— А латины? Они христиане?
— Да, — кивнул Яромир и стал сам на ночлег укладываться. — Что франки, что латины. Те все в вере пребывают. И ляхи. И моравы… — Он зевнул.
— Так чего же тогда ляхи на чехов, братьев своих по вере, войной идут? И боем их бьют?
— На все воля Божия, — снова зевнул чех и повернулся спиной к огню.
— Нет, ты погоди, — не унимался я. — Понятно, когда Перун Полянский с Даждьбогом Древлянским ссорятся. Они Майю Златогорку поделить не могут. Оттого поляне на древлян из века в век нападают. Через них Перун хочет Даждьбога одолеть. А чего тогда Господь ваш ляхов с чехами лбами сшибает? От скуки, что ли?
Но ответом мне был здоровый молодецкий храп. Уснул Яромир. И Хлодвиг уснул. И меня от ухи да от тепла разморило. Последнее, что я слышал, как скрежетал Андрей речным песком по меди. Котел чистил…
Как мог я, княжич молодой, предвидеть тогда, что эта встреча с Андреем на берегу вспухшей от весеннего паводка реки однажды вспомнится? Вспомнится и перевернет всю мою жизнь. И внук Даждьбога, потомок Древы и Богумира, откажется от веры предков своих. Отринет от себя все, чему учил его, послуха несмышленого, ведун Гостомысл. Поймет, что только с именем нового Бога на устах, Бога вселюбящего и всепрощающего, сможет собрать земли православные в единый кулак и отдать их потомку своему. Чтобы не угас. Не зачах деревцем-дичком древний род древлянских князей. А потом, спустя много-много лет, вдруг поймет, что за всю свою бурную, полную невзгод и радостей жизнь так и не нашел ответ на однажды заданный вопрос.
Вопрос: «ЗАЧЕМ?»
Глава пятая
ЛЮДИ МОРЯ
20 апреля 943 г.
Меня поднял с земли удар ногой под ребра…
Я вскочил, ошалело озираясь по сторонам. Пытался понять, что случилось…
Понять не дали…
Повалили на землю. Лицом вдавили в холодный прибрежный песок так, что едва не задохнулся…
Набился тот песок в рот, когда чье-то колено вонзилось промеж лопаток…
Руки стянули ремнями…
Кое-как повернул голову…
Отплевался…
Схватил ртом воздух…
Краем глаза заметил, что у догоревшего костра хрипит Хлодвиг. Глаза вытаращил в ужасе. А из перерезанного горла красным пенится кровь…
Услышал, как мычит Яромир. Носом зло сопит. А сказать не может ничего. Кляп ему в рот загнали…
А Андрея нет. Может, успел уйти. Он же случайно с нами оказался. Не его, нас варяги искали. Помоги ему Даждьбог. Или как там его Бога зовут?..
А они нас взяли все-таки. Тепленькими взяли. Сонными. Как же проспать мы могли? Почему дозор не оставили? А, теперь уж без разницы.
Меня на колени поставили. Рядом с чехом.
А фрязь уже затих. Жалко его. Сколько вместе по лесам да по болотам бегали. Сколько грелись по ночам, прижавшись друг к другу. Пусть слов я его не понимал, так ведь глаза порой больше любых слов говорят. Свой он был. Настоящий. Не хуже Славди с Гридей побратимом стал. И вот нет его больше. Только кровь впиталась в мокрый песок. Сгинул вдали от родного дома. И я вот тоже могу здесь сгинуть. Так и не увидеть ни Коросте-ня, ни отца.
Жгут. Жгут сердце желтые волчьи глаза. Жутью от них холодок по спине бежит. Каменной тяжестью наливаются ноги. Режут руки крепкие ремни. Ноет затекшее тело. Ноет душа. И не понять, то ли от холода утреннего трясет, то ли от страха.
Огляделся я. Точно. Варяги. Да только не те.
Те за нами на конях гнались. А у этих драккар. К берегу пристали. Нас повязали.
