Меня за волосы Айвор схватил и встать на ноги заставил.
— Вот он, — говорит. — Ну-ка вякни чего-нибудь.
— Да пошел ты… — я ему в ответ.
Он меня пнул. Потом, под всеобщий смех, сапоги с меня стянул.
— Тебе, — смеется, — они один хрен боле не понадобятся.
— Тебе тоже, — огрызнулся я и сразу же пожалел об этом.
— Ты мне что, щенок, угрожать вздумал? Эй, — повернулся он к своим, — огоньку кто-нибудь дайте.
Ему в руку головешку сунули. Он ее помотал, чтоб она поярче занялась.
— Щекотки боишься? — меня спрашивает.
— Не боюсь, — говорю.
— А вот мы сейчас и спробуем, — и головней мне в босые пятки.
Не закричал я. Зубы покрепче сжал и стерпел.
— Что, свинячий выкормыш, не хочешь от боли орать? — пуще прежнего разъярился Айвор. — А придется, — и сапогом меня пнул.
А я снова стерпел. Сам лежу и думаю: «Хорошо хоть одёжу срывать не стали, а то заметили бы надетую на меня кольчугу…»
— Хватит, Айвор, — слышу. Это Егри подошел.
— А чего он, словно язык проглотил? — Мучитель мой взбеленился. — Крик бы поднял. Нас потешил. Что ему? Жалко, что ли? — и снова пнул.
— Я сказал — хватит! — разозлился Егри. — Не смей ярла трогать. Не по твоим зубам эта рыба. Он благородных кровей, а ты червь ползучий! Если такая охота вам, вон над простолюдьем куражьтесь, — подошел к возчикам, схватил Куденю за бороду. — Тешьтесь, сколько вам надобно, а его, — кивнул на меня, — не трожь.
— Ладно, — согласился Айвор. — Мы люди не гордые. Нам и возчик подойдет.
Били они Куденю умело. А тот только крякал да поскуливал, удары варяжские принимая… Потом им надоело.
— Как бы без нас там всю брагу не вылакали, — сказал Егри. — Пошли, что ли?
Айвор напоследок пнул меня ногой, и варяги пошли пировать. А нас оставили.
Брагу пить показалось им интереснее.
А мы ждали…
Временами казалось, что про нас забыли. Во всяком случае, до рассвета.
— Как думаешь, княжич? — спросил Куденя и со стоном на бок повернулся. — Нас повесят или мечами порубят?
— Не, — отозвался кто-то из возчиков. — Скорее всего, это мы их, — и засмеялся тихонько.
— Пятки-то саднит? — Куденя ужом подполз ко мне поближе.
— До свадьбы заживет, — ответил я.
Боли в ступнях и правда почти не было. То ли Айвор был никудышным катом, то ли помогал давний заговор. Тот, которому меня Любава научила.
— Всю требуху отбили, гады ползучие. — Куденя, постанывая, подвинулся еще ближе.
— Ты на ползучего сейчас сам больше похож, — кто-то из возчиков голос подал.
— Это уж точно, — через боль ухмыльнулся бывший лучший лучник древлянский. — Когда же наши-то начнут? А то ноги затекли, сил нет, — сокрушался он. — Да еще опорка размоталась.
— Когда надо, тогда и начнут! — рассердился я. — Тише. Идет кто-то.
И верно. Вскоре появился варяг. В обманчивом свете костров я не узнал его сразу. Но когда он присел передо мной на корточки, я понял, кто это.
— Ну что, Добрый, сын Мала? Ты уже приготовился к встрече с пращурами? — спросил Асмуд по-свейски.
— Да, — ответил я ему. — Матушка моя да ратники древлянские, которых ты со Святища на камни острые покидал, рады будут принять меня в Светлом Ирии…
— Смел ты, и это делает тебе честь, — удивился старый варяг. — А ведь рассвет скоро.
— Не с этим рассветом я уйду из Яви, — невольно улыбнулся я.
— Ты так думаешь?
