– Почему влиятельный, вызывающий почтение господин завидует бедной танцовщице, которая едва умеет читать и писать? Вы поражаете меня, синьор Лоредан. Вас уважают, даже боятся.
– Но не любят так, как любят вас. Люди ненавидят тех, кто ими управляет, ненавидят всех, кто внушает страх. Они хотят, чтобы их оставили в покое, позволили жить, любить, избавили от любого вмешательства со стороны подобных нам. Те из нас, кто работает на правительство, не ожидают благодарности за то, что делают, и поэтому никогда не разочаровываются. Когда мы умираем, люди печалятся, но только потому, что боятся – на смену могут прийти правители и похуже.
Они стояли молча, наблюдая за скользящей под балконом гондолой. В ней сидели, обнявшись, двое влюбленных. Гондольер пел веселую песню.
– Странно, – мягко сказал Алессандро Лоредан, скорее обращаясь к себе, чем к своей собеседнице, – ждешь, что наступит момент, когда туман рассеется и ты сможешь хладнокровно и спокойно обозреть свою жизнь. Сделать это объективно, будто речь идет о жизни какого-то другого человека. Еще более странно то, что вам не нравится увиденное. Ваш труд бессмыслен. Друзей нет. Оказывается, что друзья – это роскошь, которую честолюбивые люди не могут себе позволить. Впрочем, простите меня – я вовсе не хотел вогнать вас в тоску.
– Вы совсем не навеваете на меня тоску, – сказала Лиа. – Но что скажете о любви?
– Любовь? Любовь столь же непостоянна, как и слава, – сказал Лоредан.
– Да, это так, – согласилась Лиа. – Слава подобна красивому мыльному пузырю. Он существует, но так хрупок.
– По-видимому, вы уже это испытали, – заметил Алессандро.
– О да. Давно, когда я жила с де Планше. Ее здоровье ухудшалось, карьера шла на нет. Когда она больше не могла танцевать, друзья покинули ее. Она должна была бы прекратить выступления. Понять, что она смешна. Но она не отказалась от сцены. Люди стали жестоко отзываться о ней, очень жестоко.
– Это свойственно людям, – сказал он.
– Да, я знаю, что они любят меня только потому, что я их развлекаю. Но когда я стану старой для танцев, они забудут меня. Но сейчас, пока меня обожают, я буду принимать деньги и подарки, улыбаться их похвалам. У меня будут богатые любовники, мужчины, которые даже не смотрели на меня, пока я не стала знаменитой. Я буду использовать их, как они используют меня. А когда мы устанем друг от друга, я отвернусь от них, уединюсь в своем маленьком домике и пошлю их всех к дьяволу.
– Вы очень разумная синьорина, – сказал одобряюще Лоредан. – Вы проявляете много мудрости в столь юном возрасте. Некоторые люди никогда не доходят до того. Вам повезло.
– Это не везение, – сказала она. – Я знаю, что представляют собой люди, ибо знаю, что представляю собой я. Эгоистка, жадная, завистливая. Было бы глупо ждать, что они лучше. Это, конечно, не относится к тем, кто любит меня.
– Но почему же они иные?
– Потому что, когда ваше сердце заполняет любовь, в нем не остается места ни для чего другого.
Церковный колокол пробил время: час ночи.
– Уже поздно, – сказала она, укутывая плечи шалью, – мне нужно идти.
– Можно мне проводить вас? – спросил Алессандро. Она покачала головой.
– Не стоит, синьор Лоредан. К утру вся Венеция станет говорить о нашем любовном романе.
– И, конечно же, станут утверждать, что я недостоин вас, – галантно сказал он. – И это правда. Я действительно недостоин.
– Не говорите глупостей, – резко сказала Лиа. Даже в полутьме ему показалось, как вспыхнули се щеки.
– Я рад, что мы встретились, – сказал он. – Возможно, встретимся еще раз?
– Думаю, нет. Спокойной ночи, синьор. – Она ушла, даже не подав руки.
Он почувствовал раздражение и разочарование. Минутой позже он вытащил протестующую Лауру из веселой толпы. Возвращаясь в гондоле в его «казино», она, сидя рядом, без умолку болтала. Алессандро, раздраженный, сказал, чтобы она прекратила трескотню. Лаура заплакала.
– Не понимаю, почему вы так жестоки ко мне! Зачем я вообще встречаюсь с вами! Вы не умеете быть добрым по отношению к женщинам.
– Если вам не правится, как я отношусь к вам, найдите себе другого любовника.
Он довез Лауру до ее дома и коротко сказал, что утром пришлет ее вещи. Гондольеру он приказал отвезти его во дворец.
Двумя днями позже он, надев маску, посетил балет один. Лиа и Вестрис снова танцевали в спектакле «Девушка без присмотра». Алессандро внимательно наблюдал за Лией, и у него словно камень упал с души, когда он убедился, что зрители, источавшие ей похвалы, не преувеличивают. Она танцевала превосходно – создала трогательный и правдивый образ деревенской девушки, а когда она и мускулистый Вестрис танцевали в дуэте, то было впечатляющее и захватывающее дух зрелище.
