— прошипела Джулиана и, собрав все силы, снова ударила его коленом в живот. Люсьен согнулся пополам, и его сотряс приступ кашля, такой сильный, что, казалось, его вот-вот вывернет наизнанку. Джулиана подняла с пола плеть и замахнулась, чтобы оставить на спине Люсьена напоминание об их сегодняшней встрече.
— Что, черт побери, здесь происходит? — сквозь слепящую ярость до Джулианы донесся голос Тарквина. Она как будто очнулась от наваждения и почувствовала, что граф с силой схватил ее за руку, сжимающую плеть.
К Джулиане постепенно возвращалось самообладание. Хотя ее грудь все еще тяжело вздымалась, щеки были бледны, а в глазах пылало пламя ненависти к жалкому, мерзкому человечку, который осмелился поднять на нее руку.
— Подонок! — презрительно прошипела Джулиана. — Грязный сукин сын! Чтоб ты сгнил в своем дерьме, скользкий могильный червь!
— Успокойся, крошка. — Тарквин осторожно разжал ее пальцы и вытащил из них плеть.
— А где вы были раньше? — дрожащим голосом поинтересовалась Джулиана. — Где же ваше обещание избавить меня от этого ублюдка, вашего кузена? Какова же цена вашему слову после этого, граф? — Она устало провела рукой по волосам и невольно поморщилась от боли — удар плетью напомнил о себе.
— Я до сих пор не знал, что Люсьен вернулся, — ответил Тарквин. — Если бы мне сказали об этом раньше, я не допустил бы вашей встречи. Верь мне, Джулиана. — Ее била мелкая дрожь, и Тарквин ласково коснулся ее руки, испытывая угрызения совести и бешеную ярость одновременно. — Отправляйся к себе и предоставь мне во всем разобраться. Хенни позаботится о тебе.
— Он ударил меня этой чертовой плетью, — сказала Джулиана, едва удерживаясь от рыданий.
— Он заплатит мне и за это, — мрачно ответил Тарквин и кончиками пальцев провел по ее раскрасневшейся щеке. — А теперь иди к себе.
Джулиана бросила презрительный взгляд на корчившегося в муках Люсьена и медленно пошла прочь. Тарквин обернулся к Люсьену и тихо, но жестко произнес:
— Чтобы твоей ноги сию же секунду не было в моем доме, Эджкомб.
Люсьен свирепо взглянул на кузена, стараясь выровнять дыхание. Его глаза налились кровью, на лбу выступила испарина, но с языка срывались полные желчи слова:
— Прекрасно, прекрасно! Отказываешься выполнять условия соглашения, дорогой кузен! Стыдись. Блистательный ревнитель чести и долга забыл о своих принципах ради какой-то потаскухи!
У Тарквина запульсировала жилка на виске, но он изо всех сил сдерживал охвативший его гнев.
— Я поступил, как последний глупец, решив заключить с тобой джентльменское соглашение. Я аннулирую его. А теперь убирайся вон из моего дома.
— Так, значит, ты спасовал передо мной, Тарквин. — Люсьен с усилием разогнулся и тяжело привалился к стене. Его глубоко посаженные глаза победно блестели. — Когда-то ты говорил, что ни при каких условиях не позволишь мне одержать над собой верх. Дескать, в моих жилах течет вода, а в твоих — благородная голубая кровь. Разве ты забыл? — Голос Люсьена превратился в жалобное нытье.
Тарквин не произнес ни слова, во взгляде его сквозили презрение и сострадание.
— Нет, отчего же, я помню, — сказал он наконец. — Ты был тогда двенадцатилетним лжецом и вором, а я по своей смешной наивности думал, что в этом есть и моя вина. Я надеялся, что если мы примем тебя в свою семью и ты станешь одним из нас, то…
— В вашей семье я всегда был чужим, — перебил его Люсьен, вытирая лоб тыльной стороной ладони. — Вы с Квентином презирали меня с той самой минуты, как только я впервые переступил порог вашего дома.
— Ложь, — спокойно возразил Тарквин. — Мы относились к твоим выходкам снисходительно, учитывая недостатки твоего воспитания.
— Недостатки! — осклабился Люсьен, и его лицо покрылось зеленоватой бледностью. — Какое воспитание могли мне дать умалишенный отец и прикованная болезнью к постели мать?
— Мы сделали для тебя все, что было в наших силах, — уверенным голосом сказал Тарквин. Но, как всегда, когда он утверждал это вслух, его начали мучить сомнения. Они с Квентином действительно в глубине души презирали своего тщедушного, лживого и коварного кузена, но искренне старались изменить свое отношение, когда он вошел в их семью, в их дом. Более того, они пытались повлиять на него таким образом, чтобы его очерствевшее сердце раскрылось навстречу любви и доброте. Но все их старания оказались тщетными.