— Не думаю. Знаю.
— Откуда?
— Прорицательница Торбьерг мне все про мою жизнь рассказала.
— Мало ли что гадалка придумать могла, — усмехнулся Асмуд.
— У хевдинга Торбьерна в Исландии ее звали Малой Вельвой, а это многое значит.
— Чего же она тебе напророчила?
— Что ты сейчас развяжешь меня, — сказал я настойчиво.
— Прямо сейчас? — удивился он.
— Да. Прямо сейчас.
— А зачем?
— Чтобы живым остаться.
Он некоторое время посидел молча.
Затем снял с пояса мой кинжал. Вынул клинок из ножен. Посмотрел, как отсветы костров играют на его лезвии. Взмахнул им и ударил меня в грудь…
Удар был такой сильный, что я едва не задохнулся от боли. Слава Даждьбогу, кольчуга не подвела. Лезвие узорчатое сломалось, а я живой остался…
А боль…
Это не страшно… одним синяком больше, одним — меньше…
— Права оказалась Торбьерг! — воскликнул Асмуд.
— Убедился? — закашлялся я, а как только кашель отступил, превозмогая боль, прохрипел: — Нагнись ко мне, Асмуд, сын Конрада. Я тебе тоже должен слово сказать.
Он нагнулся, и я быстро, без подробностей, нашептал ему о том, что напророчила мне гадалка варяжская.
Он слушал меня внимательно. А когда я закончил, долго смотрел на меня, точно впервые увидел. А затем обломком кинжала перерезал мои путы.
— Не забудь об этом, — сказал он.
— Беги, пока можешь. И тоже не забудь об услуге, которую я тебе оказываю, — сказал я, растирая непослушные, затекшие руки.
— Не забуду, — кивнул Асмуд, отбросил никому не нужный обломок недавно такого дорогого кинжала.
Совсем не старческой, быстрой походкой он подошел к боевому коню кагана Киевского. Отвязал. Неловко забрался на него. Ударил пятками коню в бока и поскакал прочь из становища.
Может быть, кто-то в стане варяжском и заметил это, только через мгновение забыл.
Едва Асмуд скрылся в ночной тьме, над поляной раздалось странное жужжание, и один за другим опоенные варяги стали сыпаться на землю, пробитые древлянскими стрелами.
— Слава тебе, Даждьбоже! — крикнул Куденя. — Наши начали. Молодец Побор, — улыбнулся он, когда я принялся его распутывать. — Точно лучники бьют.
А спустя еще мгновение из ближнего бора послышалось:
— Бей!
И ратники древлянские навалились на становище.
А я своих развязал. И пошли мы варягов бить.
Но это не было битвой…
Это была резня…
Очумевшие от браги и зелья варяги метались среди костров. Все никак понять не могли, откуда на них смерть накинулась. И падали, стрелами пробитые, мечами порубленные, ножами подрезанные, копьями истыканные.
— Жив, сынко? — услышал я отца.
— Жив, батюшка, — я в ответ ему.
Подбежал он ко мне. Глаза горят. Под скулами желваки от злости играют. Обнял меня крепко. Говорит:
— Вот, держи. Дедов меч. Помнишь, как с Зеленей за него на стогне бился?
— Как же забыть?
— Твой он теперь. По праву твой.
Взял я в руки оружие и понял, что теперь оно в моей руке не дрогнет. Поднял его над головой и пошел варягов крушить…
Айвора я нашел возле воза с последней непочатой бочкой браги. Он вола пытался из телеги выпрячь.
— Что, потаскухин сын, на нем, что ли, бежать удумал? Так на воле далеко не уедешь.
Он обернулся быстро. Вижу, лук поднял и тетиву натянул. Наконечник стрелы мне в грудь уставился.
— Уйди, щенок! — крикнул он мне.
— Разве так смерть свою встречают? — сказал я спокойно.
Понял он, что по добру не дам ему уйти.
