Она не будет «хорошей девочкой» и, конечно, не собирается «осесть дома». Да и знает ли она, где дом… С ней еще тяжелее, чем когда-то с Лайэн. Она гораздо изворотливее, сильнее, тверже, упрямее… и красивее. Он никогда не любил ее больше, чем в этот момент. Ему хотелось встряхнуть Кизию или ударить. А потом заняться с ней любовью, может быть, даже посреди «Ля Гренвиль». Он сам испугался своих мыслей и потряс головой, как бы освобождаясь от них. Кизия похлопала его по руке.
— Не надо бояться старой глупой Салли, Эдвард, она тебя не укусит. Ей просто необходим материал.
Он подумывал, не уйти ли им сейчас, до ланча. Но это тоже могло плохо кончиться. Он чувствовал себя в ловушке.
— Кизия… — Эдвард почти дрожал от страха. Взяв ее руку в свои, он Смотрел ей в глаза и молился, чтобы она вела себя прилично и не устроила сцены. — Пожалуйста.
Кизия прочла боль в его глазах. Это ее отрезвило. Она не хотела видеть его страданий. Только не сейчас. Ей хватало собственных.
— Хорошо, Эдвард, хорошо. — Ее голос смягчился. Она посмотрела по сторонам и заметила, что репортерша делает пометки в блокноте. Ей не потребуется больше ничего записывать. Продолжения не будет. Она сможет только написать, что их видели. Никаких проблем. Их и так предостаточно. — Извини.
Она произнесла это, вздохнув, как ребенок, и откинулась ни банкетке. Эдвард почувствовал облегчение. Он снова испытывал к ней нежные чувства.
— Кизия, почему я не могу помочь тебе?
— Потому, что этого никто не может, — произнесла она со слезами на глазах. — Попытайся понять, что ты тут ни при чем. Прошлое не исправить. Настоящее — такое, как оно есть. Что касается будущего… я его пока не очень ясно вижу. Может быть, в этом вся проблема.
Она теперь часто представляла, что должна была чувствовать Тиффани. Как будто у нее украли будущее. Ей оставили кольцо с большим изумрудом и жемчуг, но не будущее. Эдварду не объяснить. Он всегда был так уверен в себе. Это тоже отдаляло его от Кизии.
— Ты сожалеешь о прошлом, Кизия?
Он с ужасом ждал ее реакции. Опять он не то спросил. Господи, как же трудно с ней говорить. Пытка, а не ланч.
— Если ты имеешь в виду Лукаса, Эдвард, — конечно, нет. Он — единственное светлое пятно в моей жизни за последние десять или двадцать, а может быть, и за все мои тридцать лет. Я могу жалеть только об аннулировании досрочного освобождения. Я ничего не могу с этим сделать. И никто не может. Это решение не подлежит апелляции.
— Понимаю. Я не представлял, что ты до сих пор так сильно вовлечена в эту… эту проблему. Я думал, что после…
Она с досадой посмотрела на него, и он замолчал на полуслове.
— Ты неправильно думал. И чтобы ты не умер от шока, прочитав об этом в газетах, я тебе скажу, что скоро туда вернусь.
— Бога ради, зачем?
Он говорил приглушенно, чтобы никто не мог их слышать. Кизия ответила как обычно.
— Чтобы увидеть его, конечно. Я тебе уже сказала, что не собираюсь это обсуждать. И знаешь что, Эдвард? Я нахожу, что это не предмет для разговора с тобой, а наш ланч невыносимо скучен. И вообще, дорогой, с меня достаточно.
Ее голос неприятно зазвенел, Эдвард почувствовал, как давит накрахмаленный воротничок. Невыносимо.
Она осушила свой бокал и снова посмотрела на него каким-то странным взглядом.
— Кизия, тебе плохо? Ты вдруг побледнела. — Он был очень обеспокоен.
— Нет, все нормально.
— Вызвать тебе такси?
— Да, мне, наверно, лучше уйти. Откровенно говоря, такое напряжение! Эта гадина из журнала следит за нами с тех пор, как мы сели, и теперь мне кажется, что все здесь уставились на меня с любопытством. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не встать и не послать всех к черту.
Эдвард побелел.
— Нет, Кизия, только не это.
— Какого черта, дорогой, почему нет?
Она опять играла его чувствами, и так грубо. Ну почему? Почему она так поступает с ним? Разве не знает, что он переживает, что сердце его разбито… что белые рубашки и элегантные темные костюмы скрывают живого человека… мужчину. Слезы навернулись ему на глаза, а в голосе послышалась резкость, когда он не спеша встал и подал Кизии руку. Кизия сразу почувствовала в нем перемену.
— Кизия, я провожу тебя.
Она с трудом расслышала слова, но тон, которым они были произнесены, не оставлял сомнений: от нее отделывались, как от своенравного ребенка.