На какой-то миг глаза кузенов встретились, и каждый из них прочел во взгляде другого непримиримую враждебность.
— Убирайся вон, Эджкомб, и не показывайся мне больше на глаза, — с холодным спокойствием сказал Тарквин. — Я умываю руки.
Люсьен лукаво улыбнулся:
— Интересно, как это будет выглядеть? Муж и жена разъезжаются и живут отдельно спустя несколько дней после свадьбы.
— Меня не интересует, как это будет выглядеть. Я не хочу, чтобы Джулиана дышала одним воздухом с тобой, — произнес Тарквин и смерил Люсьена высокомерным взглядом.
— Я потребую развода, — просипел виконт. — Я обвиню ее в проституции и опозорю ее.
— Ты не стоишь кончика ее ногтя, Эджкомб, — мягко заметил Тарквин. — И если ты осмелишься обронить хоть одно слово, порочащее Джулиану, будь то в частной беседе или публично, ты умрешь раньше, чем рассчитываешь. — Непреклонный взгляд графа вселил в Люсьена уверенность, что Тарквин не бросает слов на ветер.
— Ты еще пожалеешь об этом, Редмайн. Клянусь, ты еще об этом пожалеешь, — стиснув зубы, прошептал виконт вслед уходящему по коридору Тарквину. Граф не обернулся и не замедлил шага. Люсьен еще минуту простоял неподвижно, а потом, тяжело передвигая ноги, направился на свою половину, лелея в душе страстное желание беспощадно отомстить.
Глава 20
Уже смеркалось, когда Люсьен вышел из заведения «Сад наслаждений» мадам Дженкинс, что в Ковент-Гардене. У него был самодовольный и уверенный вид человека, отдохнувшего как душой, так и телом. В доме мадам Дженкинс оказывали разные услуги, в том числе и тем, кто был склонен к садомазохизму. Люсьен всласть помахал плетью, давая выход накопившейся ярости и ненависти к жене-потаскухе и кузену-святоше.
Глаза Люсьена злобно сверкали, губы исказила презрительная усмешка. Он неторопливо поднялся вверх по Рассел-стрит и влился в толпу на площади. Осознание реальности постепенно возвращалось к нему. Его вышвырнули из дома Редмайна и лишили неограниченного графского кредита. И все это из-за какой-то шлюхи.
Люсьен вошел в таверну «Голова Шекспира» и, не обращая внимания на приветствия знакомых и друзей, уселся за свободный столик в углу и погрузился в угрюмое молчание. В то время когда Люсьен допивал вторую кружку дешевого пойла, он вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд человека, сидевшего у окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— Что, черт побери, здесь происходит? — сквозь слепящую ярость до Джулианы донесся голос Тарквина. Она как будто очнулась от наваждения и почувствовала, что граф с силой схватил ее за руку, сжимающую плеть.
К Джулиане постепенно возвращалось самообладание. Хотя ее грудь все еще тяжело вздымалась, щеки были бледны, а в глазах пылало пламя ненависти к жалкому, мерзкому человечку, который осмелился поднять на нее руку.
— Подонок! — презрительно прошипела Джулиана. — Грязный сукин сын! Чтоб ты сгнил в своем дерьме, скользкий могильный червь!
— Успокойся, крошка. — Тарквин осторожно разжал ее пальцы и вытащил из них плеть.
— А где вы были раньше? — дрожащим голосом поинтересовалась Джулиана. — Где же ваше обещание избавить меня от этого ублюдка, вашего кузена? Какова же цена вашему слову после этого, граф? — Она устало провела рукой по волосам и невольно поморщилась от боли — удар плетью напомнил о себе.
— Я до сих пор не знал, что Люсьен вернулся, — ответил Тарквин. — Если бы мне сказали об этом раньше, я не допустил бы вашей встречи. Верь мне, Джулиана. — Ее била мелкая дрожь, и Тарквин ласково коснулся ее руки, испытывая угрызения совести и бешеную ярость одновременно. — Отправляйся к себе и предоставь мне во всем разобраться. Хенни позаботится о тебе.
— Он ударил меня этой чертовой плетью, — сказала Джулиана, едва удерживаясь от рыданий.
— Он заплатит мне и за это, — мрачно ответил Тарквин и кончиками пальцев провел по ее раскрасневшейся щеке. — А теперь иди к себе.
Джулиана бросила презрительный взгляд на корчившегося в муках Люсьена и медленно пошла прочь. Тарквин обернулся к Люсьену и тихо, но жестко произнес:
— Чтобы твоей ноги сию же секунду не было в моем доме, Эджкомб.
Люсьен свирепо взглянул на кузена, стараясь выровнять дыхание. Его глаза налились кровью, на лбу выступила испарина, но с языка срывались полные желчи слова:
— Прекрасно, прекрасно! Отказываешься выполнять условия соглашения, дорогой кузен! Стыдись. Блистательный ревнитель чести и долга забыл о своих принципах ради какой-то потаскухи!
