Ту, что бабушка тебе рассказывала?
— Помню, батюшка.
— Расскажи людям вольным.
— Что за сказка такая? — спросил Путята.
— О деле думать надо, а не сказки рассказывать. — Гостомысл укоризненно посмотрел на отца.
— Погоди, ведун, — вступился Твердило. — Тебя слышали. Дай других послушать. Говори, княжич.
— Говори, княжич, — эхом ответило вече.
Я растерялся от такого количества глаз, смотревших на меня. Но если отец просит, значит, надо ему. Выходит, не просто так он меня на Большое крыльцо вывел. С умыслом. Что ж, я начал:
— Подарил Велес людям говяжье стадо. Лучшее стадо, с лучшим молоком. Лучшую сурицу из того молока бродили и в честь Треглава пили. Только повадился до того стада волк. Пастухи и призадумались. Как им волка отвадить? Вот один и говорит: «Надо корову забить да зверю жертву принести. Наестся он до отвала да в покое нас оставит». Так и сделали. Только волк жертву принял, а на следующую ночь снова к стаду пришел. Утром пастухи смотрят — еще корова зарезана. Стали они плакать да у Велеса защиты просить. Он услыхал их плач. Явился. «Что, — говорит, — плачете?» Так и так, пастухи отвечают. «Глупые вы, — сказал им Велес. — Разве можно от волка жертвой откупиться? Ему сколько ни дай — все мало. Волка не добрить, а убивать надо!» Сказал и ушел. Вот и вся сказка.
Несколько долгих мгновений над стогнем коростеньским висела тишина. А потом Твердило поклонился отцу и сказал тихо:
— Поднимай, князь, дружину…
11 сентября 945 г.
Не так, как три лета назад, каган Киевский переправился через Ирпень. Открыто. Среди бела дня. Да и чего ему было опасаться? Как и мечтал он, Древлянская земля стала частью Руси. Ругу платила исправно. И не слышно было, чтоб князь Древлянский против него дурное замышлял.
Свенельдовы лазутчики докладывали, что не до смуты древлянам. Не до войны. Раны бы зализать да с полюдьем, наложенным на них, справиться. Вот и вся забота. Тихо сидит Мал в своем Коростене. Точно мышь.
Ступив на древлянский берег, Игорь спешить не стал. Велел шатры разбивать. Пусть дружина после дневного перехода отдохнет.
Сказал, чтобы отроки столы накрывали. А сам решил оглядеться.
Пустил в галоп любимого коня. Застоялся тот. Три года каган не покидал Киева.
Прошлой осенью из Царьграда послы приходили, чтобы старый договор о мире подтвердить. К царям ромейским в гости звали. Забоялся чего-то. Не поехал. Людей своих послал. А сам в Киеве рядом с Ольгой остался.
Даже когда кривичи всполошились, не сам усмирять ходил. Свенельда послал. Тот недолго думая Смоленск пожег, смутьянов перебил. А затейщика смуты, волхва Кривю, велел на кол посадить. Чтоб другим неповадно было.
Вырос из Асмудова сына справный воин. Хитростью богат. С врагами безжалостен. С дружиной не скуп. Любила его русь разноплеменная. И побаивалась. Да и как не бояться, если воевода на расправу скор.
Прошлым летом, когда Смоленск брали, один из десятка вятских в капище Покровительницы Макоши серебряное блюдо фряжской работы умыкнул. Так велел Свенельд весь десяток по горло в землю закопать да поверх табун конский прогнал. Правильно сделал. Негоже дом Божий разорять. Не людское это дело. Если что, боги сами меж собой разберутся.
А добычи…
Не оскудела еще Русская земля. И рыбы полно, и зверя пушного, и жито щедро земля родит. На всех добычи хватит. Только уметь взять ее надо. Огнищане, что пчелы. Если им разор учинять, забирать мед без остатка, погибнет семья. А перед смертью своей может и тебя до смерти искусать. А если с умом, как бортники делают, так не одно лето те пчелы будут и мед, и воск, и пергу приносить.
Свенельд, тот взять умеет. Оттого и русь его всегда накормлена, напоена и в бой идет радуясь. Знает каждый ратник, что если себя окажет, то без благодара не останется. Кому мех, кому серебро, кому и золото. А кому и землицы из той, что от Игоря в дар получена. А к землице холопов. Не самому же ратнику обрабатывать. Не умеет, да и некогда. Ратнику свое дело справлять надо. Рус, он и есть рус. А холоп и есть холоп. Чей холоп? Русский.
И холопов на всю дружину хватит. И закупов, и рядовичей. А больше всего в полон взятых.
Свенельд что удумал. Чтоб холопов не в коренных землях оставлять, а по всей земле Русской расселять. Чтоб смешивать род с родом. Игорь сначала воспротивился. Дескать, не дело людей от своих отрывать. Как им требы справлять? Как богам своим поклоняться? Только Ольга ему разъяснила. Слабеют от такого роды. А слабый род против Игоря уже не поднимется. А как срок холопства закончится, так пусть к своим возвращаются. А кто возвращаться-то будет, если семьями да чадами обзаведутся? Да и кто их ждет на родине? Их земли давно уж огнищане меж собой поделили. Так и забудут кривичи, что кривичами были, а меря с северянами перемешается.
