Топор палача и виселица покажутся тебе благом, а костер инквизиции - ласковым домашним очагом, ты будешь о них только мечтать. Исчезни с моих глаз и не попадайся на них больше.
Адепт отпустил волосы Джованни, и голова бандита глухо ударилась о стену. В его глазах метался ужас, близкий к панике. Я видел, что каждое слово Адепта иглами вонзалось в его сознание. То, что он не смог понять в словах Адепта, он прочел на его лице.
- А теперь уходи. И забудь о нас.
- Разве это забудешь, - прошептал Джованни. - Но вы меня больше никогда не увидите.
После того как Джованни, качаясь как пьяный, покинул каюту, Генри осведомился:
- А вы уверены, что он не преподнесет нам никакой подлости?
- Уверен. А ты не уверен, Генри? - усмехнулся Адепт.
- Пожалуй, я тоже уверен, - негромко отозвался Генри; я увидел, что он бледен как смерть. - Эх, и угораздило же меня, честного вора, связаться с вами…
* * *
Дон Орландо любил тихие севильские вечера, когда спадает дневной зной, ветер несет с собой прохладу и ароматы плодовых деревьев, а также умиротворение и спокойствие. Сознание будто проясняется и хочется размышлять о возвышенных материях. Душа в вечерние часы ближе к Богу, Особенно нравилось Орландо Вилласу проводить эти вечера со своим старым приятелем доном Алонсо Диасом, одной из самых светлых голов в университете. Алонсо был человеком угрюмым и серьезным, но почему-то ему никогда не удавалось внушить к себе соответствующее отношение. Окружающие скорее находили его забавным и смешным чудаком. Он обладал безупречной логикой, способен был на полет фантазии, но вместе с тем его сверх меры сковывали религиозные догмы. Он мечтал соединить католическую идею и учения великих античных мудрецов, доказать, что речь и тут, и там шла в принципе об одном и том же. Получалось у него это неважно, хотя он и сделал несколько любопытных выводов и наблюдений, чем снискал зависть своих коллег, погрязших в лености ума, пустых спорах и больше озабоченных приобретением благ телесных, чем духовных.
Как обычно по средам, дон Алонсо появился в доме у Вилласа. Он был, как всегда, строг, подтянут, одет в черное. Его седые волосы рассыпались по плечам, длинное привлекательное умное лицо было чуть бледнее, чем обычно. Время от времени он нервно косился куда-то в сторону, будто ждал, что там кто-нибудь появится.
- Вы чем-то встревожены, дон Алонсо? - спросил Виллас.
- Нет, я ничем не встревожен.
- Мне показалось, ваше самочувствие оставляет желать лучшего.
- Я чувствую себя хорошо, как никогда, - резко, почти грубо, отрезал Алонсо, чего за ним обычно не водилось.
Виллас не привык приставать к людям с расспросами, а зря. В тот день назойливость и любопытство могли бы оказать ему неоценимую помощь.
- Думаю, мы сперва поужинаем, а затем я покажу вам книги, которые вчера мне посчастливилось приобрести.
- Буду рад, - буркнул Алонсо.
Слуги принесли еду. Дон Орландо обычно очень мало ел на завтрак и обед, но зато отводил душу за ужином. Он сознавал, что подобный образ жизни не самый здоровый, но поделать с собой ничего не мог. Алонсо обычно не предавался чревоугодию, но рад был отведать редких деликатесов из числа тех, которые всегда водились в этом доме. Правда, сегодня его не радовали ни дичь, приправленная индийскими пряностями, ни паштеты, ни редкие заморские фрукты. Он будто бы задался целью испортить весь вечер, и вежливый, выдержанный дон Орландо решил, что гостю эту задачу удалось решить. Алонсо сидел, нахохлившись, как монастырский голубь, и неодобрительно глядел на заставленный яствами стол.
- Вы все же больны, мой дорогой Алонсо. У вас пропал аппетит.
- Нет. Просто я не хочу предаваться излишествам.
- Это не излишества, - устало произнес Орландо. - Это только хороший стол.
- Я долго думал в последнее время и пришел к выводу, что наступила пора взглянуть на свою жизнь с точки зрения вечных законов, данных нам Господом. Нельзя идти по пути ублажения плоти и надеяться на спасение.
- Вы говорите это серьезно? - наигранно удивился дон Орландо. - Уж не думаете ли вы устремить свои стопы по тернистому пути аскезы?
- Вы слишком легко относитесь к этому. Тертуллиан учил: «Изнуряя плоть, ты обогатишь дух свой».
- Бросьте, мне вовсе не улыбается повторять благочестивые подвиги святого Доминика.
- Достойный объект для подражания! - запальчиво воскликнул Алонсо.
