих от чужих отличит.
Спустился с коня каган Киевский, подошел к пленникам. Оглядел.
Два ратника молодых, почти мальчики. Смотрят зверенышами затравленными. Девчушка к материнскому подолу прижалась. Разорван у матери подол почти до пупа. Видно, потешились с ней воины. И девчонку в покое не оставили. Трясет ее мелкой дрожью. В коленки материнские лицо спрятала.
Баба дородная. Волосы у нее на голове почти совсем выгорели. Лысая стоит. Глаза потупила.
Мужичок-огнищанин, рожа от побоев распухла, а из-под синюшных мешков колючкой взгляд ненавидящий.
Рядом кто-то сильно обгоревший лежит, и не разберешь, то ли мужик, то ли баба. Сплошной ожог сукровицей сячится. Стонет тихонько, но жив еще. Или жива?
Наконец, к посаднику подошел. Посмотрел ему в уцелевший глаз. И что-то увидел там такое, от чего передернуло его.
Отвернулся каган.
Отошел прочь. Асмуда подозвал.
— Что с ними делать будем? — спросил.
— Под нож всех, — ответил старый варяг.
— И баб тоже?
— Всех, — уверенно сказал Асмуд. — Это для других острасткой будет.
— Ну, как знаешь, — кивнул каган.
Он подошел к еще тлеющей лестнице и поднялся на стену. Красивый вид открывался с нее. Переправа как на ладони. Удобно. Жаль, что обгорело здесь все.
«Нужно будет восстановить», — подумал Игорь.
Потом обернулся и окинул взглядом свой новый город. Сильно он пострадал от «греческого огня». Так это дело поправимое…
— Прими, Перун! — услышал каган. Это внизу началась резня…
Игорь стоял на крепостной стене. Смотрел сверху на кровавую бойню. Во все глаза смотрел и ужасался от того, как пьянит, как щекочет ноздри запах горелой плоти и горячей человеческой крови…
С Вязгой я встретился спустя почти тридцать лет. Как раз с племянником на Новгородский стол ехали. Решили по дороге на уток поохотиться, да по пути на избушку лесную наткнулись.
Так я со старым Вязгой знакомство свел.
Семью он все-таки потерял. Не сдержал обещания старый варяг. Надругались над женой и дочерьми его ратники. А потом повесили, чтоб под ногами не болтались. Хотели и Вязгу повесить, да сбежал он.
В чаще избу поставил. Охотой да рыбалкой жил. О мести не думал. Не герой он. Огнищанин обычный. Так и тянул лямку жизни потихоньку. Дни и лета не считал.
Иногда на него охотники набредали. Им-то долгими вечерами он и рассказывал историю о том, как держался и как пал город древлянский, Малин-на-Ирше.
— Вот только не помню, как того посадника звали, — закончил он свой рассказ. — А может, и не знал никогда…
12 июля 942 г.
На высоком берегу Ужа, на гранитном утесе, гордо и неприступно высились дубовые стены стольного города древлянского Коростеня.
У подножия крепости, но на почтительном расстоянии, опасаясь древлянских стрел, остановил войско Игорь. Здесь, на окраине деревеньки Шатрище, они вместе с Асмудом решали, что делать дальше.
Игорь восседал на своем коне, а рядом, оперевшись на рукоять топора, стоял старый варяг. Он снизу вверх смотрел на кагана, но в его взгляде не было ни капли почтения.
— Да, — вздохнул киевский каган, глядя на крепость, — корст, он и есть корст. Его горшками цареградскими не напугаешь. Хельги, и тот об него чуть зубы не сломал…
— Не убивайся так, — ответил ему ярл. — В городе войска от силы человек пятьдесят. Личная охрана княгини, да с окрестных деревень семей сто набежало. Огнищане — не воины. Если не рассусоливать, к вечеру в детинце пировать будем.
— Думаешь?
— Думаю.
— Хорошо, — согласился каган. — Бери город. Но Беляну не трогай. Она мне живой нужна.
