— Вот, — показал ему стрелы, — не знаешь, в каких землях такие делают?
Гутор переложил надоевшее за долгую стражу копье на другое плечо и внимательно стал разглядывать мою находку.
— Не, — через некоторое время сказал он. — Не знаю. Ты у Жирота спроси. Он по своим оружейным делам, почитай, весь Мир объездил. Он точно знает.
— Спрошу, — кивнул я. — Смена-то у тебя когда?
— Да уж скоро. — Ратник взглянул на посветлевшее небо. — Вот и рассвело.
— Ладно. Недосуг мне.
— Понимаю, — грустно вздохнул стражник и вновь переложил копье.
Я взошел на стену града. Миновал несколько крытых тесом пролетов и наконец добрался до крепостной башни, с которой в меня вчера стреляли.
Здесь никого не было. Оно и понятно. Не будет же покуситель меня дожидаться. Хорошее место он выбрал. Дозорная площадка детинца и помост простреливаются. Можно и не целясь стрелы посылать.
Я уж хотел уходить, как вдруг что-то звякнуло под сапогом. Нагнулся. Вижу кольцо витое. Вот она. Колта Заглядина…
— Сделаны они хорошо. — Жирот с интересом разглядывал стрелу. — Древко ровное. — Он положил стрелу на палец, точно безмен. — Уравновешено неплохо. И перо прилажено по уму. Но не боевая она.
— Как так? — удивился я.
— Железо на жале дрянное. Броню не пробьет. Да и сам наконечник широковат. В кольцах кольчужных стрять будет. Опять же трехперый. Несподручно это. Нет, — сказал Жирот, — это не наши стрелы.
— Знаю, что не наши. Так чьи тогда?
— Может, зять знает? Эй, Людо! — позвал он. — Взгляни.
Из дальней клети вышел Людо. Тощий, что моя стрела. Выбрит чисто, не по нашему заводу. Усат. Длинноволос. Волосы ремешком сыромятным подвязаны, чтоб глаза при работе не застили. Не похож на древлянина. Да и не был стрельник древлянином.
Когда с мазовщанами у нас из-за ятвигского удела раздор вышел, полонили его. На девять лет по праву войны в холопы забрали. Хорошим стрельником Людо оказался. Отец его к Жироту определил. Он и прижился. Дочке Жиротовой, Ивица старшей сестре, приглянулся. Столковались они. Жирот ему холопство на три года убавил. Боле не мог, Правь не позволила. Так и жил он зятем-примаком. А прошлой осенью жена его померла от лихоманки. Тосковал он сильно. Сохнуть начал. Вот и истощал…
— То есть мне знакомо.
Людо вернул мне стрелу и повернулся к Жироту:
— То охотничьи стрелы. Видишь, кровоток-то какой? Чтоб раненый зверь больше крови терял. Слабел. А закусы на жалах, чтобы из шкуры стрела не вырвалась, когда тот уходить начнет. Но не мазовщанские мастера стрелу ладили. И не ятвигские. А чьи? То мне неведомо.
— На большого зверя, видать, стрелу ладили, на сохатого, а то и на секача, — сказал Жирот. — Откуда они у тебя, княжич?
— В бору нашел, — соврал я, а сам подумал: «Не сохатому, а мне бы на той стреле висеть. Но, знать, Доля у меня другая…»
Вернулся я к себе и до поры спрятал стрелы под своим лежаком. А сам пошел Загляду искать.
Искать ее, правда, долго не пришлось. Они с Владаной в Малушиной светелке сестренку мою счету учили.
— Смотри, — говорила Загляда, — у тебя, Малуша, четыре сливы. Две ты Владане отдала. Сколько у тебя слив осталось? Думай давай.
— Четыре, — отвечает сестренка.
— Как же четыре? — удивилась Владана. — Ты же две мне отдала.
— Ничего я тебе не отдавала! — возмутилась Малуша. — Я их лучше сама съем.
— Ух, и жадная ты, Малушка! — рассердилась Загляда.
