Перед выходом во двор Ларсоннер пробормотал быстрой скороговоркой:
– Ныряйте под карету, когда продавец газет окажется перед лошадьми, не мешайте ему действовать… потом живо вылезайте с другой стороны. Если рядом появится жандарм, кольните его лошадь в бок ножичком, будто шпорой. Постарайтесь кричать, как все вокруг, и по дороге ничему не удивляйтесь, на протяжении всего вашего пути «будет день».
Они вышли на Птичий двор, и конечно же, будь вы на месте узника, слова Ларсоннера возбудили вы ваше любопытство… Тем временем уже полностью стемнело и наступила настоящая ночь.
С улицы во двор доносился обычный шум большого города. Громко кричали продавцы газет – точно так же, как вопили днем разносчики бульварных листков с противоположной стороны тюрьмы:
– Приговор Клеману Ле-Маншо! Банда Кадэ! Возрождение Черных Мантий!
VII
«БУДЕТ ЛИ ЗАВТРА ДЕНЬ?»
Старинный парадный двор особняка, принадлежавшего когда-то семейству Номпар де Комон, герцогов де ла Форс, которые состояли в родстве даже с королевским домом Франции через герцога де Лозюна, назывался теперь попросту: Птичий двор. «Карнавале», особняк, где жила госпожа де Севинье, высится в ста шагах отсюда, и госпожа де Севинье, что пересчитала удивленные возгласы милой маркизы по поводу замужества сестры короля, сама без малейшего удивления наблюдала за упадком древнего замка, который сперва превратили в тюрьму, а потом и вовсе его уничтожили.
Птичий двор был сейчас весь изрыт и завален кучами булыжников, которыми его собирались замостить, так что карета никак не могла въехать в него и, окруженная жандармами, ждала на улице.
Улица была неширокой, и карета стояла здесь уже довольно долго.
Человеку, который хоть немножко знает Париж, и говорить не надо, что уже одного этого обстоятельства вполне достаточно, чтобы собрать толпу зевак. А тут вдобавок продавцы газет, кричавшие: «Новости! Свежие новости!» – возбудили всеобщее любопытство, и не было сейчас на земле героя более прославленного, чего убийца Клеман Ле-Маншо, имя которого звучало, словно звонкая песнь фанфар.
Если бы крикливые торговцы прибавили к своему сообщению еще одно: «Вы можете бесплатно взглянуть на Клемана Ле-Маншо у главного входа в тюрьму де ла Форс!» – то улицу Паве мигом запрудила бы огромная толпа.
Но поскольку никто не удосужился сделать это важное объявление, вокруг кареты стояло только полторы-две сотни зевак. Два-три сержанта городской стражи отгоняли их подальше, но они, теснясь, подходили все ближе и ближе, пожирая глазами тюремные ворота.
В толпе то и дело слышались те нелепости, которые не устает порождать поэтическая душа Парижа, помогая доброй четверти населения города жить, словно во сне.
– Маркиза, настоящая маркиза, господин Мартен, приезжала повидать его! Прибыла, бесстыдница, в собственном экипаже!
– Уж не вам, госпожа Пиу, мне не верить, говорю же вам: начальнику тюрьмы платила пятьдесят франков в день за помещение с коврами – и это в тюрьме, где в нижних камерах чуть не Сена плещет!
– Обед ему стоил луидор, и еще вино отдельно.
– Всего два су! Последние номера! – предлагал удачливый торговец бульварными листками, в руках у которого осталось всего с полдюжины газет.
Но тут набежали менее удачливые продавцы с полными охапками свежих номеров, и вновь бойко пошла торговля.
– Начальник тюрьмы – должность очень выгодная. Вспомните, например, Бастилию.
– А вы что, не понимаете, почему этого Ле-Маншо перевозят в другое место? Да потому, что каждый вечер он командует отсюда всеми нашими политиками, и помогают ему сообщники, которые прячутся тут на пустыре. Каждый Божий вечер!
– Нет такого правила, чтобы перевозить преступников по ночам, госпожа Пиу, но в банду Черных Мантий входит от двадцати восьми до тридцати тысяч злодеев – и это в одной только нашей столице…
– Не надоело тебе, старик, байки рассказывать? – прервал говорившего какой-то юнец. – Черных Мантий и на свете-то нет!
– Дурак! Да Ле-Маншо один из них! Вот они и хотят, чтобы господин Клеман потихонечку сбежал в потемках!
– Вы так хорошо с ним знакомы?
– Черт побери! Пятьдесят франков за комнату в сутки – это пятнадцать тысяч франков в месяц, недурная, однако, плата… а во всех соседних домах притаились стрелки венсенского полка…
Вдруг толпа зашумела, раздались голоса: «Вот он! Вот он!» Потом все замолчали – и занавес пополз вверх.
Створки ворот повернулись на массивных петлях, позволяя увидеть тюремный двор, освещенный фонарями. Толпа расширила круг. Госпожа Пиу потом говорила, что именно в этот момент у нее и украли табакерку – Черные Мантии, разумеется.
Конвойные в тюремном дворе образовали коридор от двери до ворот.
Будто по волшебству, воцарилась мертвая тишина.
В театре всегда слышна возня мышей, когда зал застывает перед долгожданным выходом знаменитого актера.
Появились два стражника, сопровождавшие господина Ларсоннера, а следом – осужденный. Свет фонарей бросал красноватые блики на его лицо.
– Какое грубое, однако, животное! И ему оставили его атласную шляпу, ах, нет, простите, шляпу с атласной лентой!
– Да настоящая ли у него борода? Мне кажется, приклеенная!
– Посмотрите на его культю!
– Вот отсюда и пошло его прозвище, – обстоятельно объяснил господин Мартен. – Маншо – так зовут в народе одноруких.
– А ты не ошибаешься, Аристид? – спросила его панельная киска.
– Ошибаетесь вы, мадам, причем – вдвойне. Меня зовут Адольф, и я не имею чести знать вас.
– Сразу видно – негодяй! И какое жуткое у него лицо! А рука-то, рука, смотрите, привязана!
– На нем кровь, дорогая, невинная кровь, жуть берет на него смотреть!
– Как бы он нас не сглазил, как думаешь, дорогой?
Убийца переступил порог и вышел на улицу. Жандармы, застывшие на своем посту, казались каменными конными статуями. Подножку кареты опустили заранее, и через дверцу было видно двух стражников, ожидавших узника в экипаже.
– Вон как все продумано! Тут не смоешься!
– Жандармов сколько, а он один!
– И вдобавок – без руки!
– Все – внимание! – скомандовал Ларсоннер. – Оттеснить толпу!
Не знаю, был ли необходим этот приказ, но результат он дал самый неожиданный. Началась настоящая потасовка, и не на противоположной стороне улицы, где теснилась большая часть зевак, а прямо возле тюремных ворот. Перебранки по совершенно непонятным поводам вспыхивали то там, то здесь – настоящий концерт из упреков и препирательств.
Напор толпы и справа, и слева нарушил живую стену охраны.
– Назад! – гневно скомандовал Ларсоннер. – Отгоните этих людей! У меня же арестованный! Сомкнись!
– Милая моя, – простонала госпожа Пиу, – полицейские-то сабли достают!
– Глупо было бы ввязаться в переделку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97