— А то я не знаю? — съязвил Асмуд. — Я на приступ полян брошу. А как только они стену возьмут, тут уж и дружине твоей дело найдется.
— Так, может, дружине и начать? — возразил каган. — И обучена лучше, да и броня на дружинниках двойной вязки, стрелы в ней стрять будут.
— Вижу, не жалко тебе варяжской крови, — рассердился Асмуд. — Ты уже под Царьградом позапрошлой зимой в руку войско взял. Что из этого вышло?
— Так они ж нас огнем своим…
— «Огнем»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Выскочил посадник из-под стола…
Схватил ковш с водой…
Плеснул на мальчонку…
Отпрянул в ужасе.
От воды еще пуще огонь вспыхнул.
— Ма-а-а-ма! — захлебнулся криком мальчишка.
Упал.
Затих.
А вокруг люди полыхающие мечутся. Вонь стоит нестерпимая.
Копотью воняет…
Плотью горящей…
А посадник так и застыл с ковшом в руках.
Стоит…
Безумными глазами смотрит на догорающего…
Поделать ничего не может.
— Болярин! Болярин! — сквозь крики и огненный рев слышит посадник и с трудом понимает, что это его зовут.
— Болярин! — подбежал к нему ратник. — Поляне с русью на штурм идут!
— Где? — спросил он, а сам от мальчонки глаз оторвать не может. — Где они?
— К переправе подходят!
И очнулся посадник от страшного сна.
— Кто живой?! — орет. — На стены! — а сам чует, как по щекам его слезы текут.
Утерся быстро, чтоб не видел никто. Отшвырнул бесполезный ковш.
— На стены! — на бегу крикнул. Вверх по лестнице влетел. Дышит тяжело.
На переправу с ненавистью смотрит. А там уже войско вражье.
— Звери, — прошептал посадник. — Звери лютые…
В третий раз махнул Асмуд своим топором. И ушла последняя стрела с огненным гостинцем.
Не выдержали канаты, что держали приспособу. Полопались. От этого подпрыгнула станина. О землю ударилась. От удара рама треснула. Так она теперь без надобности.
— Хвала тебе, Один! — крикнул ярл. И крик этот подхватили варяги:
— Хвала тебе, Один!
А стрела перемахнула через реку, над Полянским воинством пролетела и взорвалась над башнями воротными. Пролила на тесовые крыши свой огненный дождь.
Запылали башни. Пробежался алый ручеек по крыше, стек по стене на дубовые ворота. И ворота пламенем занялись…
К вечеру каган Игорь взял Малин-град.
Хозяином въехал через догорающие ворота. Остановил коня посреди площади. Сурово, как и подобает захватчику, взглянул на кучку защитников, окруженных плотным кольцом.
Не больше десятка их осталось. Обожженные. Израненные. Закопченные. Они молча ждали своей участи.
— Кто тут за старшего у вас? — спросил каган.
— Я, — ответил замазанный сажей не старый еще человек с выбитым правым глазом, опаленной бородой и надорванным ухом и сделал шаг вперед, придерживая перебитую руку. — Посадник я малинский.
— Если хочешь жить, целуй стремя и на верность присягу давай, — сказал Игорь.
— Я уже один раз стремя целовал, — ответил посадник, — князю моему, Малу Древлянскому. И по сто раз присягать не приучен.
— Смелый, — усмехнулся Игорь. — И как же звать тебя?
— Нет у меня больше имени. Вместе с ним, — показал он на сгоревшие останки мальчишки, что все еще лежали на стогне, — вы мое имя сожгли.
— Как же ты без имени в Сваргу пойдешь? — удивился каган.
— Ничего. Там Даждьбог своих от чужих отличит.
Спустился с коня каган Киевский, подошел к пленникам. Оглядел.
Два ратника молодых, почти мальчики. Смотрят зверенышами затравленными. Девчушка к материнскому подолу прижалась. Разорван у матери подол почти до пупа. Видно, потешились с ней воины. И девчонку в покое не оставили. Трясет ее мелкой дрожью. В коленки материнские лицо спрятала.
Баба дородная. Волосы у нее на голове почти совсем выгорели. Лысая стоит. Глаза потупила.