— Я не жадная. Я запасливая. Ингварь с войском своим придет, веси окрестные разорит. Все голодать будут, а я сытая. Да две сливы в запасе. Одной с тобой, Загляда, поделюсь. А половинку другой, так и быть, тебе, Владана. Чтоб с голоду не померла.
— А ту половинку, что останется, куда денешь? — спросил я.
— На всех остальных поделю! — не оборачиваясь, ответила Малуша.
— Вот это по-хозяйски, — улыбнулся я.
— Ой, Добрынюшка! — наконец-то заметила меня Малуша.
Подбежала ко мне. Обняла.
— Соскучилась по тебе, — говорит.
— И я по тебе, Малуша. Ну, рассказывай, как ты счету обучаешься?
— Хорошо обучаюсь. Смотри, — скороговоркой затараторила, — у меня было четыре сливы. Две я Владане отдала. Сколько осталось? Осталось две. Самые кислые. Потому что всегда самые кислые остаются.
— А если бы у тебя было пять слив?
— Сейчас, — наморщила она лобик, а потом улыбнулась: — Ты меня, Добрынюшка, не путай. Если бы пять было? А ты не сказал, сколько и кому я отдавала, значит, так пять и осталось.
— Молодец, — погладил я ее по голове, как когда-то мама меня гладила. — Учись дальше. Загляда, — повернулся я к сенной девке, — мне бы потолковать с тобой. С глазу на глаз.
— А не рано тебе еще, княжич, с девками с глазу на глаз толковать? — хитро посмотрела на меня Владана.
— Ты не смотри, что он летами невелик, — завторила ей Ключникова дочь. — Он хоть и молодой, зато юркий.
И засмеялись на пару. И от смеха этого почуял я, как щеки мои пылать начали.
— Да он еще и засмущался, как девка красная, — и снова в хохот.
А Малуша стоит, то на меня, то на них смотрит и в толк никак не возьмет, чего это ее няньки над братом потешаются.
— Загляда, — сказал я строго, — нечего тут гогот подымать. Я сказал, что мне с тобой поговорить нужно. Значит, пошли. Поговорим.
— Ого! Да из него и вправду мужичок прорезаться начал. Иду, княжич, — а сама смехом прыснула.
Вышли мы из светелки. Дверь притворили. Я кулак разжал.
— Твоя колта? — говорю.
— Моя, — обрадовалась она. — Нашел? Вот хорошо-то как! — и на радостях меня поцеловала.
Точно огнем губы обожгло.
— Так ты ее у реки потеряла?
— Я же говорила уже, — стала она колту на место подвешивать. — Все утро нынче от батюшки хоронилась. Боялась, что заметит. А ты нашел, — и снова в губы губами своими.
— Ты это… не слишком-то, — вырвался я из ее объятий.
— А что? — удивилась она. — Али боишься, что увидит кто?
— Ничего я не боюсь. — Я опять смутился. — Ты мне лучше скажи, кто там с вами был, когда ты купалась?
— Да кто? — пожала она плечами. — Мы с Владаной. Малуша с нами. Да и все. Мы девок звали, так они не пошли. Говорят, дескать, вода уж простыла. А вода теплая. Да ты же сам сегодня утром пробовал. Ты же на берегу колту нашел?
— Да, — кивнул я. — А ты ввечеру где вчера была?
— Здесь, — махнула она на дверь Малушиной светелки. — После купания княжна расшалилась. Мы с Владаной ее до полуночи угомонить не могли. А потом и сами с ней уснули.
— С Владаной?
— А с кем же? — вдруг горько вздохнула Загляда. — Грудича-то моего варяжины сокрушили.
И вдруг я заметил, как в уголке глаза ключниковой дочери блеснула слезинка.
Я и раньше не верил, что Загляда была тем самым покусителем, который в меня вчера из лука стрелял. А теперь в этом бесповоротно уверился. Но ведь как-то колта ее в той башне оказалась.
Как?
— А больше вы никого не видели?
