Или другую имел он цель - угадать трудно.
- Ищет, куда корни пустить, - туманно объяснял его поведение Герасим Светлов.
А сам Крючок на прямые вопросы отвечал в обычной своей дурашливой манере.
- Болезня у меня такая, люблю с умственным человеком за жизнь побеседовать. У нас тута что, одна серость. Мужичье непроглядное. А я, Григорь Митрич, сызмальства к сахару привержен, это тебе всякий подтвердит. Сахар - он мозги загущает. Это мне лектор так уяснил. Ты, Григорь Митрич, один у нас свет в окошке, вот и тянусь на огонек, как ночница-бабочка.
- Смотри, крылышки не опали.
- Ничего, я закостенелый, не обожгусь.
Деревня отрезана была от мира снежной целиной, по которой в эту зиму и дорог-то почти не торили.
Григорий Дмитриевич мучился без новостей. Неужели немцы в Москве? Неужели везде рассыпалось, растворилось все, что было сделано за эти трудные двадцать лет? Неужели вся Россия лежит так: разъединенная, в неведенье, в глуши? Где же люди советские, преданные своему делу, те, кого он учил и воспитывал в школе? Ведь их было много. Может, и они сидят, забившись в угол, потерявшие связь друг с другом, не знающие, как бороться!
Единственным источником сведений был теперь для Григория Дмитриевича дед Крючок. Староста часто ездил в город, передавал то, что слышал от бургомистра. По его словам получалось так, будто немцы давно взяли Москву, и стоят под Горьким. Но этому не верил даже сам дед. «До Нижнего-то Новгорода далече, - вслух сомневался он. - Как это хвашисты туда попадут, ядрена лапоть, если Красная Армия еще Тулу держит?»
О распоряжениях, которые получал в комендатуре, староста сразу рассказывал Григорию Дмитриевичу. Будто советовался. Слушал внимательно, а сам поступал по-своему. Прислали немцы приказ: переписать в деревне скот и убой этого скота запретить. Григорий Дмитриевич посоветовал не учитывать всю живность. Если окажется скотина в списке - дело пропащее. Увезут в Германию, а народ останется без мяса. Дед Крючок за умные слова поблагодарил, но сделал иначе. Вечером привел к себе на двор колхозного бычка, трех овец и забил их. Засолил целую бочку говядины. Овечьи тушки повесил морозиться на чердак. В ту ночь резали скот в каждом доме. Крючок будто и не слышал рева, поросячьего визга. Но зато через пару дней, вместе с приехавшим из города полицаем, переписал дотошно всю уцелевшую живность, не занеся в тетрадь разве только одних кошек. Каждую хозяйку предупредил: пропадет скотиняка - немцы голову оторвут.
- Никак я, Григорь Митрич, в толк не возьму, почему это хвашисты колхозы распущать не велят? - удивлялся староста. - На кой ляд им эти артели? Это же социализма, ядрена лапоть, а хвашисты ее не отвергают!
- Погоди, время придет - отвергнут. Сейчас им невыгодно хозяйство дробить. Через колхоз им управлять легче. И грабить легче. Они же понимают: если народ растащит весь скот, растащит все семена, весной сеять нечем будет. А им урожай нужен, хлеб нужен.
- Это что же такое получается! И при Советах колхозы, и теперя никакого просвету. Чего же они, хвашисты, по нашему планту живут?
- План у них, разумеется, свой. И артели они со временем ликвидируют. Гитлер писал в своей книге, как он намерен дело поставить.
- Ну-ну! - оживился Крючок. - Землицу-то они что? Про это прописано?
- Лучшие земли отойдут немцам-колонистам. Какие похуже - холуям, вроде тебя. А остатки - крестьянству. По наперстку на брата. Хочешь - помирай, хочешь - в батраки иди.
- А мне, значит, дадут?
- Тебе обязательно кус отвалят, ты выслужишь.
- Выслужу, - сказал Крючок. - Ежели поверю, что эта власть прочно стала, добьюсь своего, хоть жилы лопнут.
- Да на кой шут она тебе, земля эта! - удивился Григорий Дмитриевич. - Ну, проскрипишь ты от силы еще лет десять. А там за глаза трех аршин достаточно.
- Не-е-ет, шалишь, ядрена лапоть, - погрозил пальцем Крючок. - Я хоть пять лет, а поживу, как хочу. Всю жизнь на мне ездили, так я хоть перед смертью в свое удовольствие на других покатаюсь. С детства такая у меня мысля: на своей земле своей жизнью пожить. И пожил бы, ядрена лапоть, если бы не эта твоя советская власть. Очень я, Григорь Митрич, в обиде на большевиков, потому как много раз они мне на хвост наступали.
- Да был ли у тебя, хвост-то? - усмехнулся Булгаков.
