Скорее это было похоже на месть Люсьена, но ему не под силу задумать и претворить в жизнь такой сложный, хитроумный план. Люсьен всегда действует, повинуясь внезапному внутреннему порыву — длительная и продуктивная умственная работа никогда еще ему не удавалась. Но что же тогда, черт побери, потянуло Джулиану среди ночи в Ковент-Гарден, несмотря на все его строгие запреты и предостережения, несмотря на ее собственный плачевный опыт?
Желание досадить ему? Глупая шалость? Отказ признать его правоту и стремление настоять на своем любой ценой? Нет, здесь что-то другое. Джулиане вовсе не свойственно ребячество… вспыльчивость, опрометчивость — да; но вместе с тем она на редкость взрослая для своих лет — вероятно, самостоятельность является результатом обделенного родительской любовью детства. Наверное, ее втянули в какое-нибудь безумное предприятие вроде поездки в Маршалси. Похоже, здесь не обошлось без влияния девиц госпожи Деннисон.
Распихивая по карманам пачки банкнот, Тарквин подумал, что не помешало бы оставить ее в Брайдвеле на несколько деньков. Пусть посидит там и подумает, что дружба с проститутками может привести и к более трагическим последствиям.
На самом деле Тарквин в гораздо большей степени испугался за Джулиану, чем злился на нее. От мысли, что ее могут оскорбить или испугать до смерти, его бросало в дрожь. Никогда прежде он не ощущал ее боль, ее страх, как свои собственные, — ему казалось, что Джулиана стала частью его самого. Чертовщина какая-то! Тарквин выскочил за дверь и бросился к лестнице.
— Доброе утро, Тарквин. Куда это ты собрался в такую рань? — через приоткрытую дверь библиотеки окликнул его, Квентин, когда граф пробегал через холл.
— Джулиана ухитрилась сделать так, что ее посадили в Брайдвел, — на ходу бросил граф. — Делать нечего, придется ее вызволять. Хотя, видит Бог, мне уже так надоели ее выходки, что я готов оставить ее там навсегда.
— Господи, как же это могло случиться? — изумленно пробормотал Квентин.
— Понятия не имею. Эта девчонка решила свести меня с ума. Клянусь, если удастся ее благополучно вернуть домой, я посажу ее на цепь!
— Я поеду с тобой.
— В этом нет необходимости. Я и один могу привезти ее.
— Конечно, — ответил Квентин, выходя вместе с братом на крыльцо. — Но тебе может понадобиться моральная поддержка. Кто знает, что тебя ожидает в Брайдвеле!
Тарквин бросил на него встревоженный взгляд, и с минуту братья молча смотрели друг на друга. Каждый знал, что тревога Квентина отнюдь не беспочвенна. Потом граф вскочил в коляску и взял в руки поводья. Квентин последовал за ним.
Квентин видел, что с Тарквином творится нечто странное. Он заглянул ему в лицо и не обнаружил в нем и намека на взволнованность. Но внешнее спокойствие скрывало под собой бурю противоречивых эмоций, которые раздирали душу Тарквина на части. В последнее время Квентин замечал, что нежная снисходительность, с которой Тарквин относился к Джулиане, стала перерастать в более глубокое и сильное чувство.
Тарквин погонял лошадей, стараясь не думать о Джулиане. Его воображение рисовало самые страшные картины, на какие было, способно. Ведь она такая прямолинейная, упрямая, несговорчивая, что с легкостью может вывести из себя тюремщиков. А они владеют жестокими, но безотказными методами, позволяющими сломить гордый человеческий дух.
Глава 25
Джулиана получила грубый толчок в спину и, споткнувшись о порог, упала на пол длинной и узкой камеры. Тяжелая железная дверь с грохотом захлопнулась за ней. Всего пару минут назад телега, на которой их везли, въехала в маленький зловонный внутренний дворик тюрьмы. Служители помогли девушкам спуститься на землю и потащили в низкую, грязную хибару. Розамунд запуталась в оборванном подоле и, не удержавшись на ногах, упала на колени. Один из тюремщиков хладнокровно ударил ее и, осыпая проклятиями, заставил подняться. Розамунд горько зарыдала и, размазывая слезы по лицу, поплелась дальше.
И вот теперь они все трое со связанными руками стояли посреди камеры под враждебными и любопытными взглядами женщин, обступивших их плотным кольцом и живо обсуждающих одежду и манеры новеньких. Кирпичные стены камеры позеленели от времени и постоянной сырости и покрылись отвратительным скользким налетом. Воздух был затхлым. Единственным источником света в камере оставалось крохотное, подслеповатое окошко под самым потолком, сквозь которое не пролез бы и ребенок.