Смеются. Лопочут что-то по-своему. На нас с Яромиром показывают. Небось бахвалятся друг перед дружкой, как это им ловко удалось нас скрутить. Пусть смеются. Им сегодня удача. Только не покажу я им, что испугался. И глаза волчьи прочь прогоню. Не до них мне сейчас.
А Яромир что-то снова замычал. Глазами на сторону косит» Понял я. Увидел.
Вот и наши гонители появились. Десять конников из леса выехали. И прямиком к нам направились. Выходит, точно загнали нас, как дичину. Пока те нам передыху не давали, эти нас с реки пасли. Или ошибся я?
Что-то не больно конники радуются. Встали поодаль. Один, старший наверное, спешился. Несколько шагов в нашу сторону сделал. Остановился, Выкрикнул что-то. Эти, что нас полонили, ему ответили. Здоровенный варяжина ему навстречу вышел. Говорить стали. Тихо сначала. Потом громче. Потом на ругань перешли. Слов не понятно, а все равно ясно, что ругаются. И ведь сильно.
Уже и конники, и те, что с драккара, молчать перестали. Не в друзьях они, получается. Не хотят эти с теми добычей делиться…
Вот и до драки дело дошло…
Ринулись конники к нам. Только пешие на их пути встали. Ударили в них конные, а те тоже не лыком шитые…
Зазвенели мечи. Заржал конь да и рухнул подрубленный. И другой конь заржал испуганно да в лес унесся, и всадник с ним…
А вот и голова покатилась…
Взвыл кто-то…
А кто-то рукой врага отсеченной, словно дубинкой, размахивает, норовит другого промеж глаз приласкать…
Еще одного коня завалили…
Смешалось все в кучу. Не разобрать, кто с кем бьется. А только мне-то что? Пусть хоть под корень друг друга выкорчуют. Что от тех нам добра не ждать, что от этих…
Вырвался из кучи один. К нам кинулся. Шелом с него свалился. Лицо в крови. В руке кинжал. Бежит ко мне. А в глазах тоска. Видно, не знает — добежит ли…
Не добежал. Свалился…
Топор из спины торчит. А он ножом берег дырявит. Бьет в песок, точно в грудь мою.
— Повезло тебе, щенок, — сипит.
Может, и вправду повезло. Кто знает?..
Только камушек острый мне в коленку впился. Колет больно. А значит, я жив еще…
6 мая 943 г.
Вот оно какое — Океян-Море. Вода, словно волчья шкура. Серая. С серым небом сливается.
Дышит оно жутко…
Словно зверь диковинный…
Вздымается водная гладь и опускается— Драк-кар, как щепку, раскачивает. И конца-края тому морю нет…
Мы пополудни в море из речного устья вышли. Ветер Стрибожич туго ударил в парус. Мы вырвали перья весел из воды. Закрепили их по бортам драккара. И впервые за долгие дни смогли немного отдохнуть, отдаваясь во власть Океян-Моря.
Засверкали глаза у варягов. Счастьем засветились. Точно им это страшилище водяное ближе дома родного. Загалдели. Песни петь стали. И нам с Яромиром веселее. Если им хорошо, значит, бить не будут.
А гребцы глотки дерут. И песня летит над Океян-Морем, точно птица белая с черными крыльями:
Снова лоб холодит шлема сталь,
Соленые брызги в лицо летят.
Нас кличут викингами, значит, едва ль
Есть у нас дорога назад…
На берегу забыли Одина и Тора,
Не хотите верить в Вальхаллу — не верьте!
Отнявшего жизнь не назовут вором.
Ветер попутный и нам, и смерти!
Тогда я еще не понимал слов этой песни. Уже много позже, когда язык морских бродяг стал ясен, я выучил ее и пел вместе со всеми. И даже сейчас, спустя много лет, эта песня всплывает в памяти. И кажется, что я опять лечу чайкой на быстром драккаре по безбрежному Океян-Морю, что я молод, что у меня впереди целая жизнь…
Нас боятся и нас ненавидят,
Нас не ждут никогда и нигде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87