— И то и другое.
Он считал, что Кизия должна знать, и потому ответил — более или менее честно:
— Никакая реальная опасность мне не угрожает, малыш. Замешано несколько обозленных человек, и среди них — один мерзавец, с которым мне не хотелось бы иметь никаких дел. Те, что освободили меня под честное слово, пока не собираются что-либо предпринимать. А потом они поостынут. Ну а горячие головы, участвовавшие в бунте, побоятся даже пикнуть. Нет, опасность мне не грозит.
— Но ведь может, так? — Было мучительно думать о такой возможности, признавать угрозу… допускать ее. С самого начала ей это было известно. Но сейчас она любит этого человека. Ей не хочется, чтобы он был неугомонным возмутителем заключенных. Она предпочитает, чтобы он вел спокойную жизнь.
— О чем ты думаешь? Ты уже с минуту витаешь где-то за тысячи миль отсюда. Ты даже не слышала, что я ответил на твой вопрос.
— А что ты ответил?
— А то, что опасность подстерегает нас даже при переходе через улицу, поэтому не следует быть параноиком. Ты тоже можешь оказаться в опасности. Тебя могут похитить и запросить большой выкуп. Ну и что? Стоит ли из-за этого сходить с ума? Я здесь, рядом с тобой, прекрасно себя чувствую и люблю тебя. Это все, что тебе следует знать. О чем думаешь сейчас?
— О том, что лучше бы тебе быть биржевым брокером или страховым агентом. — Она улыбнулась, а он попытался отшутиться:
— О, малыш, ты набрала не тот номер!
— Хорошо. Значит, я сумасшедшая. — Она в смущении пожала плечами, но тут же посерьезнела. — Люк, почему ты продолжаешь участвовать в этих событиях? Разве без тебя нельзя? Ты уже не в тюрьме. Все это может обойтись нам слишком дорого.
— Хорошо, я скажу тебе почему. Потому, что некоторые из тех ребят, что за решеткой, зарабатывают всего лишь по три цента в час. Изнурительная работа в условиях, в каких ты не позволила бы жить даже своей собаке. А ведь у них есть семьи, жены, дети, как и у других людей в этом мире. Эти семьи живут на социальную помощь. Но она им не понадобится, если те, кто за решеткой, начнут получать приличную зарплату. Не высокую, а всего лишь справедливую. А почему бы им не откладывать лишние деньги? Они в них нуждаются, как и мы с тобой. Они зарабатывают себе на хлеб. Они вкалывают. Вот почему мы организуем их выступления. Система, какой мы пользуемся при их организации, может быть внедрена в любой тюрьме. Как в здешней, например. То же самое, но с небольшими изменениями мы собираемся сделать в Фольсоме. Возможно, на следующей неделе… — Увидев выражение ее лица, он отрицательно покачал головой. — Нет, они во мне не нуждаются, Кизия. Свою работу я сделал здесь.
— Но почему, черт возьми, ты должен все это делать? — Ее голос прозвучал сердито, и это удивило его.
— Почему нет?
— Прежде всего — твое освобождение. Если ты освобожден условно, значит, ты все еще «принадлежишь» государству. Тебя приговорили от пяти до пожизненного, не так ли?
— Да, так.
— Значит, формально твоя жизнь принадлежит им. Правильно?
— Нет, неправильно. Только на следующие два с половиной года, когда истечет условность моего срока. У меня такое впечатление, что ты кое-что прочитала по данному предмету. — Он закурил очередную сигару, стараясь не смотреть ей в глаза.
— Да, прочитала. Ты и не пытайся говорить мне про два с половиной года. Они могут аннулировать твое освобождение в любой момент, когда посчитают нужным, и тогда ты опять попадешь к ним пожизненно или в лучшем случае лет на пять.
— Но, Кизия… почему они захотят сделать это? — Он притворился, что не понимает.
— О, Бога ради. Люк. Не будь наивным. Или все это ради меня? Или ради агитации в тюрьмах? Ты нарушаешь соглашение о твоем условном освобождении. Не мне говорить тебе об этом. Я не такая глупая, как ты думаешь. — Она прочитала больше, чем он мог себе представить. И с ней было нелегко спорить. Она права.
— Кизия, я никогда не считал тебя дурочкой. — Его голос звучал покорно. — Но и я не глуп. Я говорил тебе, им не удастся пришить мне эти волнения.
— Как ты можешь? А что, если один из тех, с кем ты делаешь эту работу, проговорится? Что тогда? А что, если какому-то подонку это все надоест и он просто убьет тебя? Кто-нибудь из «радикалов», как ты их называешь.
— Вот тогда и будем волноваться. Тогда. А не сейчас.
Какое-то время она молчала, в глазах накапливались слезы.
— Извини, Лукас. Ничего не могу с этим поделать. Меня это беспокоит. — Она знала, что есть все причины для тревоги. Лукас не собирался кончать со своими делами в тюрьмах, и поэтому над ним продолжала витать опасность. Оба они об этом знали.
— Ну, не надо, малышка. Давай забудем все и пойдем поедим. — Он поцеловал ее в глаза, в губы, притянул к себе обеими руками. Пора прекратить этот тяжелый разговор. Напряженность между ними постепенно спадала, но слезы все еще сверкали в ее глазах. Кизия была уверена, что ведет проигранную битву, если думает отвратить его от того, чем он сейчас занимается. Лукас был прирожденным игроком. Она лишь молилась, чтобы он не оказался в проигрыше.
Через полтора часа после ее прилета они спустились в вестибюль.
— Куда мы идем?
— В «Ванесси». Там лучшая паста в городе. Ты не знаешь Сан-Франциско?..
— Не очень хорошо. Когда-то, ребенком, я была здесь, второй раз — около десяти лет назад, на приеме. Но видела немного. Где-то мы пообедали, потом остановились в отеле. Помню канатный трамвайчик, и это, пожалуй, все. Я была здесь с Эдвардом и с Тоти.
— Звучит забавно. Господи, да ты совсем не знаешь города.
— Не знаю. Но я уже повидала «Ритц», а остальное мне покажешь ты. — Она пожала ему руку, они обменялись спокойными улыбками.
«Ванесси» была переполнена, а ведь уже десять вечера. Артисты, писатели, газетчики, театралы, политики, новички. Здесь собралось все лучшее, что было в городе. Люк оказался прав: паста великолепна. Она заказала гноцци — маленькие клёцки, он — феттучини, на десерт — незабываемое забаглиони.
Кизия откинулась назад с чашечкой кофе и лениво оглянулась вокруг.
— Ты знаешь, это напоминает мне «Джино» в Нью-Йорке, только здесь лучше.
— В Сан-Франциско все лучше. Я влюблен в этот город.
Она улыбнулась и отпила горячего кофе.
— Проблема лишь в том, что к полуночи весь город словно вымирает.
— Сегодня это не помешает и мне. Боже, на моих часах уже половина третьего утра.
— Ты устала? — Он выглядел обеспокоенным: она такая маленькая и хрупкая. Но он знал, что она намного крепче, чем выглядит. Люк уже успел заметить это.
— Нет. Я просто расслабилась. Я счастлива и довольна. А на кровати в «Ритце» спится как на облаке.
— Да. Это правда. — Он наклонился через стол и взял ее за руку. Неожиданно она заметила, что он, нахмурив брови, пристально смотрит ей через плечо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98