— Один! — закричал он и тетиву спустил. Стрела в полет отправилась. Прямо в сердце мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Вот он, — говорит. — Ну-ка вякни чего-нибудь.
— Да пошел ты… — я ему в ответ.
Он меня пнул. Потом, под всеобщий смех, сапоги с меня стянул.
— Тебе, — смеется, — они один хрен боле не понадобятся.
— Тебе тоже, — огрызнулся я и сразу же пожалел об этом.
— Ты мне что, щенок, угрожать вздумал? Эй, — повернулся он к своим, — огоньку кто-нибудь дайте.
Ему в руку головешку сунули. Он ее помотал, чтоб она поярче занялась.
— Щекотки боишься? — меня спрашивает.
— Не боюсь, — говорю.
— А вот мы сейчас и спробуем, — и головней мне в босые пятки.
Не закричал я. Зубы покрепче сжал и стерпел.
— Что, свинячий выкормыш, не хочешь от боли орать? — пуще прежнего разъярился Айвор. — А придется, — и сапогом меня пнул.
А я снова стерпел. Сам лежу и думаю: «Хорошо хоть одёжу срывать не стали, а то заметили бы надетую на меня кольчугу…»
— Хватит, Айвор, — слышу. Это Егри подошел.
— А чего он, словно язык проглотил? — Мучитель мой взбеленился. — Крик бы поднял. Нас потешил. Что ему? Жалко, что ли? — и снова пнул.
— Я сказал — хватит! — разозлился Егри. — Не смей ярла трогать. Не по твоим зубам эта рыба. Он благородных кровей, а ты червь ползучий! Если такая охота вам, вон над простолюдьем куражьтесь, — подошел к возчикам, схватил Куденю за бороду. — Тешьтесь, сколько вам надобно, а его, — кивнул на меня, — не трожь.
— Ладно, — согласился Айвор. — Мы люди не гордые. Нам и возчик подойдет.
Били они Куденю умело. А тот только крякал да поскуливал, удары варяжские принимая… Потом им надоело.
— Как бы без нас там всю брагу не вылакали, — сказал Егри. — Пошли, что ли?
Айвор напоследок пнул меня ногой, и варяги пошли пировать. А нас оставили.
Брагу пить показалось им интереснее.
А мы ждали…
Временами казалось, что про нас забыли. Во всяком случае, до рассвета.
— Как думаешь, княжич? — спросил Куденя и со стоном на бок повернулся. — Нас повесят или мечами порубят?
— Не, — отозвался кто-то из возчиков. — Скорее всего, это мы их, — и засмеялся тихонько.
— Пятки-то саднит? — Куденя ужом подполз ко мне поближе.
— До свадьбы заживет, — ответил я.
Боли в ступнях и правда почти не было. То ли Айвор был никудышным катом, то ли помогал давний заговор. Тот, которому меня Любава научила.
— Всю требуху отбили, гады ползучие. — Куденя, постанывая, подвинулся еще ближе.
— Ты на ползучего сейчас сам больше похож, — кто-то из возчиков голос подал.
— Это уж точно, — через боль ухмыльнулся бывший лучший лучник древлянский. — Когда же наши-то начнут? А то ноги затекли, сил нет, — сокрушался он. — Да еще опорка размоталась.
— Когда надо, тогда и начнут! — рассердился я. — Тише. Идет кто-то.
И верно. Вскоре появился варяг. В обманчивом свете костров я не узнал его сразу. Но когда он присел передо мной на корточки, я понял, кто это.
— Ну что, Добрый, сын Мала? Ты уже приготовился к встрече с пращурами? — спросил Асмуд по-свейски.
— Да, — ответил я ему. — Матушка моя да ратники древлянские, которых ты со Святища на камни острые покидал, рады будут принять меня в Светлом Ирии…
— Смел ты, и это делает тебе честь, — удивился старый варяг. — А ведь рассвет скоро.
— Не с этим рассветом я уйду из Яви, — невольно улыбнулся я.
— Ты так думаешь?
— Не думаю. Знаю.