У Тарквина запульсировала жилка на виске, но он изо всех сил сдерживал охвативший его гнев.
— Я поступил, как последний глупец, решив заключить с тобой джентльменское соглашение. Я аннулирую его. А теперь убирайся вон из моего дома.
— Так, значит, ты спасовал передо мной, Тарквин. — Люсьен с усилием разогнулся и тяжело привалился к стене. Его глубоко посаженные глаза победно блестели. — Когда-то ты говорил, что ни при каких условиях не позволишь мне одержать над собой верх. Дескать, в моих жилах течет вода, а в твоих — благородная голубая кровь. Разве ты забыл? — Голос Люсьена превратился в жалобное нытье.
Тарквин не произнес ни слова, во взгляде его сквозили презрение и сострадание.
— Нет, отчего же, я помню, — сказал он наконец. — Ты был тогда двенадцатилетним лжецом и вором, а я по своей смешной наивности думал, что в этом есть и моя вина. Я надеялся, что если мы примем тебя в свою семью и ты станешь одним из нас, то…
— В вашей семье я всегда был чужим, — перебил его Люсьен, вытирая лоб тыльной стороной ладони. — Вы с Квентином презирали меня с той самой минуты, как только я впервые переступил порог вашего дома.
— Ложь, — спокойно возразил Тарквин. — Мы относились к твоим выходкам снисходительно, учитывая недостатки твоего воспитания.
— Недостатки! — осклабился Люсьен, и его лицо покрылось зеленоватой бледностью. — Какое воспитание могли мне дать умалишенный отец и прикованная болезнью к постели мать?
— Мы сделали для тебя все, что было в наших силах, — уверенным голосом сказал Тарквин. Но, как всегда, когда он утверждал это вслух, его начали мучить сомнения. Они с Квентином действительно в глубине души презирали своего тщедушного, лживого и коварного кузена, но искренне старались изменить свое отношение, когда он вошел в их семью, в их дом. Более того, они пытались повлиять на него таким образом, чтобы его очерствевшее сердце раскрылось навстречу любви и доброте. Но все их старания оказались тщетными.
На какой-то миг глаза кузенов встретились, и каждый из них прочел во взгляде другого непримиримую враждебность.
— Убирайся вон, Эджкомб, и не показывайся мне больше на глаза, — с холодным спокойствием сказал Тарквин. — Я умываю руки.
Люсьен лукаво улыбнулся:
— Интересно, как это будет выглядеть? Муж и жена разъезжаются и живут отдельно спустя несколько дней после свадьбы.
— Меня не интересует, как это будет выглядеть. Я не хочу, чтобы Джулиана дышала одним воздухом с тобой, — произнес Тарквин и смерил Люсьена высокомерным взглядом.
— Я потребую развода, — просипел виконт. — Я обвиню ее в проституции и опозорю ее.
— Ты не стоишь кончика ее ногтя, Эджкомб, — мягко заметил Тарквин. — И если ты осмелишься обронить хоть одно слово, порочащее Джулиану, будь то в частной беседе или публично, ты умрешь раньше, чем рассчитываешь. — Непреклонный взгляд графа вселил в Люсьена уверенность, что Тарквин не бросает слов на ветер.
— Ты еще пожалеешь об этом, Редмайн. Клянусь, ты еще об этом пожалеешь, — стиснув зубы, прошептал виконт вслед уходящему по коридору Тарквину. Граф не обернулся и не замедлил шага. Люсьен еще минуту простоял неподвижно, а потом, тяжело передвигая ноги, направился на свою половину, лелея в душе страстное желание беспощадно отомстить.
Глава 20
Уже смеркалось, когда Люсьен вышел из заведения «Сад наслаждений» мадам Дженкинс, что в Ковент-Гардене. У него был самодовольный и уверенный вид человека, отдохнувшего как душой, так и телом. В доме мадам Дженкинс оказывали разные услуги, в том числе и тем, кто был склонен к садомазохизму. Люсьен всласть помахал плетью, давая выход накопившейся ярости и ненависти к жене-потаскухе и кузену-святоше.
Глаза Люсьена злобно сверкали, губы исказила презрительная усмешка. Он неторопливо поднялся вверх по Рассел-стрит и влился в толпу на площади. Осознание реальности постепенно возвращалось к нему. Его вышвырнули из дома Редмайна и лишили неограниченного графского кредита. И все это из-за какой-то шлюхи.
Люсьен вошел в таверну «Голова Шекспира» и, не обращая внимания на приветствия знакомых и друзей, уселся за свободный столик в углу и погрузился в угрюмое молчание. В то время когда Люсьен допивал вторую кружку дешевого пойла, он вдруг почувствовал на себе пристальный взгляд человека, сидевшего у окна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115