— Ты очень рассердился? — спросила она шепотом, пока он помогал ей надеть манто. Теперь она испугалась. Она только хотела поиграть… хотела… уколоть… Они оба знали это.
— Нет, просто чувствую неловкость. За тебя.
Крепко держа ее за локоть, он подвел Кизию к двери. На этом отрезке пути у нее не было ни единого шанса что-нибудь выкинуть. Она чувствовала себя странно спокойной. Он улыбался налево и направо ледяной улыбкой, пока они шли к выходу. Эдварду не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, будто между ними что-то произошло. Кизия выглядела ужасно.
Они задержались на минуту в гардеробе, пока он ждал свое пальто и шляпу.
— Эдвард, я… — Она вдруг начала плакать и повисла на его руке.
С него довольно. Он не мог больше этого вынести.
Рукой в черной замшевой перчатке она смахнула слезы. И выдавила холодную улыбку.
— Куда ты направишься отсюда? Надеюсь, что домой. Тебе надо лечь.
Он хотел еще добавить «и взять себя в руки», но промолчал, хотя все можно было прочесть по его глазам.
— Вообще-то я хотела заглянуть на собрание благотворительного общества, но не знаю, в состоянии ли.
— Думаю, что нет.
— Но я там так давно не была, — сказала Кизия и подумала, что надо заменить Тиффани на этих местных светских попойках… Проклятые старые калоши! О Господи, что, если она сказала… что, если… Ее бросило в жар, она почувствовала, что подступает тошнота, ей может стать плохо. Вот был бы материал для газет!
Эдвард снова взял ее за локоть и вывел на улицу. Холодный воздух немного освежил. Она сделала глубокий вдох и почувствовала себя лучше.
— Ты хоть представляешь, каково смотреть на то, что ты делаешь с собой? Из-за… из-за…
Она смотрела ему в глаза, но он не мог остановиться.
— Из-за какого-то ничтожества. Кизия, остановись, ради Бога. Напиши ему, скажи, что не хочешь его больше видеть. Скажи…
Она холодно перебила его:
— Не хочешь ли ты сказать, что мне следует выбирать?
Она остановилась, устремив на него взгляд.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он, почувствовав, как по спине бежит холодок.
— Ты прекрасно знаешь что. Я должна выбирать. Эдвард, между твоей дружбой и его любовью?
Он хотел сказать: «Между моей любовью или его любовью», но не мог.
— Если ты хочешь сказать это… тогда я скажу тебе: «До свидания».
И прежде чем Эдвард успел ответить, она вырвала свою руку и остановила проезжавшее мимо такси. Завизжали тормоза.
— Нет, Кизия я…
— До скорого, дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Не надо бояться старой глупой Салли, Эдвард, она тебя не укусит. Ей просто необходим материал.
Он подумывал, не уйти ли им сейчас, до ланча. Но это тоже могло плохо кончиться. Он чувствовал себя в ловушке.
— Кизия… — Эдвард почти дрожал от страха. Взяв ее руку в свои, он Смотрел ей в глаза и молился, чтобы она вела себя прилично и не устроила сцены. — Пожалуйста.
Кизия прочла боль в его глазах. Это ее отрезвило. Она не хотела видеть его страданий. Только не сейчас. Ей хватало собственных.
— Хорошо, Эдвард, хорошо. — Ее голос смягчился. Она посмотрела по сторонам и заметила, что репортерша делает пометки в блокноте. Ей не потребуется больше ничего записывать. Продолжения не будет. Она сможет только написать, что их видели. Никаких проблем. Их и так предостаточно. — Извини.
Она произнесла это, вздохнув, как ребенок, и откинулась ни банкетке. Эдвард почувствовал облегчение. Он снова испытывал к ней нежные чувства.
— Кизия, почему я не могу помочь тебе?
— Потому, что этого никто не может, — произнесла она со слезами на глазах. — Попытайся понять, что ты тут ни при чем. Прошлое не исправить. Настоящее — такое, как оно есть. Что касается будущего… я его пока не очень ясно вижу. Может быть, в этом вся проблема.
Она теперь часто представляла, что должна была чувствовать Тиффани. Как будто у нее украли будущее. Ей оставили кольцо с большим изумрудом и жемчуг, но не будущее. Эдварду не объяснить. Он всегда был так уверен в себе. Это тоже отдаляло его от Кизии.
— Ты сожалеешь о прошлом, Кизия?
Он с ужасом ждал ее реакции. Опять он не то спросил. Господи, как же трудно с ней говорить. Пытка, а не ланч.
— Если ты имеешь в виду Лукаса, Эдвард, — конечно, нет. Он — единственное светлое пятно в моей жизни за последние десять или двадцать, а может быть, и за все мои тридцать лет. Я могу жалеть только об аннулировании досрочного освобождения. Я ничего не могу с этим сделать. И никто не может. Это решение не подлежит апелляции.
