– Нет, нисколько. Мне приходится ежедневно рисковать в своем деле.
– Тогда зачем вы пошли в «Ридотто»?
– Только потому, что мне любопытно, каким образом вы, дворяне, выбрасываете деньги на ветер. Я встречал людей, проигрывающих за один вечер столько денег, что их хватило бы на то, чтобы целый месяц кормить большую семью.
– Вы осуждаете игроков. И меня осуждаете?
Любой цивилизованный мужчина обязан был бы до последнего вздоха опровергать подобное предположение Фоски, но этот сказал:
– Вы правы. Осуждаю.
– Ну и ну! – Фоска выпрямилась. – Именно поэтому вы и преследовали меня?
Она скорее почувствовала, нежели увидела его насмешливую улыбку.
– Мне стало скучно, – сказал он и громко рассмеялся. – Скучно! Да я никогда в жизни не скучал. Некогда скучать, если все время только и думаешь, как бы обойти закон и не попасться.
– Так, значит, вы уголовник! – сказала она пренебрежительно.
– Если хотите, то да. Сейчас, будучи с вами, я нарушаю около пятнадцати законов.
– Что вы имеете в виду? – фыркнула Фоска. – Разве есть закон, запрещающий прокатиться с женщиной в прекрасную лунную ночь на гондоле?
– Вы забываете, что я еврей, – напомнил он ей. – В отношении евреев существует множество таких законов, которые христиане не потерпели бы. Например, я не вернулся в гетто до наступления комендантского часа. Или общаюсь с женщиной-христианкой. Нанял гондольера-христианина. Нарушаю религиозные правила, установленные для субботы. Плюс нарушаю одну священную заповедь!
– Какую?
– «Не пожелай жены ближнего своего», – быстро, не раздумывая ответил он. – Но, пожалуй, это единственное преступление против Бога. И оно не обеспечит мне места в «Свинцовых палатах». Насколько я знаю, венецианское правительство пока еще не приняло законы, наказывающие желание.
Фоска почувствовала внутреннюю дрожь.
– «Свинцовые палаты»? Что за чепуха! Только за это они вас туда не отправят.
Не было венецианца, который бы не знал об ужасных «Свинцовых палатах». Так называли невыносимо жаркие камеры, расположенные под выложенными свинцовыми плитами крышами Дворца дожей. Считалось, однако, что еще хуже так называемая «Могила» – камеры для осужденных в тюрьме собора Сан-Марко.
– Они могут сделать все, что захотят, – тихо сказал Раф. – Могут быть по своему желанию и предельно жестокими и крайне снисходительными.
– Ну а что вы скажете обо мне? – требовательно спросила она. – Я тоже совершаю преступление?
– Не знаю. Не умею читать ваши мысли. – Он сделал паузу, и Фоска снова испытала раздражающий трепет. – Вы же имеете в виду преступления против государства. Вы же не обычная шлюха. Они ограничатся тем, что прочтут вам строгую лекцию, как должна вести себя венецианская дама, и отправят домой. Вы же принадлежите к их кругу?
– Иногда они сажают заблудших жен под домашний арест на три недели, – сказала Фоска. – Какая тоска! Подобное наказание я возненавидела бы больше, чем тюремное заключение. Чем же заниматься дома?
– Присматривать за мужем. Ухаживать за детьми, – предположил Раф.
– У меня их нет, – заметила она жестко. Они плыли молча. Гондола слегка покачивалась, и они касались друг друга плечами. Он казался ей огромным, значительно крупнее ее обожателей.
– Мы приближаемся к Моло, – сказал он. – Ваши друзья вот-вот догонят нас. Если только вы не захотите посмотреть гетто.
– Гетто? – Фоска вообразила огромное, напоминающее монастырь здание, по которому бродили не монахи, а смешно одетые евреи.
– Там я живу, – разъяснил Раф. – Вам, быть может, будет интересно посмотреть, как живут люди, которым не повезло родиться в палаццо. Вам бояться нечего. Мы, евреи, уже давно отказались от жертвоприношений. Но если вы боитесь…
– Я не боюсь.
– Нет, все-таки не стоит. Христианам разрешено заходить в гетто только в дневное время, и то, если надо заключить какие-то сделки. Я лучше высажу вас на Моло. Ведь вы будете не в восторге провести три недели под домашним арестом.
– Они не осмелятся так поступить со мной! – решительно сказала Фоска. – Мне все-таки хочется, синьор, познакомиться с вашим гетто. Я женщина довольно любознательная. Как-то я знала одного еврея, портного. Его выслали прочь только за то, что он мне подходил как мастер… Можете представить? – Она издала короткий озлобленный смешок.
– Да, – мрачно заметил Раф. – Могу. Гондольер высадил их в конце канала Реджио. Раф знаками приказал Фоске молчать и направился к большим решетчатым воротам со спящим часовым. Затем он провел ее вдоль извилистых стен к тайному ходу, которым пользовались потаскухи.
Они прошли низом его дома и вышли на площадь в центре Старого гетто. В данный момент на ней не было никого, кроме собаки, с фырканьем возившейся у колодца. Вдоль стен валялись груды отбросов. В некоторых домах сквозь щели закрытых ставень пробивался свет. Но звуков жизни Фоска не услышала.
Гнетущая атмосфера подавила ее. Когда евреям запретили расширять свои поселения за стены гетто, они прибегли к единственному выходу – стали надстраивать этажи. Теперь эти постройки опасно нависали над площадью, затмевая лунный свет. Переплетения веревок с выстиранным бельем, казалось, вот-вот упадут им на голову.
– Но это же просто дома! – воскликнула Фоска.
– А вы что ожидали увидеть: тюрьму за высокими стенами? Здесь есть и это. Вот та – моя. – Раф показал на дом, через который они прошли. Фоска смутилась – лачуга была даже хуже остальных – высокая и узкая, с облупившейся штукатуркой, выстроенная из гнилых бревен. – В прошлом здесь жило десять семей, как кролики в клетке, – сказал ей Раф. – Потом времена ухудшились.
Население гетто сократилось. После смерти моего деда право на всю постройку перешло ко мне. Но я не купил ее. У меня нет средств. Зато я могу платить сумасшедшую ренту моему хозяину-христианину.
Раф взял Фоску под руку и провел к крошечной лестничке, ведущей на верхние этажи. Фоска инстинктивно подалась назад. Воняло гниющими отбросами, слышалась возня крыс. Ей хотелось броситься прочь от этого ужасного места и этого человека. Он был хуже простолюдина – грубый и грязный.
– Я не могу здесь больше оставаться, – сказала она. – Уже поздно. Мне нужно возвращаться. Они будут волноваться, что со мной случилось.
– Синьора боится, что большой, плохой еврей съест ее, – с легкой издевкой сказал Раф. – Идемте. Не бойтесь. Сейчас будет самое интересное.
Раф распахнул толчком дверь наверху и ввел Фоску в комнату. В камине еще не погасли несколько тлеющих углей. Он взял свечу из стоявшего на столе подсвечника, зажег ее, а от нее и несколько других. Комната озарилась теплым светом. Фоска непроизвольно открыла рот от удивления.
В отличие от Лии она сразу же осознала ценность увиденного ею.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118