Заключенные по большей части были одеты лишь в полуистлевшие нижние юбки, драные чулки и башмаки на грубой деревянной подошве. В камере стояло несколько огромных чурбанов, возле которых были сложены вязанки пеньки и деревянные молотки. Джулиана в ужасе заметила, что некоторые женщины были закованы в кандалы, которые глухо позвякивали по каменному полу при ходьбе. Этот звук зловещим эхом отзывался в ушах девушек. Розамунд застонала и, зашатавшись, оперлась о плечо Лили.
— А вы, похоже, здесь в первый раз, а? — ухмыльнулась женщина с разбитым носом, отложила молоток и подошла к ним поближе. Ее руки были содраны до крови от ежедневного непосильного труда. Джулиана задалась вопросом, за какое преступление эта женщина поплатилась своим изуродованным, расплющенным носом. В глазах у женщины засверкала недружелюбная, ехидная насмешка, когда она потянулась к муслиновой накидке Розамунд.
— Ишь ты, какая нарядная! Небось немалых денег стоит эта штуковина, а?
— Оставь ее в покое, — сквозь стиснутые зубы процедила Джулиана.
Женщина угрожающе прищурила глаза и сорвала с Розамунд накидку.
— Сначала я заберу ее одежду, а потом дойдет очередь и до тебя. Вот только закончу со своей работой! И ты прикуси язычок, если не хочешь, чтобы тебя раздели догола. Мы здесь и не таких обламывали. Верно, подружки?
Ее поддержал дружный хор голосов. Казалось, и без того плотное кольцо сжалось еще сильнее, хотя никто из заключенных не сделал к ним и шагу. Джулиана инстинктивно бросилась за помощью к тюремщику, который как раз в эту минуту вошел в камеру. Он лишь рассмеялся, увидев растерянное лицо Джулианы:
— Не советую тебе перечить Мэгги, а то и охнуть не успеешь, как она выцарапает тебе глаза. Она в этой камере старшая. А что у вас здесь происходит, днем ли, ночью ли, меня не касается. — Он обошел камеру и, вернувшись к двери, грозно приказал: — Принимайтесь-ка за работу, бездельницы. И вас троих это тоже касается. Вон свободные чурбаны. — Он указал им на пустующие рабочие места.
Мэгги злобно ухмылялась, подбоченясь, и наблюдала, как тюремщик достал из корзины три охапки пеньки и швырнул их на пол под ноги Джулиане. Потом она подошла к Розамунд и, взглянув на ее тонкие, дрожащие руки, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
Желание досадить ему? Глупая шалость? Отказ признать его правоту и стремление настоять на своем любой ценой? Нет, здесь что-то другое. Джулиане вовсе не свойственно ребячество… вспыльчивость, опрометчивость — да; но вместе с тем она на редкость взрослая для своих лет — вероятно, самостоятельность является результатом обделенного родительской любовью детства. Наверное, ее втянули в какое-нибудь безумное предприятие вроде поездки в Маршалси. Похоже, здесь не обошлось без влияния девиц госпожи Деннисон.
Распихивая по карманам пачки банкнот, Тарквин подумал, что не помешало бы оставить ее в Брайдвеле на несколько деньков. Пусть посидит там и подумает, что дружба с проститутками может привести и к более трагическим последствиям.
На самом деле Тарквин в гораздо большей степени испугался за Джулиану, чем злился на нее. От мысли, что ее могут оскорбить или испугать до смерти, его бросало в дрожь. Никогда прежде он не ощущал ее боль, ее страх, как свои собственные, — ему казалось, что Джулиана стала частью его самого. Чертовщина какая-то! Тарквин выскочил за дверь и бросился к лестнице.
— Доброе утро, Тарквин. Куда это ты собрался в такую рань? — через приоткрытую дверь библиотеки окликнул его, Квентин, когда граф пробегал через холл.
— Джулиана ухитрилась сделать так, что ее посадили в Брайдвел, — на ходу бросил граф. — Делать нечего, придется ее вызволять. Хотя, видит Бог, мне уже так надоели ее выходки, что я готов оставить ее там навсегда.
— Господи, как же это могло случиться? — изумленно пробормотал Квентин.
— Понятия не имею. Эта девчонка решила свести меня с ума. Клянусь, если удастся ее благополучно вернуть домой, я посажу ее на цепь!
— Я поеду с тобой.
— В этом нет необходимости. Я и один могу привезти ее.
— Конечно, — ответил Квентин, выходя вместе с братом на крыльцо. — Но тебе может понадобиться моральная поддержка. Кто знает, что тебя ожидает в Брайдвеле!