Алессандро прислушался к вихрю сплетен, бушующему вокруг него во время спектакля и особенно в антракте. Если верить пересудам, то Лиа спала с настоятелем собора Сан-Марко, с одним из инквизиторов, с несколькими послами и десятком менее значительных персон, включая своего партнера Гаэтано Вестриса, рослого, красивого, который смотрел на нее – во всяком случае, на сцене – влюбленными глазами.
После спектакля Алессандро пошел за кулисы, чтобы поздравить ее, но она оказалась в окружении толпы доброхотов, а также паразитов и прихлебателей, которые, словно мотыльки, роились вокруг огонька ее славы. Он коротко взглянул па Лиу, прохладно улыбающуюся своим обожателям и благодарившую их за подарки и комплименты. Она окинула Алессандро мимолетным взглядом. Поначалу он обиделся, но потом вспомнил, что был в маске. Он ушел, чувствуя, что остался в дураках.
– Я здесь чужак, – пробормотал Алессандро себе под нос. Он решил забыть ее.
На следующий вечер Алессандро Лоредан пошел с новой приятельницей в «Ридотто». Там он узнал Лиу в маске под руку с Карло Бернини, его главным оппонентом-либералом в сенате, но в данный момент соперником иного рода.
Несколькими днями позже Лоредан был на балете «Орфей и Эвридика» на музыку Глюка, в котором участвовали Лиа и Вестрис. В исполнении Лии Эвридика предстала трогательной и ранимой. Она была одета в классического стиля тунику, оставлявшую оголенными плечо и руку. Распущенные волосы были перевязаны на лбу блестящей лентой. Когда Лиа танцевала, они то вихрем развевались вокруг нее, то закрывали ее, будто вуаль.
На следующий день Алессандро послал ей записку и небольшой подарок. Подарок она возвратила, а на записку не ответила.
Чем решительней он старался забыть ее, тем навязчивей становились мысли о ней. Он вспоминал Лиу в течение дня в самые неподходящие моменты: подготавливая тезисы для выступления в сенате, совещаясь с дожем и консультантами, сидя за письменным столом дома или играя с сыном. Он попытался собрать информацию о Лие и, к своему удивлению, выяснил, что она живет не в районе театров, а в собственном небольшом домике по другую сторону канала Реджио, у ворот Старого гетто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
– Но не любят так, как любят вас. Люди ненавидят тех, кто ими управляет, ненавидят всех, кто внушает страх. Они хотят, чтобы их оставили в покое, позволили жить, любить, избавили от любого вмешательства со стороны подобных нам. Те из нас, кто работает на правительство, не ожидают благодарности за то, что делают, и поэтому никогда не разочаровываются. Когда мы умираем, люди печалятся, но только потому, что боятся – на смену могут прийти правители и похуже.
Они стояли молча, наблюдая за скользящей под балконом гондолой. В ней сидели, обнявшись, двое влюбленных. Гондольер пел веселую песню.
– Странно, – мягко сказал Алессандро Лоредан, скорее обращаясь к себе, чем к своей собеседнице, – ждешь, что наступит момент, когда туман рассеется и ты сможешь хладнокровно и спокойно обозреть свою жизнь. Сделать это объективно, будто речь идет о жизни какого-то другого человека. Еще более странно то, что вам не нравится увиденное. Ваш труд бессмыслен. Друзей нет. Оказывается, что друзья – это роскошь, которую честолюбивые люди не могут себе позволить. Впрочем, простите меня – я вовсе не хотел вогнать вас в тоску.
– Вы совсем не навеваете на меня тоску, – сказала Лиа. – Но что скажете о любви?
– Любовь? Любовь столь же непостоянна, как и слава, – сказал Лоредан.
– Да, это так, – согласилась Лиа. – Слава подобна красивому мыльному пузырю. Он существует, но так хрупок.
– По-видимому, вы уже это испытали, – заметил Алессандро.
– О да. Давно, когда я жила с де Планше. Ее здоровье ухудшалось, карьера шла на нет. Когда она больше не могла танцевать, друзья покинули ее. Она должна была бы прекратить выступления. Понять, что она смешна. Но она не отказалась от сцены. Люди стали жестоко отзываться о ней, очень жестоко.
– Это свойственно людям, – сказал он.
– Да, я знаю, что они любят меня только потому, что я их развлекаю. Но когда я стану старой для танцев, они забудут меня. Но сейчас, пока меня обожают, я буду принимать деньги и подарки, улыбаться их похвалам. У меня будут богатые любовники, мужчины, которые даже не смотрели на меня, пока я не стала знаменитой. Я буду использовать их, как они используют меня. А когда мы устанем друг от друга, я отвернусь от них, уединюсь в своем маленьком домике и пошлю их всех к дьяволу.
