Начальник службы охраны, полковник, и начальник тюрьмы уже ждали меня. За последние тридцать лет режим содержания заключенных в этой тюрьме несколько раз менялся: от строгого, даже сурового, до недопустимо либерального, что всячески осуждалось охранниками старой закалки. В конце концов был установлен некий промежуточный вариант. Другими словами, заключенные больше не могли плеваться в посетителей, и можно было спокойно ходить среди обитателей, что, с моей точки зрения, было абсолютно приемлемым.
Раздался звук сирены, что означало окончание прогулки, и я увидел через окно, как заключенные в синих комбинезонах направляются через двор в свои камеры. Томастон занимал территорию размером в восемь-девять акров, включая Халлер-Филд, где зеки занимались спортом в окружении отвесных каменных стен. В дальнем его конце не отмеченное никаким знаком находилось место, где раньше приводили в исполнение смертные приговоры.
Начальник тюрьмы предложил мне кофе, а сам нервно вращал свою чашку, предварительно поспешно опустошив ее. Полковник, очень внушительного вида мужчина, подстать заведению, охрану которого он возглавлял, оставался молчаливым и неподвижным все время нашего разговора. Если он и испытывал тревогу, подобно начальнику тюрьмы, то никак этого не показывал. Его звали Джо Лонг, и его лицо было безучастным, как у индейца в сигарной лавке.
— Вы понимаете, что это чрезвычайно необычно, мистер Паркер, — произнес начальник тюрьмы. — Все посещения проходят в специальном помещении, предназначенном для этого, а не перед решеткой тюремной камеры. К нам редко обращается представитель прокуратуры с просьбой организовать подобную встречу.
Он остановился и ждал, что я отвечу.
— По правде говоря, я бы предпочел здесь не появляться. Я не хотел бы встречаться с Фолкнером снова, до суда во всяком случае.
Они переглянулись:
— Ходят слухи, что с судом могут возникнуть сложности: дело разваливается, — произнес начальник тюрьмы. На его лице были написаны усталость и отвращение.
Я ничего не сказал, чтобы заполнить молчание, и он продолжал:
— Наверно, поэтому прокурор настаивал на вашем разговоре. Думаете, он что-нибудь расскажет?
Выражение его лица ясно показывало, что он уже знает ответ, но я все же озвучил его предположения:
— Он слишком умен для этого.
— Тогда зачем вы здесь, мистер Паркер?
Настал мой черед вздыхать:
— Откровенно говоря, не знаю.
Ни полковник, ни сопровождающий нас сержант не проронили ни слова, пока мы шли по корпусу №7. Мы миновали лазарет, где старикам в инвалидных колясках раздавали лекарства, необходимые для продления их пожизненного срока. В пятом и седьмом корпусах находились престарелые, больные заключенные. Они размещались в многоместных камерах, украшенных надписями типа «Привыкай!», «Кровать Эда». В прошлые годы сюда могли определить пожилых заключенных особого типа, таких как Фолкнер, отправив их сюда или в административное отделение в камеру к остальным, ограничив их передвижения до решения по делу. Но теперь главный корпус для них находился в заведении Супермакс. Там не было психиатрической службы, а попытка суицида требовала изучения поведения Фолкнера с точки зрения психиатра. Предложение перевести его в психиатрическую клинику Огасты было отклонено прокуратурой: там не хотели, чтобы у будущих присяжных до суда возникло мнение о возможном психическом нездоровье преподобного. Это предложение также отклонили адвокаты Фолкнера, которые опасались, что штат таким образом получит возможность под благовидным предлогом поместить их клиента в условия более строгого наблюдения, чем где бы то ни было. В конечном итоге в качестве компромиссного варианта выбрали Томастон.
Фолкнер попытался вскрыть себе вены с помощью острого керамического осколка, который спрятал в переплете Библии перед тем, как его перевели в Супермакс. Он воздерживался от его применения почти три месяца своего заключения. Его тело обнаружил ночной дежурный во время очередного обхода; он едва успел вызвать медицинскую помощь, как Фолкнер потерял сознание. В результате преподобного перевели в отделение по стабилизации психического состояния заключенных в западном крыле тюрьмы Томастон, где его сначала поместили в специальный коридор. С него сняли обычную одежду, надели нейлоновую рубаху. За ним велось постоянное скрытое видеонаблюдение. Кроме того, все его действия и разговоры фиксировал в журнале специально для этого выделенный охранник. Параллельно велась запись разговоров с помощью электронного оборудования. После пяти дней в боксе Фолкнера перевели в другое помещение, заменили рубаху на обычный синий комбинезон заключенного, разрешили горячее питание, посещение душа, средства гигиены, кроме бритвы и принадлежностей для бритья, доступ к телефону. С ним начал работать тюремный психолог, а также психиатры, выбранные его адвокатами, но он по-прежнему хранил молчание. Затем он потребовал разрешить ему сделать телефонный звонок, связался со своими юристами и попросил устроить разговор со мной. Его требование провести встречу, не покидая камеру, возможно, к его удивлению, было удовлетворено.
Когда я прибыл в корпус, охранники приканчивали бургеры с цыпленком, доставшиеся им от ланча заключенных. Едва я появился в общей комнате, где местные обитатели проводили свободное время, все прекратили свои занятия и уставились на меня. Приземистый горбун пяти футов роста с прилизанными длинными волосами приблизился к решетке и, не говоря ни слова, окинул меня оценивающим взглядом. Я поймал его взгляд — мне совсем не понравилось мое ощущение при этом, — и взглянул на него еще раз. Полковник и сержант присели на край стола и смотрели мне вслед, когда я в сопровождении охранника шел по коридору к камере Фолкнера.
Я почувствовал озноб на расстоянии десяти футов от него. Сначала я подумал, что меня знобит от внутреннего сопротивления, от нежелания предстоящей встречи со стариком, но потом заметил, что охранник рядом со мной тоже как-то поеживается.
— Что-то не в порядке с отоплением? — поинтересовался я.
— Работает вовсю, — ответил он. — В этом здании тепло исчезает, как вода в решете, не нагреешься, но такого еще никогда не было.
Он остановился, когда мы еще не достигли того места, где обитатель камеры мог нас заметить. Голос охранника понизился:
— Это он. Проповедник. Его камера просто выстыла вся. Мы пробовали поставить рядом два обогревателя, но они каждый раз выходили из строя, — он неуклюже переминался с ноги на ногу. — Это как-то связано с Фолкнером. Он просто каким-то образом снижает температуру вокруг. Его адвокаты вопят об ужасных условиях содержания, но мы ничего не можем поделать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102