— Понимаю. Я не представлял, что ты до сих пор так сильно вовлечена в эту… эту проблему. Я думал, что после…
Она с досадой посмотрела на него, и он замолчал на полуслове.
— Ты неправильно думал. И чтобы ты не умер от шока, прочитав об этом в газетах, я тебе скажу, что скоро туда вернусь.
— Бога ради, зачем?
Он говорил приглушенно, чтобы никто не мог их слышать. Кизия ответила как обычно.
— Чтобы увидеть его, конечно. Я тебе уже сказала, что не собираюсь это обсуждать. И знаешь что, Эдвард? Я нахожу, что это не предмет для разговора с тобой, а наш ланч невыносимо скучен. И вообще, дорогой, с меня достаточно.
Ее голос неприятно зазвенел, Эдвард почувствовал, как давит накрахмаленный воротничок. Невыносимо.
Она осушила свой бокал и снова посмотрела на него каким-то странным взглядом.
— Кизия, тебе плохо? Ты вдруг побледнела. — Он был очень обеспокоен.
— Нет, все нормально.
— Вызвать тебе такси?
— Да, мне, наверно, лучше уйти. Откровенно говоря, такое напряжение! Эта гадина из журнала следит за нами с тех пор, как мы сели, и теперь мне кажется, что все здесь уставились на меня с любопытством. Я с трудом сдерживаюсь, чтобы не встать и не послать всех к черту.
Эдвард побелел.
— Нет, Кизия, только не это.
— Какого черта, дорогой, почему нет?
Она опять играла его чувствами, и так грубо. Ну почему? Почему она так поступает с ним? Разве не знает, что он переживает, что сердце его разбито… что белые рубашки и элегантные темные костюмы скрывают живого человека… мужчину. Слезы навернулись ему на глаза, а в голосе послышалась резкость, когда он не спеша встал и подал Кизии руку. Кизия сразу почувствовала в нем перемену.
— Кизия, я провожу тебя.
Она с трудом расслышала слова, но тон, которым они были произнесены, не оставлял сомнений: от нее отделывались, как от своенравного ребенка.
— Ты очень рассердился? — спросила она шепотом, пока он помогал ей надеть манто. Теперь она испугалась. Она только хотела поиграть… хотела… уколоть… Они оба знали это.
— Нет, просто чувствую неловкость. За тебя.
Крепко держа ее за локоть, он подвел Кизию к двери. На этом отрезке пути у нее не было ни единого шанса что-нибудь выкинуть. Она чувствовала себя странно спокойной. Он улыбался налево и направо ледяной улыбкой, пока они шли к выходу. Эдварду не хотелось, чтобы кто-нибудь подумал, будто между ними что-то произошло. Кизия выглядела ужасно.
Они задержались на минуту в гардеробе, пока он ждал свое пальто и шляпу.
— Эдвард, я… — Она вдруг начала плакать и повисла на его руке.
С него довольно. Он не мог больше этого вынести.
Рукой в черной замшевой перчатке она смахнула слезы. И выдавила холодную улыбку.
— Куда ты направишься отсюда? Надеюсь, что домой. Тебе надо лечь.
Он хотел еще добавить «и взять себя в руки», но промолчал, хотя все можно было прочесть по его глазам.
— Вообще-то я хотела заглянуть на собрание благотворительного общества, но не знаю, в состоянии ли.
— Думаю, что нет.
— Но я там так давно не была, — сказала Кизия и подумала, что надо заменить Тиффани на этих местных светских попойках… Проклятые старые калоши! О Господи, что, если она сказала… что, если… Ее бросило в жар, она почувствовала, что подступает тошнота, ей может стать плохо. Вот был бы материал для газет!
Эдвард снова взял ее за локоть и вывел на улицу. Холодный воздух немного освежил. Она сделала глубокий вдох и почувствовала себя лучше.
— Ты хоть представляешь, каково смотреть на то, что ты делаешь с собой? Из-за… из-за…
Она смотрела ему в глаза, но он не мог остановиться.
— Из-за какого-то ничтожества. Кизия, остановись, ради Бога. Напиши ему, скажи, что не хочешь его больше видеть. Скажи…
Она холодно перебила его:
— Не хочешь ли ты сказать, что мне следует выбирать?
Она остановилась, устремив на него взгляд.
— Что ты имеешь в виду? — спросил он, почувствовав, как по спине бежит холодок.
— Ты прекрасно знаешь что. Я должна выбирать. Эдвард, между твоей дружбой и его любовью?
Он хотел сказать: «Между моей любовью или его любовью», но не мог.
— Если ты хочешь сказать это… тогда я скажу тебе: «До свидания».
И прежде чем Эдвард успел ответить, она вырвала свою руку и остановила проезжавшее мимо такси. Завизжали тормоза.
— Нет, Кизия я…
— До скорого, дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98