- А вам не кажется, что деяния, прославившие его, излишне суровы. Я не могу, подобно ему, носить железную кольчугу вместо рубашки. При мысли о рационе, которым довольствовались он и его соратники, мне становится плохо. Глоток воды и кусочек хлеба в день. По воскресеньям - вареные овощи. Лучше смерть! Вспомните, как святой Доминик бросился к аббату с признанием в тяжком грехе - вместе с черствым хлебом он съел несколько листьев. Я люблю за стаканом вина вести добрую беседу. Святой же Доминик, и его соратники дали обет полнейшего молчания, лишь в воскресенье между вечерней и всенощной они могли перекинуться парой слов. Я склонен к простудам, а потому не способен, как святой Доминик, спать зимой у двери кельи в одной рубахе, связанной из железных проволок и укрываться металлическим панцирем. У меня нежная кожа, поэтому я не смогу, подобно ему, терзать свое лицо и тело колючими шипами, хлестать себя ремнями из кожи и носить под кольчугой восемь впивающихся в тело обручей. Смерть бы приняла меня в свои объятия через неделю такой жизни. Не призывайте меня к этому, мой друг.
- Святой Доминик прожил около ста лет! Не отрицаете же вы, что этим Господь показал свое расположение к нему.
- Наоборот. Лишний год такой жизни - уже тяжкое наказание. На небесах ему было бы гораздо лучше.
- Не богохульствуйте, - раздраженно воскликнул Алонсо. - Поверьте, это не самое достойное занятие.
- Хорошо, не буду.
- Неужели вы не понимаете всю благостность отречения во имя Господа от земных благ. - В голосе Алонсо звучали нотки отчаяния, и Виллас подумал, что его товарищ перетрудился в последнее время и это сказалось на его разуме. - Вспомните слова святого преподобного Макария Египетского: «Идеал жизни в духе. Идеал спасения - путь к нему лежит через духовный подвиг». Отречься от тела, от цепей, привязывающих нас к порочной и греховной земле, значит воспарить в небесные выси, где души сливаются с Богом.
Если бы земная жизнь была только цепями, почему же Господь просто не сотворил чистые души, не связанные с грубыми телами?
- Чтобы душа познала бренность материи, освободилась от ненужных чувств и привязанностей. Земная жизнь - тюрьма, которая должна заставить любить небесную свободу.
- А может, не тюрьма, а школа, где нужно научиться чувствовать, где ты должен пройти предназначенный тебе путь и выйти обновленным, возвысившимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
Адепт отпустил волосы Джованни, и голова бандита глухо ударилась о стену. В его глазах метался ужас, близкий к панике. Я видел, что каждое слово Адепта иглами вонзалось в его сознание. То, что он не смог понять в словах Адепта, он прочел на его лице.
- А теперь уходи. И забудь о нас.
- Разве это забудешь, - прошептал Джованни. - Но вы меня больше никогда не увидите.
После того как Джованни, качаясь как пьяный, покинул каюту, Генри осведомился:
- А вы уверены, что он не преподнесет нам никакой подлости?
- Уверен. А ты не уверен, Генри? - усмехнулся Адепт.
- Пожалуй, я тоже уверен, - негромко отозвался Генри; я увидел, что он бледен как смерть. - Эх, и угораздило же меня, честного вора, связаться с вами…
* * *
Дон Орландо любил тихие севильские вечера, когда спадает дневной зной, ветер несет с собой прохладу и ароматы плодовых деревьев, а также умиротворение и спокойствие. Сознание будто проясняется и хочется размышлять о возвышенных материях. Душа в вечерние часы ближе к Богу, Особенно нравилось Орландо Вилласу проводить эти вечера со своим старым приятелем доном Алонсо Диасом, одной из самых светлых голов в университете. Алонсо был человеком угрюмым и серьезным, но почему-то ему никогда не удавалось внушить к себе соответствующее отношение. Окружающие скорее находили его забавным и смешным чудаком. Он обладал безупречной логикой, способен был на полет фантазии, но вместе с тем его сверх меры сковывали религиозные догмы. Он мечтал соединить католическую идею и учения великих античных мудрецов, доказать, что речь и тут, и там шла в принципе об одном и том же. Получалось у него это неважно, хотя он и сделал несколько любопытных выводов и наблюдений, чем снискал зависть своих коллег, погрязших в лености ума, пустых спорах и больше озабоченных приобретением благ телесных, чем духовных.
Как обычно по средам, дон Алонсо появился в доме у Вилласа. Он был, как всегда, строг, подтянут, одет в черное. Его седые волосы рассыпались по плечам, длинное привлекательное умное лицо было чуть бледнее, чем обычно. Время от времени он нервно косился куда-то в сторону, будто ждал, что там кто-нибудь появится.