— Нет вроде, — пожала плечами сенная девка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Гутор переложил надоевшее за долгую стражу копье на другое плечо и внимательно стал разглядывать мою находку.
— Не, — через некоторое время сказал он. — Не знаю. Ты у Жирота спроси. Он по своим оружейным делам, почитай, весь Мир объездил. Он точно знает.
— Спрошу, — кивнул я. — Смена-то у тебя когда?
— Да уж скоро. — Ратник взглянул на посветлевшее небо. — Вот и рассвело.
— Ладно. Недосуг мне.
— Понимаю, — грустно вздохнул стражник и вновь переложил копье.
Я взошел на стену града. Миновал несколько крытых тесом пролетов и наконец добрался до крепостной башни, с которой в меня вчера стреляли.
Здесь никого не было. Оно и понятно. Не будет же покуситель меня дожидаться. Хорошее место он выбрал. Дозорная площадка детинца и помост простреливаются. Можно и не целясь стрелы посылать.
Я уж хотел уходить, как вдруг что-то звякнуло под сапогом. Нагнулся. Вижу кольцо витое. Вот она. Колта Заглядина…
— Сделаны они хорошо. — Жирот с интересом разглядывал стрелу. — Древко ровное. — Он положил стрелу на палец, точно безмен. — Уравновешено неплохо. И перо прилажено по уму. Но не боевая она.
— Как так? — удивился я.
— Железо на жале дрянное. Броню не пробьет. Да и сам наконечник широковат. В кольцах кольчужных стрять будет. Опять же трехперый. Несподручно это. Нет, — сказал Жирот, — это не наши стрелы.
— Знаю, что не наши. Так чьи тогда?
— Может, зять знает? Эй, Людо! — позвал он. — Взгляни.
Из дальней клети вышел Людо. Тощий, что моя стрела. Выбрит чисто, не по нашему заводу. Усат. Длинноволос. Волосы ремешком сыромятным подвязаны, чтоб глаза при работе не застили. Не похож на древлянина. Да и не был стрельник древлянином.
Когда с мазовщанами у нас из-за ятвигского удела раздор вышел, полонили его. На девять лет по праву войны в холопы забрали. Хорошим стрельником Людо оказался. Отец его к Жироту определил. Он и прижился. Дочке Жиротовой, Ивица старшей сестре, приглянулся. Столковались они. Жирот ему холопство на три года убавил. Боле не мог, Правь не позволила. Так и жил он зятем-примаком. А прошлой осенью жена его померла от лихоманки. Тосковал он сильно. Сохнуть начал. Вот и истощал…
— То есть мне знакомо.
Людо вернул мне стрелу и повернулся к Жироту:
— То охотничьи стрелы. Видишь, кровоток-то какой? Чтоб раненый зверь больше крови терял. Слабел. А закусы на жалах, чтобы из шкуры стрела не вырвалась, когда тот уходить начнет. Но не мазовщанские мастера стрелу ладили. И не ятвигские. А чьи? То мне неведомо.
— На большого зверя, видать, стрелу ладили, на сохатого, а то и на секача, — сказал Жирот. — Откуда они у тебя, княжич?
— В бору нашел, — соврал я, а сам подумал: «Не сохатому, а мне бы на той стреле висеть. Но, знать, Доля у меня другая…»
Вернулся я к себе и до поры спрятал стрелы под своим лежаком. А сам пошел Загляду искать.
Искать ее, правда, долго не пришлось. Они с Владаной в Малушиной светелке сестренку мою счету учили.
— Смотри, — говорила Загляда, — у тебя, Малуша, четыре сливы. Две ты Владане отдала. Сколько у тебя слив осталось? Думай давай.
— Четыре, — отвечает сестренка.
— Как же четыре? — удивилась Владана. — Ты же две мне отдала.
— Ничего я тебе не отдавала! — возмутилась Малуша. — Я их лучше сама съем.
— Ух, и жадная ты, Малушка! — рассердилась Загляда.