Умная у него жена. И любимая. Усладить его старается. Утешить всячески. Вон какого сына ему родила. Святослав — гордость его и надежда. Рад ему Игорь. Будет кому Русь отдать, когда сам в Репейские горы отправится.
Асмуд посмеивается. Дескать, реши, конунг, куда в Нави определяться будешь? В Вальхаллу, к Одину? А то, может, в Ирий, к Сварогу?
Сам-то он в Вальхаллу собирается. Говорит:
— Приду к Одину и попрошу, чтоб сказал, где мой отец, Конрад Хитрый, здесь обитает? А как он укажет мне, так найду родителя и в ухо ему кулачиной засвечу. Чтоб вспомнил Конрад, как меня когда-то мутузил, — а сам смеется.
Знает старый варяг, что рано ему еще в Вальхаллу. Вот и потешается.
А Игорь не обижается на него. Хочется старику в Асгард, пусть туда и отправляется. Сам-то он точно в Сварге останется. Русом он себя считает. Уж кто-кто, а полукровка — точно рус.
А день нынче выдался славный. Солнышко летнее. И не верится, что осень на дворе.
И конь рад свободе. Резво бежит вдоль берега. Ирпень слева, бор древлянский по правую руку. И не хочется вспоминать, что три лета назад на этой земле сотворить пришлось.
Точно взбеленилась тогда дружина. Со страху, наверное. Не подоспей вовремя Свенельд, не скакал бы сейчас каган по речному берегу, а гулял бы по Сварге с родной матушкой. Сеча была лютая, а расправа жестокая.
Хотели всех древлян под корень вывести. Насилу каган Асмуда уговорил, чтоб Мала не трогали. Тогда бы беды точно не миновать. Это же не Новгородская земля, где посадники испокон веку правили. Сегодня вече выберет, а завтра пинка под зад и нового поставят. И не Киев Полянский, где Оскольд с хазарами все соки повыпили.
Стол Древлянский старинный. От самой Древы, Богумировой дочери, своим летам счет ведет. Уважают его не только в ближних землях, но и среди латинян да ромеев в большом почете он состоит. Хельги, тот Нискиню, отца князя нынешнего, в друзьях держал. Вместе они на Царь-город ходили. Да и связан родством Древлянский стол, почитай, со всем Миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Помню, батюшка.
— Расскажи людям вольным.
— Что за сказка такая? — спросил Путята.
— О деле думать надо, а не сказки рассказывать. — Гостомысл укоризненно посмотрел на отца.
— Погоди, ведун, — вступился Твердило. — Тебя слышали. Дай других послушать. Говори, княжич.
— Говори, княжич, — эхом ответило вече.
Я растерялся от такого количества глаз, смотревших на меня. Но если отец просит, значит, надо ему. Выходит, не просто так он меня на Большое крыльцо вывел. С умыслом. Что ж, я начал:
— Подарил Велес людям говяжье стадо. Лучшее стадо, с лучшим молоком. Лучшую сурицу из того молока бродили и в честь Треглава пили. Только повадился до того стада волк. Пастухи и призадумались. Как им волка отвадить? Вот один и говорит: «Надо корову забить да зверю жертву принести. Наестся он до отвала да в покое нас оставит». Так и сделали. Только волк жертву принял, а на следующую ночь снова к стаду пришел. Утром пастухи смотрят — еще корова зарезана. Стали они плакать да у Велеса защиты просить. Он услыхал их плач. Явился. «Что, — говорит, — плачете?» Так и так, пастухи отвечают. «Глупые вы, — сказал им Велес. — Разве можно от волка жертвой откупиться? Ему сколько ни дай — все мало. Волка не добрить, а убивать надо!» Сказал и ушел. Вот и вся сказка.
Несколько долгих мгновений над стогнем коростеньским висела тишина. А потом Твердило поклонился отцу и сказал тихо:
— Поднимай, князь, дружину…
11 сентября 945 г.
Не так, как три лета назад, каган Киевский переправился через Ирпень. Открыто. Среди бела дня. Да и чего ему было опасаться? Как и мечтал он, Древлянская земля стала частью Руси. Ругу платила исправно. И не слышно было, чтоб князь Древлянский против него дурное замышлял.
Свенельдовы лазутчики докладывали, что не до смуты древлянам. Не до войны. Раны бы зализать да с полюдьем, наложенным на них, справиться. Вот и вся забота. Тихо сидит Мал в своем Коростене. Точно мышь.
Ступив на древлянский берег, Игорь спешить не стал. Велел шатры разбивать. Пусть дружина после дневного перехода отдохнет.
Сказал, чтобы отроки столы накрывали. А сам решил оглядеться.
Пустил в галоп любимого коня. Застоялся тот. Три года каган не покидал Киева.
