– Какую молитву? – удивилась мадемуазель Клотильда.
– Вы что же, и папашу Морана не помните? – шепотом продолжил разговор кюре, внимательно глядя девушке в глаза.
– Конечно, помню, – улыбнулась юная красавица.
И все-таки чуточку покраснела, отвечая на этот вопрос.
– Так вот, милая моя дочь, я имело в виду молитву, которой учил вас господин Моран, – негромко пояснил священник.
– Молитва со шлепками? – рассмеялась Клотильда. – Как же, отлично помню!
– Неужели отлично? – вскинул брови кюре.
– От зубов отскакивает! – грубо заверила его девушка.
На лице кюре отразилось глубочайшее волнение.
– Дитя мое, – сказал он необыкновенно серьезно, – я прошу вас прочесть мне эту молитву, но так, чтобы нас никто не слышал.
Тильда охотно согласилась и очень бегло прочитала «Отче наш».
Кюре нашел, что «Отче наш» она знает превосходно, и больше никогда не заговаривал о господине Моране.
В 1853 году мадемуазель Клотильде исполнилось восемнадцать лет, пора было выдавать ее замуж. Вы, наверное, догадались, что таинственные сборища в большой гостиной с четырьмя окнами и были семейными советами по поводу брака мадемуазель Клотильды. Что же до гостей господина Морана, приезжавших в своих экипажах, – столетнего старца, суетившихся вокруг него молодых людей и двух дам, похожих на герцогинь, – то вы можете думать о них все, что угодно.
Однако семейные советы собирались все реже по мере того, как мадемуазель Клотильда росла, а Жафрэ все больше сближался с многими известными и уважаемыми людьми. В круг его друзей входил доктор Самюэль, любимец обитателей Сен-Жерменского предместья, мэтр Изидор Суэф, нотариус, помогавший вести дела обладателям крупных состояний, граф де Комейроль, который, несмотря на свой титул, вкладывал немалые средства в промышленность, и несколько дам, в том числе – красавица графиня Маргарита дю Бреу де Клар; приятельствовал Жафрэ и с аббатом, а еще – с господином Бюэном, начальником тюрьмы де ла Форс, одним из самых честных и самых уважаемых людей Марэ.
Конечно, новость о предстоящем замужестве мадемуазель Клотильды в приходе узнали не от кухарки Мишель и не от лакея из «Птичьего дома», и тем не менее все горячо обсуждали эту животрепещущую проблему, можно сказать, с того самого дня, как о ней зашла речь в особняке; нам известно совершенно достоверно: в квартале между Ратушей и площадью Бастилии вопрос о замужестве Клотильды весьма взволновал две-три сотни молодых девиц и взбудоражил их почтеннейших матушек.
Разговоры продолжались не менее полугода, как вдруг распространился слух, что господин граф де Комейроль и мэтр Суэф выловили для питомицы Жафрэ преогромного кита. Конечно, когда за дело берутся такой нотариус и такой аристократ, подобной добыче удивляться не приходится. Все окрестные девицы поначалу понадеялись, что это какой-нибудь Жан-Дурачок из страны Дырляндии, но вот принц приехал с первым визитом – и обитательницы квартала Марэ прикусили язычки. А что поделаешь? Глядя на солнце, не скажешь, что это – кастрюля!
К Клотильде явился принц, причем самый настоящий.
И что еще обиднее, он был очарователен; возможно – немного слишком серьезен, но очень, очень мил!
И прикатил этот принц не откуда-нибудь из Валахии или России, где всяких князей хоть пруд пруди; он происходил из дома де Клар и носил чисто французское имя – Жорж де Сузей – плюс титул, плюс двадцать пять лет от роду, плюс не знаю уж сколько сотен тысяч ливров ренты.
Все девицы на выданье просто заболели от зависти.
Прошло три месяца, и ослепительный блеск жениха несколько потускнел в унылых потемках Марэ; теперь соседи обсуждали свадебные подарки, которые получила мадемуазель Клотильда.
А вам ведь и самим отлично известно, что значит обсуждать чужие свадебные подарки: тема животрепещущая, зудит, как комариный укус, – что кладут в корзинку, что из нее вынимают? Ах, это чудесное, болезненно мучительное перечисление всех вещей, предназначенных для другого человека, – ошибки, оговорки, преувеличения, преуменьшения… Ревнивые преуменьшали размер корзины, завистливые преувеличивали.
Позже пополз еще один слушок, выскользнув как раз из этой самой свадебной корзины, и облачко тумана вокруг хорошенького личика мадемуазель Клотильды несколько рассеялось. Ведь низкое происхождение семейства Жафрэ делало, казалось бы, совершенно неправдоподобным брак малышки с принцем. И нате вам!
Однако выяснилось, что Жафрэ тут вовсе ни при чем и мадемуазель Клотильда дождалась счастливой развязки, как героиня драмы из театра на мосту Сен-Мартен. Девушка оказалась богатой наследницей. Стало известно, что она… Но не будем торопить событий.
И тут вдруг принц перестал ездить к невесте. Такое случается, сами знаете… Женихи, они иногда пропадают так же внезапно, как и появились. Три месяца ни слуху ни духу! По кварталу пронесся вздох облегчения, все уже надеялись, что принц исчез навсегда, и вдруг – пожалуйста: у Жафрэ корзина с подарками! В общем, вышло большое огорчение, и все опять как-то приуныли.
И какая корзина! Охарактеризовать ее можно было одним-единственным словом: непозволительная!
Но на этом свете, слава Богу, самому ужасному огорчению всегда сопутствует хоть маленькое, да утешеньице. Удар, нанесенный жителям квартала свадебной корзиной, был несколько смягчен очередным слушком, ходившим сперва робко и опасливо, но очень скоро выросшим в прекрасную полноценную сплетню. Одним словом, говорили, что видели, как мадемуазель Клотильда выскальзывала вечером из дома одна – и не раз или два, а довольно часто. И выбиралась она из особняка не через главные ворота, а через маленькую калитку в ограде сада, ту, что ведет на пустырь со снесенными домами. А на углу возле тюрьмы девушку поджидал фиакр.
Куда она ездила? И главное, как и когда проникала обратно? Ведь свидетели ее уходов никогда не замечали ее.возвращений. Все эти вопросы оставались без ответа.
Как-то во второй половине апрельского дня в гостиной Жафрэ, где красовалась свадебная корзина, прикрытая наброшенной сверху муслиновой тканью, собралось небольшое общество. Добрейший Жафрэ в беседах посетителей участия не принимал, все его внимание поглотил десяток снегирей, которые скакали в хорошенькой клетке, сделанной в форме пагоды. Только поэт способен передать то младенческое простодушие, каким дышали выцветшие голубые глазки хозяина, его толстые обвисшие щеки и даже окаймленная пушком лысина. Говорить Жафрэ почти не говорил, но охотно насвистывал любезности своим птичкам, особенно Манетте и Жюлю, которых обожал.
Одет Жафрэ был в новый, с иголочки костюм, который, впрочем, сидел на нем как чужой. К жене своей хозяин дома обращался по имени и на «ты», но с почтительностью необыкновенной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97