— Я не жадная. Я запасливая. Ингварь с войском своим придет, веси окрестные разорит. Все голодать будут, а я сытая. Да две сливы в запасе. Одной с тобой, Загляда, поделюсь. А половинку другой, так и быть, тебе, Владана. Чтоб с голоду не померла.
— А ту половинку, что останется, куда денешь? — спросил я.
— На всех остальных поделю! — не оборачиваясь, ответила Малуша.
— Вот это по-хозяйски, — улыбнулся я.
— Ой, Добрынюшка! — наконец-то заметила меня Малуша.
Подбежала ко мне. Обняла.
— Соскучилась по тебе, — говорит.
— И я по тебе, Малуша. Ну, рассказывай, как ты счету обучаешься?
— Хорошо обучаюсь. Смотри, — скороговоркой затараторила, — у меня было четыре сливы. Две я Владане отдала. Сколько осталось? Осталось две. Самые кислые. Потому что всегда самые кислые остаются.
— А если бы у тебя было пять слив?
— Сейчас, — наморщила она лобик, а потом улыбнулась: — Ты меня, Добрынюшка, не путай. Если бы пять было? А ты не сказал, сколько и кому я отдавала, значит, так пять и осталось.
— Молодец, — погладил я ее по голове, как когда-то мама меня гладила. — Учись дальше. Загляда, — повернулся я к сенной девке, — мне бы потолковать с тобой. С глазу на глаз.
— А не рано тебе еще, княжич, с девками с глазу на глаз толковать? — хитро посмотрела на меня Владана.
— Ты не смотри, что он летами невелик, — завторила ей Ключникова дочь. — Он хоть и молодой, зато юркий.
И засмеялись на пару. И от смеха этого почуял я, как щеки мои пылать начали.
— Да он еще и засмущался, как девка красная, — и снова в хохот.
А Малуша стоит, то на меня, то на них смотрит и в толк никак не возьмет, чего это ее няньки над братом потешаются.
— Загляда, — сказал я строго, — нечего тут гогот подымать. Я сказал, что мне с тобой поговорить нужно. Значит, пошли. Поговорим.
— Ого! Да из него и вправду мужичок прорезаться начал. Иду, княжич, — а сама смехом прыснула.
Вышли мы из светелки. Дверь притворили. Я кулак разжал.
— Твоя колта? — говорю.
— Моя, — обрадовалась она. — Нашел? Вот хорошо-то как! — и на радостях меня поцеловала.
Точно огнем губы обожгло.
— Так ты ее у реки потеряла?
— Я же говорила уже, — стала она колту на место подвешивать. — Все утро нынче от батюшки хоронилась. Боялась, что заметит. А ты нашел, — и снова в губы губами своими.
— Ты это… не слишком-то, — вырвался я из ее объятий.
— А что? — удивилась она. — Али боишься, что увидит кто?
— Ничего я не боюсь. — Я опять смутился. — Ты мне лучше скажи, кто там с вами был, когда ты купалась?
— Да кто? — пожала она плечами. — Мы с Владаной. Малуша с нами. Да и все. Мы девок звали, так они не пошли. Говорят, дескать, вода уж простыла. А вода теплая. Да ты же сам сегодня утром пробовал. Ты же на берегу колту нашел?
— Да, — кивнул я. — А ты ввечеру где вчера была?
— Здесь, — махнула она на дверь Малушиной светелки. — После купания княжна расшалилась. Мы с Владаной ее до полуночи угомонить не могли. А потом и сами с ней уснули.
— С Владаной?
— А с кем же? — вдруг горько вздохнула Загляда. — Грудича-то моего варяжины сокрушили.
И вдруг я заметил, как в уголке глаза ключниковой дочери блеснула слезинка.
Я и раньше не верил, что Загляда была тем самым покусителем, который в меня вчера из лука стрелял. А теперь в этом бесповоротно уверился. Но ведь как-то колта ее в той башне оказалась.
Как?
— А больше вы никого не видели?
— Нет вроде, — пожала плечами сенная девка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87