— Откуда?
— Прорицательница Торбьерг мне все про мою жизнь рассказала.
— Мало ли что гадалка придумать могла, — усмехнулся Асмуд.
— У хевдинга Торбьерна в Исландии ее звали Малой Вельвой, а это многое значит.
— Чего же она тебе напророчила?
— Что ты сейчас развяжешь меня, — сказал я настойчиво.
— Прямо сейчас? — удивился он.
— Да. Прямо сейчас.
— А зачем?
— Чтобы живым остаться.
Он некоторое время посидел молча.
Затем снял с пояса мой кинжал. Вынул клинок из ножен. Посмотрел, как отсветы костров играют на его лезвии. Взмахнул им и ударил меня в грудь…
Удар был такой сильный, что я едва не задохнулся от боли. Слава Даждьбогу, кольчуга не подвела. Лезвие узорчатое сломалось, а я живой остался…
А боль…
Это не страшно… одним синяком больше, одним — меньше…
— Права оказалась Торбьерг! — воскликнул Асмуд.
— Убедился? — закашлялся я, а как только кашель отступил, превозмогая боль, прохрипел: — Нагнись ко мне, Асмуд, сын Конрада. Я тебе тоже должен слово сказать.
Он нагнулся, и я быстро, без подробностей, нашептал ему о том, что напророчила мне гадалка варяжская.
Он слушал меня внимательно. А когда я закончил, долго смотрел на меня, точно впервые увидел. А затем обломком кинжала перерезал мои путы.
— Не забудь об этом, — сказал он.
— Беги, пока можешь. И тоже не забудь об услуге, которую я тебе оказываю, — сказал я, растирая непослушные, затекшие руки.
— Не забуду, — кивнул Асмуд, отбросил никому не нужный обломок недавно такого дорогого кинжала.
Совсем не старческой, быстрой походкой он подошел к боевому коню кагана Киевского. Отвязал. Неловко забрался на него. Ударил пятками коню в бока и поскакал прочь из становища.
Может быть, кто-то в стане варяжском и заметил это, только через мгновение забыл.
Едва Асмуд скрылся в ночной тьме, над поляной раздалось странное жужжание, и один за другим опоенные варяги стали сыпаться на землю, пробитые древлянскими стрелами.
— Слава тебе, Даждьбоже! — крикнул Куденя. — Наши начали. Молодец Побор, — улыбнулся он, когда я принялся его распутывать. — Точно лучники бьют.
А спустя еще мгновение из ближнего бора послышалось:
— Бей!
И ратники древлянские навалились на становище.
А я своих развязал. И пошли мы варягов бить.
Но это не было битвой…
Это была резня…
Очумевшие от браги и зелья варяги метались среди костров. Все никак понять не могли, откуда на них смерть накинулась. И падали, стрелами пробитые, мечами порубленные, ножами подрезанные, копьями истыканные.
— Жив, сынко? — услышал я отца.
— Жив, батюшка, — я в ответ ему.
Подбежал он ко мне. Глаза горят. Под скулами желваки от злости играют. Обнял меня крепко. Говорит:
— Вот, держи. Дедов меч. Помнишь, как с Зеленей за него на стогне бился?
— Как же забыть?
— Твой он теперь. По праву твой.
Взял я в руки оружие и понял, что теперь оно в моей руке не дрогнет. Поднял его над головой и пошел варягов крушить…
Айвора я нашел возле воза с последней непочатой бочкой браги. Он вола пытался из телеги выпрячь.
— Что, потаскухин сын, на нем, что ли, бежать удумал? Так на воле далеко не уедешь.
Он обернулся быстро. Вижу, лук поднял и тетиву натянул. Наконечник стрелы мне в грудь уставился.
— Уйди, щенок! — крикнул он мне.
— Разве так смерть свою встречают? — сказал я спокойно.
Понял он, что по добру не дам ему уйти.
— Один! — закричал он и тетиву спустил. Стрела в полет отправилась. Прямо в сердце мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87