- Был, - сердито ответил Крючок, и даже ногой притопнул. - Был, хочь и небольшой, да свой. Еще при царе мы с покойным брательником в город на заработки ходили. Десять лет ходили. Грошики берегли, с хлеба на воду перебивались. Ан, поднакопили деньжат да у дубковских мужиков ха-а-ароший клин прикупили. Землица черненькая, палку воткнешь - дерево вырастет! Где та земля? А? - выкрикнул дед, раззявив рот с подгнившими, черными, но еще острыми зубами. - Отняла земельку революция-то ваша! Сглотнула и не выплюнула.
- Земля всем нужна, все есть хотят.
- Кто жрать хочет, работать должен, а не на печи вшей ловить. Кто работал, тот завсегда кусок хлеба имел. Ну ладно, про старое вспоминать нечего. А вот за что меня в другой раз портфельщики кровно обидели? Сами орали бывало: голод, братцы, в Рассее, жмите дюжей, хлеб давайте! Я и поверил. Жал, хребта не жалел, поправлял хозяйство…
- Для себя старался.
- Это извини-подвинься. Портфельщики твои больше половины урожая отымали. У меня кости трещали, у меня грызь от таких тяжестей из живота вываливалась. Городские рабочие, да бабы, да эти самые бездельные портфельщики мой же хлеб жрали, а надо мной измывались. И налогами притискивали, и елементом обзывали, и в подкулачники меня вывели. Не скумекай я в ту пору хозяйство распотрошить - укатали бы в тайгу пенечки считать. А за что? За то, что государству хлеб и мясу давал?..
- Батраков имел?
- Какие батраки - двое парнишков. Дал им работу, одел, обул.
- В лапти?
- Я и сам в лаптях ходил.
- А парнишек бегом гонял с темна до темна.
- Наше дело не городское. Урожай не родится, пока потом его, не польешь.
- Ты поливал, да только чужим.
- И своего не жалел. Говорю - грызь вывалилась! - крикнул Крючок. - Работали, всю страну досыта кормили. А как угробила ваша власть хозяйственного мужика, так и пошли голодовки. Только и знали - пузо подтягивали.
- А ты не злись, не злись, - успокаивал Григорий Дмитриевич.
В этом разговоре он чувствовал себя сильнее деда, верил в свою правоту. Интересной была для него такая беседа. Сколько уж лет знал он этого человека с жидкими волосиками на висках, с гусиной шеей воспринимал его как чудаковатого шутника… Только теперь вывернулось наружу его ядовитое нутро. А не случись война, так и умер бы, не раскрыв себя…
- Слушай, дед, ведь ты тогда одним из первых в колхоз вступил. Как же это так получилось?
- А я что, адиёт какой? Видел, чай, с какой стороны ветер дует.
- Зачем же ты дурака-то все эти годы валял?
- С дураков спроса меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235
- Ищет, куда корни пустить, - туманно объяснял его поведение Герасим Светлов.
А сам Крючок на прямые вопросы отвечал в обычной своей дурашливой манере.
- Болезня у меня такая, люблю с умственным человеком за жизнь побеседовать. У нас тута что, одна серость. Мужичье непроглядное. А я, Григорь Митрич, сызмальства к сахару привержен, это тебе всякий подтвердит. Сахар - он мозги загущает. Это мне лектор так уяснил. Ты, Григорь Митрич, один у нас свет в окошке, вот и тянусь на огонек, как ночница-бабочка.
- Смотри, крылышки не опали.
- Ничего, я закостенелый, не обожгусь.
Деревня отрезана была от мира снежной целиной, по которой в эту зиму и дорог-то почти не торили.
Григорий Дмитриевич мучился без новостей. Неужели немцы в Москве? Неужели везде рассыпалось, растворилось все, что было сделано за эти трудные двадцать лет? Неужели вся Россия лежит так: разъединенная, в неведенье, в глуши? Где же люди советские, преданные своему делу, те, кого он учил и воспитывал в школе? Ведь их было много. Может, и они сидят, забившись в угол, потерявшие связь друг с другом, не знающие, как бороться!
Единственным источником сведений был теперь для Григория Дмитриевича дед Крючок. Староста часто ездил в город, передавал то, что слышал от бургомистра. По его словам получалось так, будто немцы давно взяли Москву, и стоят под Горьким. Но этому не верил даже сам дед. «До Нижнего-то Новгорода далече, - вслух сомневался он. - Как это хвашисты туда попадут, ядрена лапоть, если Красная Армия еще Тулу держит?»
О распоряжениях, которые получал в комендатуре, староста сразу рассказывал Григорию Дмитриевичу. Будто советовался. Слушал внимательно, а сам поступал по-своему. Прислали немцы приказ: переписать в деревне скот и убой этого скота запретить. Григорий Дмитриевич посоветовал не учитывать всю живность. Если окажется скотина в списке - дело пропащее. Увезут в Германию, а народ останется без мяса. Дед Крючок за умные слова поблагодарил, но сделал иначе. Вечером привел к себе на двор колхозного бычка, трех овец и забил их. Засолил целую бочку говядины. Овечьи тушки повесил морозиться на чердак. В ту ночь резали скот в каждом доме. Крючок будто и не слышал рева, поросячьего визга. Но зато через пару дней, вместе с приехавшим из города полицаем, переписал дотошно всю уцелевшую живность, не занеся в тетрадь разве только одних кошек. Каждую хозяйку предупредил: пропадет скотиняка - немцы голову оторвут.