– Вы очень разумная синьорина, – сказал одобряюще Лоредан. – Вы проявляете много мудрости в столь юном возрасте. Некоторые люди никогда не доходят до того. Вам повезло.
– Это не везение, – сказала она. – Я знаю, что представляют собой люди, ибо знаю, что представляю собой я. Эгоистка, жадная, завистливая. Было бы глупо ждать, что они лучше. Это, конечно, не относится к тем, кто любит меня.
– Но почему же они иные?
– Потому что, когда ваше сердце заполняет любовь, в нем не остается места ни для чего другого.
Церковный колокол пробил время: час ночи.
– Уже поздно, – сказала она, укутывая плечи шалью, – мне нужно идти.
– Можно мне проводить вас? – спросил Алессандро. Она покачала головой.
– Не стоит, синьор Лоредан. К утру вся Венеция станет говорить о нашем любовном романе.
– И, конечно же, станут утверждать, что я недостоин вас, – галантно сказал он. – И это правда. Я действительно недостоин.
– Не говорите глупостей, – резко сказала Лиа. Даже в полутьме ему показалось, как вспыхнули се щеки.
– Я рад, что мы встретились, – сказал он. – Возможно, встретимся еще раз?
– Думаю, нет. Спокойной ночи, синьор. – Она ушла, даже не подав руки.
Он почувствовал раздражение и разочарование. Минутой позже он вытащил протестующую Лауру из веселой толпы. Возвращаясь в гондоле в его «казино», она, сидя рядом, без умолку болтала. Алессандро, раздраженный, сказал, чтобы она прекратила трескотню. Лаура заплакала.
– Не понимаю, почему вы так жестоки ко мне! Зачем я вообще встречаюсь с вами! Вы не умеете быть добрым по отношению к женщинам.
– Если вам не правится, как я отношусь к вам, найдите себе другого любовника.
Он довез Лауру до ее дома и коротко сказал, что утром пришлет ее вещи. Гондольеру он приказал отвезти его во дворец.
Двумя днями позже он, надев маску, посетил балет один. Лиа и Вестрис снова танцевали в спектакле «Девушка без присмотра». Алессандро внимательно наблюдал за Лией, и у него словно камень упал с души, когда он убедился, что зрители, источавшие ей похвалы, не преувеличивают. Она танцевала превосходно – создала трогательный и правдивый образ деревенской девушки, а когда она и мускулистый Вестрис танцевали в дуэте, то было впечатляющее и захватывающее дух зрелище.
Алессандро прислушался к вихрю сплетен, бушующему вокруг него во время спектакля и особенно в антракте. Если верить пересудам, то Лиа спала с настоятелем собора Сан-Марко, с одним из инквизиторов, с несколькими послами и десятком менее значительных персон, включая своего партнера Гаэтано Вестриса, рослого, красивого, который смотрел на нее – во всяком случае, на сцене – влюбленными глазами.
После спектакля Алессандро пошел за кулисы, чтобы поздравить ее, но она оказалась в окружении толпы доброхотов, а также паразитов и прихлебателей, которые, словно мотыльки, роились вокруг огонька ее славы. Он коротко взглянул па Лиу, прохладно улыбающуюся своим обожателям и благодарившую их за подарки и комплименты. Она окинула Алессандро мимолетным взглядом. Поначалу он обиделся, но потом вспомнил, что был в маске. Он ушел, чувствуя, что остался в дураках.
– Я здесь чужак, – пробормотал Алессандро себе под нос. Он решил забыть ее.
На следующий вечер Алессандро Лоредан пошел с новой приятельницей в «Ридотто». Там он узнал Лиу в маске под руку с Карло Бернини, его главным оппонентом-либералом в сенате, но в данный момент соперником иного рода.
Несколькими днями позже Лоредан был на балете «Орфей и Эвридика» на музыку Глюка, в котором участвовали Лиа и Вестрис. В исполнении Лии Эвридика предстала трогательной и ранимой. Она была одета в классического стиля тунику, оставлявшую оголенными плечо и руку. Распущенные волосы были перевязаны на лбу блестящей лентой. Когда Лиа танцевала, они то вихрем развевались вокруг нее, то закрывали ее, будто вуаль.
На следующий день Алессандро послал ей записку и небольшой подарок. Подарок она возвратила, а на записку не ответила.
Чем решительней он старался забыть ее, тем навязчивей становились мысли о ней. Он вспоминал Лиу в течение дня в самые неподходящие моменты: подготавливая тезисы для выступления в сенате, совещаясь с дожем и консультантами, сидя за письменным столом дома или играя с сыном. Он попытался собрать информацию о Лие и, к своему удивлению, выяснил, что она живет не в районе театров, а в собственном небольшом домике по другую сторону канала Реджио, у ворот Старого гетто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118