Прошлой осенью из Царьграда послы приходили, чтобы старый договор о мире подтвердить. К царям ромейским в гости звали. Забоялся чего-то. Не поехал. Людей своих послал. А сам в Киеве рядом с Ольгой остался.
Даже когда кривичи всполошились, не сам усмирять ходил. Свенельда послал. Тот недолго думая Смоленск пожег, смутьянов перебил. А затейщика смуты, волхва Кривю, велел на кол посадить. Чтоб другим неповадно было.
Вырос из Асмудова сына справный воин. Хитростью богат. С врагами безжалостен. С дружиной не скуп. Любила его русь разноплеменная. И побаивалась. Да и как не бояться, если воевода на расправу скор.
Прошлым летом, когда Смоленск брали, один из десятка вятских в капище Покровительницы Макоши серебряное блюдо фряжской работы умыкнул. Так велел Свенельд весь десяток по горло в землю закопать да поверх табун конский прогнал. Правильно сделал. Негоже дом Божий разорять. Не людское это дело. Если что, боги сами меж собой разберутся.
А добычи…
Не оскудела еще Русская земля. И рыбы полно, и зверя пушного, и жито щедро земля родит. На всех добычи хватит. Только уметь взять ее надо. Огнищане, что пчелы. Если им разор учинять, забирать мед без остатка, погибнет семья. А перед смертью своей может и тебя до смерти искусать. А если с умом, как бортники делают, так не одно лето те пчелы будут и мед, и воск, и пергу приносить.
Свенельд, тот взять умеет. Оттого и русь его всегда накормлена, напоена и в бой идет радуясь. Знает каждый ратник, что если себя окажет, то без благодара не останется. Кому мех, кому серебро, кому и золото. А кому и землицы из той, что от Игоря в дар получена. А к землице холопов. Не самому же ратнику обрабатывать. Не умеет, да и некогда. Ратнику свое дело справлять надо. Рус, он и есть рус. А холоп и есть холоп. Чей холоп? Русский.
И холопов на всю дружину хватит. И закупов, и рядовичей. А больше всего в полон взятых.
Свенельд что удумал. Чтоб холопов не в коренных землях оставлять, а по всей земле Русской расселять. Чтоб смешивать род с родом. Игорь сначала воспротивился. Дескать, не дело людей от своих отрывать. Как им требы справлять? Как богам своим поклоняться? Только Ольга ему разъяснила. Слабеют от такого роды. А слабый род против Игоря уже не поднимется. А как срок холопства закончится, так пусть к своим возвращаются. А кто возвращаться-то будет, если семьями да чадами обзаведутся? Да и кто их ждет на родине? Их земли давно уж огнищане меж собой поделили. Так и забудут кривичи, что кривичами были, а меря с северянами перемешается.
Умная у него жена. И любимая. Усладить его старается. Утешить всячески. Вон какого сына ему родила. Святослав — гордость его и надежда. Рад ему Игорь. Будет кому Русь отдать, когда сам в Репейские горы отправится.
Асмуд посмеивается. Дескать, реши, конунг, куда в Нави определяться будешь? В Вальхаллу, к Одину? А то, может, в Ирий, к Сварогу?
Сам-то он в Вальхаллу собирается. Говорит:
— Приду к Одину и попрошу, чтоб сказал, где мой отец, Конрад Хитрый, здесь обитает? А как он укажет мне, так найду родителя и в ухо ему кулачиной засвечу. Чтоб вспомнил Конрад, как меня когда-то мутузил, — а сам смеется.
Знает старый варяг, что рано ему еще в Вальхаллу. Вот и потешается.
А Игорь не обижается на него. Хочется старику в Асгард, пусть туда и отправляется. Сам-то он точно в Сварге останется. Русом он себя считает. Уж кто-кто, а полукровка — точно рус.
А день нынче выдался славный. Солнышко летнее. И не верится, что осень на дворе.
И конь рад свободе. Резво бежит вдоль берега. Ирпень слева, бор древлянский по правую руку. И не хочется вспоминать, что три лета назад на этой земле сотворить пришлось.
Точно взбеленилась тогда дружина. Со страху, наверное. Не подоспей вовремя Свенельд, не скакал бы сейчас каган по речному берегу, а гулял бы по Сварге с родной матушкой. Сеча была лютая, а расправа жестокая.
Хотели всех древлян под корень вывести. Насилу каган Асмуда уговорил, чтоб Мала не трогали. Тогда бы беды точно не миновать. Это же не Новгородская земля, где посадники испокон веку правили. Сегодня вече выберет, а завтра пинка под зад и нового поставят. И не Киев Полянский, где Оскольд с хазарами все соки повыпили.
Стол Древлянский старинный. От самой Древы, Богумировой дочери, своим летам счет ведет. Уважают его не только в ближних землях, но и среди латинян да ромеев в большом почете он состоит. Хельги, тот Нискиню, отца князя нынешнего, в друзьях держал. Вместе они на Царь-город ходили. Да и связан родством Древлянский стол, почитай, со всем Миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87