- Вы чем-то встревожены, дон Алонсо? - спросил Виллас.
- Нет, я ничем не встревожен.
- Мне показалось, ваше самочувствие оставляет желать лучшего.
- Я чувствую себя хорошо, как никогда, - резко, почти грубо, отрезал Алонсо, чего за ним обычно не водилось.
Виллас не привык приставать к людям с расспросами, а зря. В тот день назойливость и любопытство могли бы оказать ему неоценимую помощь.
- Думаю, мы сперва поужинаем, а затем я покажу вам книги, которые вчера мне посчастливилось приобрести.
- Буду рад, - буркнул Алонсо.
Слуги принесли еду. Дон Орландо обычно очень мало ел на завтрак и обед, но зато отводил душу за ужином. Он сознавал, что подобный образ жизни не самый здоровый, но поделать с собой ничего не мог. Алонсо обычно не предавался чревоугодию, но рад был отведать редких деликатесов из числа тех, которые всегда водились в этом доме. Правда, сегодня его не радовали ни дичь, приправленная индийскими пряностями, ни паштеты, ни редкие заморские фрукты. Он будто бы задался целью испортить весь вечер, и вежливый, выдержанный дон Орландо решил, что гостю эту задачу удалось решить. Алонсо сидел, нахохлившись, как монастырский голубь, и неодобрительно глядел на заставленный яствами стол.
- Вы все же больны, мой дорогой Алонсо. У вас пропал аппетит.
- Нет. Просто я не хочу предаваться излишествам.
- Это не излишества, - устало произнес Орландо. - Это только хороший стол.
- Я долго думал в последнее время и пришел к выводу, что наступила пора взглянуть на свою жизнь с точки зрения вечных законов, данных нам Господом. Нельзя идти по пути ублажения плоти и надеяться на спасение.
- Вы говорите это серьезно? - наигранно удивился дон Орландо. - Уж не думаете ли вы устремить свои стопы по тернистому пути аскезы?
- Вы слишком легко относитесь к этому. Тертуллиан учил: «Изнуряя плоть, ты обогатишь дух свой».
- Бросьте, мне вовсе не улыбается повторять благочестивые подвиги святого Доминика.
- Достойный объект для подражания! - запальчиво воскликнул Алонсо.
- А вам не кажется, что деяния, прославившие его, излишне суровы. Я не могу, подобно ему, носить железную кольчугу вместо рубашки. При мысли о рационе, которым довольствовались он и его соратники, мне становится плохо. Глоток воды и кусочек хлеба в день. По воскресеньям - вареные овощи. Лучше смерть! Вспомните, как святой Доминик бросился к аббату с признанием в тяжком грехе - вместе с черствым хлебом он съел несколько листьев. Я люблю за стаканом вина вести добрую беседу. Святой же Доминик, и его соратники дали обет полнейшего молчания, лишь в воскресенье между вечерней и всенощной они могли перекинуться парой слов. Я склонен к простудам, а потому не способен, как святой Доминик, спать зимой у двери кельи в одной рубахе, связанной из железных проволок и укрываться металлическим панцирем. У меня нежная кожа, поэтому я не смогу, подобно ему, терзать свое лицо и тело колючими шипами, хлестать себя ремнями из кожи и носить под кольчугой восемь впивающихся в тело обручей. Смерть бы приняла меня в свои объятия через неделю такой жизни. Не призывайте меня к этому, мой друг.
- Святой Доминик прожил около ста лет! Не отрицаете же вы, что этим Господь показал свое расположение к нему.
- Наоборот. Лишний год такой жизни - уже тяжкое наказание. На небесах ему было бы гораздо лучше.
- Не богохульствуйте, - раздраженно воскликнул Алонсо. - Поверьте, это не самое достойное занятие.
- Хорошо, не буду.
- Неужели вы не понимаете всю благостность отречения во имя Господа от земных благ. - В голосе Алонсо звучали нотки отчаяния, и Виллас подумал, что его товарищ перетрудился в последнее время и это сказалось на его разуме. - Вспомните слова святого преподобного Макария Египетского: «Идеал жизни в духе. Идеал спасения - путь к нему лежит через духовный подвиг». Отречься от тела, от цепей, привязывающих нас к порочной и греховной земле, значит воспарить в небесные выси, где души сливаются с Богом.
Если бы земная жизнь была только цепями, почему же Господь просто не сотворил чистые души, не связанные с грубыми телами?
- Чтобы душа познала бренность материи, освободилась от ненужных чувств и привязанностей. Земная жизнь - тюрьма, которая должна заставить любить небесную свободу.
- А может, не тюрьма, а школа, где нужно научиться чувствовать, где ты должен пройти предназначенный тебе путь и выйти обновленным, возвысившимся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90