– Но что плохого в том, чтобы оставить все как есть? – настаивала на своем Фоска. – Люди достаточно счастливы. Если они хотят хлеба, дайте им хлеба, но не разрешайте брать его силой. Они должны осознать, что не всем суждено родиться дворянами. Точно так же, как не всякий человек может родиться красивым и умным. О Боже, я не могу больше выслушивать ваши проповеди.
Он придвинулся к ней и ласково взял ее руки в свои. Фоска вырвала их.
– Не прикасайтесь ко мне! – прошипела она. – Нельзя было влюбляться в дикаря. Язычник! Убирайтесь от меня! Грубый, вульгарный и отвратительный человек! Вы просто… грязный еврей!
Она бросила это слово, вложив в него всю свою ненависть, всю силу охвативших ее чувств. Раф побледнел. Фоска прикусила язык, но было уже поздно. Она никогда бы не могла взять свои слова обратно или смягчить нанесенное ею оскорбление.
Раф спокойно встал и вышел из комнаты. Она с отчаянием услышала, как дверь на лестницу захлопнулась.
Она сама прогнала его прочь. Она вела себя как ведьма, как сука, не лучше тех женщин у Бастилии, которые визжали, требуя крови. Она тоже жаждала крови, но хотела убивать как благородная дама, чтобы кровь не была видна. Убивать словами, только словами. Ведь она убила своего отца словами. Ее укоры больше, нежели что-либо другое, подтолкнули его на самоубийство. Ее слова оказались острее кинжала.
Шум на улице у дома постепенно стихал. Теперь до нее доносились лишь отдельные голоса. Шли часы. Она по-прежнему сидела на диване. Бремя несчастья было почти осязаемо, будто ее тело отягощали гири. Солнце двигалось по небосклону, и по комнате побежали тени. Фоска почувствовала прохладу.
Она даже не поняла, что он вошел в комнату. Услышала, как он тихо произнес ее имя. Она быстро встала. Раф стоял в дверном проеме. На его лице была написана робость. Под мышкой он зажал огромный букет красных роз.
– Я бы пришел раньше, – сказал он, – но в поисках роз пришлось обойти чуть ли не половину этого проклятого города.
Она открыла объятия, и он бросился к ней. Они и смеялись, и плакали, и тесно прижимались друг к другу.
– Вы вернулись ко мне, хотя я вела себя так ужасно! Клянусь, что никогда и ни за что не буду так разговаривать с вами. Я говорила не то, что думала.
– Нет, Фоска, это моя вина. Я поступал как эгоист…
– Но почему я не способна довольствоваться тем, что мы имеем, а всегда хочу большего? Ведь это гораздо лучше, чем таиться от шпионов или красться по темным переулкам! По крайней мере мы ничего не боимся.
– Да, – сказал он ласково, – по крайней мере мы ничего не боимся.
– Я думала о том, что бы я делала без вас, – сказала она. – Я не хотела бы вернуться в Венецию. Лоредан дал бы мне развод, но на мне никто бы не женился.
– Вы могли бы пойти в монастырь, – ехидно предложил Раф.
Она ему ответила, однако, серьезно:
– Нет, туда бы меня не приняли. Во всяком случае, сейчас. Мне предстоит родить ребенка, Раф. Вы сердитесь? Та старуха была права. Вы меня ненавидите? Я боялась сказать раньше…
– Боялись? – Он тихо поглаживал ей щеку. – Боялись меня? О, Фоска, вы даже глупее, чем я предполагал. Я счастлив, очень счастлив. А вы уверены? Когда? Почему вы мне не сказали раньше?
– Потому что говорю сейчас, – рассмеялась она. – Я уверена. Я же беременна не впервые в жизни. Наш сын родится в апреле.
– Наш сын! – усмехнулся он. – Как вы уверены!
– Да. Можно, мы назовем его Рафаэлло?
– Нет, евреи никогда не называют своих детей в честь живых родственников. Ведь когда Смерть придет за старым Рафаэлло, она может перепутать и взять с собой молодого. Мы назовем его в память о вашем отце.
– Орио? – Фоска сморщила нос. – Это имя мне никогда не нравилось…
– Тогда назовем его по имени моей матери, Даниэллы. Даниэль.
– Хорошо. Мне нравится Даниэль… О, я так люблю вас! – Она крепко его обняла. – Я думала, что вы рассердитесь.
– Почему я должен рассердиться? – удивленно спросил он. – Я считаю, что это замечательно!
– Как почему? Из-за ваших революционных дел. Вы посчитали бы, что у нас недостаточно денег и вы не хотели бы связать себя с семьей, настоящей семьей с ребенком…
– Но, Фоска, вы и есть моя семья. Вы моя настоящая жена.
– Не совсем так. Я не могу выйти за вас замуж, пока жив Лоредан.
– Но нам не так уж нужны свадебные церемонии. Мы женаты перед лицом Бога, и Он дал нам ребенка, доказывая этим, что одобряет наши поступки. Мы, Фоска, принадлежим друг другу.
Он погрузил лицо в душистое облако ее волос и на миг забыл о призывах истории и революции. Он нужен Фоске. Фоска – его жена, мать его ребенка. Он ответствен прежде всего перед ними.
– Мы уедем из Парижа, – решил Раф. – Сейчас здесь слишком опасно. После сегодняшнего дня положение ухудшится. Поедем в Англию. Денег у нас пока вполне достаточно, и к тому же я всегда смогу работать. Мы вполне в состоянии продержаться.
– Я должна буду выучить еще один язык! Но вы же там заскучаете. Ведь в Англии нет революции.
Раф усмехнулся:
– Возможно, удастся расшевелить народ и там.
– Я очень счастлива, – вздохнула она. – Я была глупа. Вы правы, Раф. Я слишком глупа. Меня не за что любить.
– Вы не глупы. У вас просто нет достаточного образования. Но я буду по-прежнему стараться, – обещал Раф. – Не беспокойтесь.
– Значит, наше положение не безнадежно? Мы сумеем преодолеть наши противоречия?
Фоска сплела руки вокруг его шеи и легла на спину, укладывая его на себя. У нее были теплые, возбуждающие поцелуи. Он почувствовал, что в нем пробуждается желание.
– Может быть, нельзя? – прошептал он. – Это не повредит ребенку?
– Отнюдь нет, – успокоила его Фоска. – Им это нравится.
– Лгунишка. Хотите сказать, вам нравится. Он пытался уклониться, но она не отпускала его.
– Я счастлив, Фоска, – сказал он. – Как никогда в жизни.
– И я счастлива. Мы скоро уедем из Парижа?
– Прямо сейчас. Поездка может оказаться трудной. Нельзя откладывать.
Она соблазняюще извивалась под ним и целовала его в губы.
– А теперь замолчите, – прошептала она, расстегивая пуговицы на его брюках.
Раф задрал ее юбки до самой талии.
– Вы знаете, кто вы? Похотливая маленькая сучка. Не уверен, что вы подходящая мать для моего ребенка.
– Теперь об этом уже поздно беспокоиться.
Она сделала глубокий вдох, когда он вошел в нее. Он старался быть особенно нежным, но она лишь смеялась над ним и разжигала его. В конце концов она довела его до такого возбуждения, что он забыл о своей решимости быть осторожным и взял ее грубо, добиваясь удовлетворения их страстного желания.
А потом, гладя его темную голову, она сказала:
– Мы больше никогда не будем так счастливы, как сейчас.
– Фоска, трусиха, – пробормотал он, засыпая. – Не пытайтесь устанавливать пределы нашего счастья. У него нет пределов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118