Мужичок-огнищанин, рожа от побоев распухла, а из-под синюшных мешков колючкой взгляд ненавидящий.
Рядом кто-то сильно обгоревший лежит, и не разберешь, то ли мужик, то ли баба. Сплошной ожог сукровицей сячится. Стонет тихонько, но жив еще. Или жива?
Наконец, к посаднику подошел. Посмотрел ему в уцелевший глаз. И что-то увидел там такое, от чего передернуло его.
Отвернулся каган.
Отошел прочь. Асмуда подозвал.
— Что с ними делать будем? — спросил.
— Под нож всех, — ответил старый варяг.
— И баб тоже?
— Всех, — уверенно сказал Асмуд. — Это для других острасткой будет.
— Ну, как знаешь, — кивнул каган.
Он подошел к еще тлеющей лестнице и поднялся на стену. Красивый вид открывался с нее. Переправа как на ладони. Удобно. Жаль, что обгорело здесь все.
«Нужно будет восстановить», — подумал Игорь.
Потом обернулся и окинул взглядом свой новый город. Сильно он пострадал от «греческого огня». Так это дело поправимое…
— Прими, Перун! — услышал каган. Это внизу началась резня…
Игорь стоял на крепостной стене. Смотрел сверху на кровавую бойню. Во все глаза смотрел и ужасался от того, как пьянит, как щекочет ноздри запах горелой плоти и горячей человеческой крови…
С Вязгой я встретился спустя почти тридцать лет. Как раз с племянником на Новгородский стол ехали. Решили по дороге на уток поохотиться, да по пути на избушку лесную наткнулись.
Так я со старым Вязгой знакомство свел.
Семью он все-таки потерял. Не сдержал обещания старый варяг. Надругались над женой и дочерьми его ратники. А потом повесили, чтоб под ногами не болтались. Хотели и Вязгу повесить, да сбежал он.
В чаще избу поставил. Охотой да рыбалкой жил. О мести не думал. Не герой он. Огнищанин обычный. Так и тянул лямку жизни потихоньку. Дни и лета не считал.
Иногда на него охотники набредали. Им-то долгими вечерами он и рассказывал историю о том, как держался и как пал город древлянский, Малин-на-Ирше.
— Вот только не помню, как того посадника звали, — закончил он свой рассказ. — А может, и не знал никогда…
12 июля 942 г.
На высоком берегу Ужа, на гранитном утесе, гордо и неприступно высились дубовые стены стольного города древлянского Коростеня.
У подножия крепости, но на почтительном расстоянии, опасаясь древлянских стрел, остановил войско Игорь. Здесь, на окраине деревеньки Шатрище, они вместе с Асмудом решали, что делать дальше.
Игорь восседал на своем коне, а рядом, оперевшись на рукоять топора, стоял старый варяг. Он снизу вверх смотрел на кагана, но в его взгляде не было ни капли почтения.
— Да, — вздохнул киевский каган, глядя на крепость, — корст, он и есть корст. Его горшками цареградскими не напугаешь. Хельги, и тот об него чуть зубы не сломал…
— Не убивайся так, — ответил ему ярл. — В городе войска от силы человек пятьдесят. Личная охрана княгини, да с окрестных деревень семей сто набежало. Огнищане — не воины. Если не рассусоливать, к вечеру в детинце пировать будем.
— Думаешь?
— Думаю.
— Хорошо, — согласился каган. — Бери город. Но Беляну не трогай. Она мне живой нужна.
— А то я не знаю? — съязвил Асмуд. — Я на приступ полян брошу. А как только они стену возьмут, тут уж и дружине твоей дело найдется.
— Так, может, дружине и начать? — возразил каган. — И обучена лучше, да и броня на дружинниках двойной вязки, стрелы в ней стрять будут.
— Вижу, не жалко тебе варяжской крови, — рассердился Асмуд. — Ты уже под Царьградом позапрошлой зимой в руку войско взял. Что из этого вышло?
— Так они ж нас огнем своим…
— «Огнем»!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87