- Никак я, Григорь Митрич, в толк не возьму, почему это хвашисты колхозы распущать не велят? - удивлялся староста. - На кой ляд им эти артели? Это же социализма, ядрена лапоть, а хвашисты ее не отвергают!
- Погоди, время придет - отвергнут. Сейчас им невыгодно хозяйство дробить. Через колхоз им управлять легче. И грабить легче. Они же понимают: если народ растащит весь скот, растащит все семена, весной сеять нечем будет. А им урожай нужен, хлеб нужен.
- Это что же такое получается! И при Советах колхозы, и теперя никакого просвету. Чего же они, хвашисты, по нашему планту живут?
- План у них, разумеется, свой. И артели они со временем ликвидируют. Гитлер писал в своей книге, как он намерен дело поставить.
- Ну-ну! - оживился Крючок. - Землицу-то они что? Про это прописано?
- Лучшие земли отойдут немцам-колонистам. Какие похуже - холуям, вроде тебя. А остатки - крестьянству. По наперстку на брата. Хочешь - помирай, хочешь - в батраки иди.
- А мне, значит, дадут?
- Тебе обязательно кус отвалят, ты выслужишь.
- Выслужу, - сказал Крючок. - Ежели поверю, что эта власть прочно стала, добьюсь своего, хоть жилы лопнут.
- Да на кой шут она тебе, земля эта! - удивился Григорий Дмитриевич. - Ну, проскрипишь ты от силы еще лет десять. А там за глаза трех аршин достаточно.
- Не-е-ет, шалишь, ядрена лапоть, - погрозил пальцем Крючок. - Я хоть пять лет, а поживу, как хочу. Всю жизнь на мне ездили, так я хоть перед смертью в свое удовольствие на других покатаюсь. С детства такая у меня мысля: на своей земле своей жизнью пожить. И пожил бы, ядрена лапоть, если бы не эта твоя советская власть. Очень я, Григорь Митрич, в обиде на большевиков, потому как много раз они мне на хвост наступали.
- Да был ли у тебя, хвост-то? - усмехнулся Булгаков.
- Был, - сердито ответил Крючок, и даже ногой притопнул. - Был, хочь и небольшой, да свой. Еще при царе мы с покойным брательником в город на заработки ходили. Десять лет ходили. Грошики берегли, с хлеба на воду перебивались. Ан, поднакопили деньжат да у дубковских мужиков ха-а-ароший клин прикупили. Землица черненькая, палку воткнешь - дерево вырастет! Где та земля? А? - выкрикнул дед, раззявив рот с подгнившими, черными, но еще острыми зубами. - Отняла земельку революция-то ваша! Сглотнула и не выплюнула.
- Земля всем нужна, все есть хотят.
- Кто жрать хочет, работать должен, а не на печи вшей ловить. Кто работал, тот завсегда кусок хлеба имел. Ну ладно, про старое вспоминать нечего. А вот за что меня в другой раз портфельщики кровно обидели? Сами орали бывало: голод, братцы, в Рассее, жмите дюжей, хлеб давайте! Я и поверил. Жал, хребта не жалел, поправлял хозяйство…
- Для себя старался.
- Это извини-подвинься. Портфельщики твои больше половины урожая отымали. У меня кости трещали, у меня грызь от таких тяжестей из живота вываливалась. Городские рабочие, да бабы, да эти самые бездельные портфельщики мой же хлеб жрали, а надо мной измывались. И налогами притискивали, и елементом обзывали, и в подкулачники меня вывели. Не скумекай я в ту пору хозяйство распотрошить - укатали бы в тайгу пенечки считать. А за что? За то, что государству хлеб и мясу давал?..
- Батраков имел?
- Какие батраки - двое парнишков. Дал им работу, одел, обул.
- В лапти?
- Я и сам в лаптях ходил.
- А парнишек бегом гонял с темна до темна.
- Наше дело не городское. Урожай не родится, пока потом его, не польешь.
- Ты поливал, да только чужим.
- И своего не жалел. Говорю - грызь вывалилась! - крикнул Крючок. - Работали, всю страну досыта кормили. А как угробила ваша власть хозяйственного мужика, так и пошли голодовки. Только и знали - пузо подтягивали.
- А ты не злись, не злись, - успокаивал Григорий Дмитриевич.
В этом разговоре он чувствовал себя сильнее деда, верил в свою правоту. Интересной была для него такая беседа. Сколько уж лет знал он этого человека с жидкими волосиками на висках, с гусиной шеей воспринимал его как чудаковатого шутника… Только теперь вывернулось наружу его ядовитое нутро. А не случись война, так и умер бы, не раскрыв себя…
- Слушай, дед, ведь ты тогда одним из первых в колхоз вступил. Как же это так получилось?
- А я что, адиёт какой? Видел, чай, с какой стороны ветер дует.
- Зачем же ты дурака-то все эти годы валял?
- С дураков спроса меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235