Тарквин бросил на него встревоженный взгляд, и с минуту братья молча смотрели друг на друга. Каждый знал, что тревога Квентина отнюдь не беспочвенна. Потом граф вскочил в коляску и взял в руки поводья. Квентин последовал за ним.
Квентин видел, что с Тарквином творится нечто странное. Он заглянул ему в лицо и не обнаружил в нем и намека на взволнованность. Но внешнее спокойствие скрывало под собой бурю противоречивых эмоций, которые раздирали душу Тарквина на части. В последнее время Квентин замечал, что нежная снисходительность, с которой Тарквин относился к Джулиане, стала перерастать в более глубокое и сильное чувство.
Тарквин погонял лошадей, стараясь не думать о Джулиане. Его воображение рисовало самые страшные картины, на какие было, способно. Ведь она такая прямолинейная, упрямая, несговорчивая, что с легкостью может вывести из себя тюремщиков. А они владеют жестокими, но безотказными методами, позволяющими сломить гордый человеческий дух.
Глава 25
Джулиана получила грубый толчок в спину и, споткнувшись о порог, упала на пол длинной и узкой камеры. Тяжелая железная дверь с грохотом захлопнулась за ней. Всего пару минут назад телега, на которой их везли, въехала в маленький зловонный внутренний дворик тюрьмы. Служители помогли девушкам спуститься на землю и потащили в низкую, грязную хибару. Розамунд запуталась в оборванном подоле и, не удержавшись на ногах, упала на колени. Один из тюремщиков хладнокровно ударил ее и, осыпая проклятиями, заставил подняться. Розамунд горько зарыдала и, размазывая слезы по лицу, поплелась дальше.
И вот теперь они все трое со связанными руками стояли посреди камеры под враждебными и любопытными взглядами женщин, обступивших их плотным кольцом и живо обсуждающих одежду и манеры новеньких. Кирпичные стены камеры позеленели от времени и постоянной сырости и покрылись отвратительным скользким налетом. Воздух был затхлым. Единственным источником света в камере оставалось крохотное, подслеповатое окошко под самым потолком, сквозь которое не пролез бы и ребенок.
Заключенные по большей части были одеты лишь в полуистлевшие нижние юбки, драные чулки и башмаки на грубой деревянной подошве. В камере стояло несколько огромных чурбанов, возле которых были сложены вязанки пеньки и деревянные молотки. Джулиана в ужасе заметила, что некоторые женщины были закованы в кандалы, которые глухо позвякивали по каменному полу при ходьбе. Этот звук зловещим эхом отзывался в ушах девушек. Розамунд застонала и, зашатавшись, оперлась о плечо Лили.
— А вы, похоже, здесь в первый раз, а? — ухмыльнулась женщина с разбитым носом, отложила молоток и подошла к ним поближе. Ее руки были содраны до крови от ежедневного непосильного труда. Джулиана задалась вопросом, за какое преступление эта женщина поплатилась своим изуродованным, расплющенным носом. В глазах у женщины засверкала недружелюбная, ехидная насмешка, когда она потянулась к муслиновой накидке Розамунд.
— Ишь ты, какая нарядная! Небось немалых денег стоит эта штуковина, а?
— Оставь ее в покое, — сквозь стиснутые зубы процедила Джулиана.
Женщина угрожающе прищурила глаза и сорвала с Розамунд накидку.
— Сначала я заберу ее одежду, а потом дойдет очередь и до тебя. Вот только закончу со своей работой! И ты прикуси язычок, если не хочешь, чтобы тебя раздели догола. Мы здесь и не таких обламывали. Верно, подружки?
Ее поддержал дружный хор голосов. Казалось, и без того плотное кольцо сжалось еще сильнее, хотя никто из заключенных не сделал к ним и шагу. Джулиана инстинктивно бросилась за помощью к тюремщику, который как раз в эту минуту вошел в камеру. Он лишь рассмеялся, увидев растерянное лицо Джулианы:
— Не советую тебе перечить Мэгги, а то и охнуть не успеешь, как она выцарапает тебе глаза. Она в этой камере старшая. А что у вас здесь происходит, днем ли, ночью ли, меня не касается. — Он обошел камеру и, вернувшись к двери, грозно приказал: — Принимайтесь-ка за работу, бездельницы. И вас троих это тоже касается. Вон свободные чурбаны. — Он указал им на пустующие рабочие места.
Мэгги злобно ухмылялась, подбоченясь, и наблюдала, как тюремщик достал из корзины три охапки пеньки и швырнул их на пол под ноги Джулиане. Потом она подошла к Розамунд и, взглянув на ее тонкие, дрожащие руки, сказала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115