Однако скрытность натуры и воинственность развиты у вас в высшей степени. Ваш характер противоречив, и почти наверняка эти противоречия – фатального свойства.
Чувствовалось, По немного струхнул.
– Мистер Лэндор, вы не говорили мне, что профессор – ясновидец.
– Повторите! – рявкнул Папайя.
– Вы… вы не…
– Продолжайте!
– Н-не говорили мне…
– Ричмонд! – выкрикнул профессор.
Изумленный По застыл в кресле.
– Д-да. П-правильно, – заикаясь, проблеял он. – Я д-действи…
– И если я не ошибаюсь, наш молодой друг несколько лет прожил в Англии, – добавил я свою лепту.
По глядел на нас широко раскрытыми глазами.
– Не волнуйтесь, кадет. Вы сами рассказывали о преподобном Джоне Брэнсби из Стоук-Ньюингтона. Признанном авторитете по части правописания. Я навел справки. Место, где обитает этот служитель Господа, находится в Англии.
Папайя радостно хлопнул в ладоши.
– Очень хорошо. Просто замечательно, Лэндор! В речи мистера По британские интонации очень гармонично сочетаются с интонациями лесных областей американского Юга. Теперь посмотрим, можно ли сказать что-нибудь еще об этом молодом человеке. Он, вне всякого сомнения, обладает артистической натурой. Взгляните на его руки. Вы ведь не скажете, что это руки крестьянина или ремесленника.
– Что правда, то правда, – согласился По, заметно краснея.
– Еще могу сказать… – Указательный палец профессора застыл у самого лица По. – Вы, молодой человек, – сирота.
– И здесь вы правы, профессор, – тихо произнес По. Мои родители… я говорю о своих настоящих родителях… погибли во время пожара. Пожар в ричмондском театре. Это было в тысяча восемьсот одиннадцатом году.
– А чего их понесло в этот театр? – не слишком учтиво спросил Папайя.
– Они там играли, мистер Папайя. Они были актерами. Прекрасными актерами. Знаменитыми.
– Ах, знаменитыми, – буркнул профессор, недовольно отворачиваясь от кадета.
Возникла неловкая пауза. По сидел с перекошенным лицом. Профессор расхаживал по комнате, пытаясь остудить свой пыл. Честно говоря, я не понимал, чем Папайю столь рассердило ремесло покойных родителей этого парня. Должно быть, он не любил актерскую братию. Мне оставалось только ждать, что я и делал. Когда обстановка стала более спокойной, я сказал:
– Профессор, возможно, сейчас самое время перейти к тому, ради чего мы потревожили ваше уединение.
– Ладно, будь по-вашему, – хмуро ответил он.
Но вначале он угостил нас чаем из каких-то трав. Свое варево Папайя готовил в стареньком серебряном чайнике. Напиток получился густым, как смола. Он щипал язык и прилипал к горлу. Тем не менее я выпил три чашки подряд, осушая их залпом, как рюмки виски. Увы, спиртного у себя в доме Папайя не держал.
– А теперь, профессор, прошу вас взглянуть вот на это, – сказал я. – Что вы скажете об этой картинке?
Я достал листок с изображением треугольника в круге и положил на профессорский стол. Столом ему служил пароходный кофр, обитый латунью.
– Ответ зависит от того, чьими глазами смотреть на эту картинку, – сказал Папайя. – Если бы вы показали ее какому-нибудь древнегреческому алхимику, он бы воспринял круг как уроборос – символ вечного единства. Призовите сюда средневекового философа, – глаза Папайи скользнули вверх, – и он скажет, что здесь одновременно изображено творение и пустота, которое это творение стремится заполнить.
Профессор вновь взглянул на рисунок.
– А по моему мнению, это не что иное, как магический круг.
Мы с По переглянулись.
– Да, магический круг, – повторил Папайя. – Помню, я видел такой в книге «Le Veritable Dragon Rouge». Если мне не изменяет память, маг обычно становится… вот сюда… внутрь треугольника.
– Маг проводит ритуал в одиночку? – спросил я.
– Не обязательно. У него могут быть помощники. Все они тоже встают внутрь треугольника. По обеим сторонам ставят зажженные свечи, а впереди… допустим, вот сюда… жаровню с пылающими углями. В таких ритуалах должно быть очень много света. Целое празднество света.
Я закрыл глаза, пытаясь мысленно представить залитое светом пространство и мага с помощниками.
– А что вы скажете о тех, кто устраивает подобные церемонии? – спросил до сих пор молчавший По. – Кто они? Христиане?
– Зачастую да. Магия ведь не является исключительно служанкой тьмы. Да и на вашем рисунке ясно видна христианская надпись.
Профессорский палец опустился на перевернутое изображение букв JHS. Мне вдруг показалось, что буквы обожгли ему кожу: Папайя отдернул руку, вскочил и отошел на пару шагов. На лице у него появилось капризно-сердитое выражение.
– Лэндор, почему вы не прекратили мои словоизлияния? Думаете, у меня бездна времени? Идемте!
Тяжкое это занятие описывать словами профессорскую библиотеку. Она размещалась в маленькой квадратной комнатке без окон. Все пространство было отдано книгам всевозможных размеров. Вряд ли читатель видел такое обилие переплетов: от простеньких и невыразительных до роскошных, сделанных из кожи и шелка. Книги стояли, лежали, свешивались с полок и валялись на. полу. Многие из них были открыты на той странице, где профессор когда-то прервал чтение.
Папайя, словно ястреб, обводил глазами полки. Не прошло и минуты, как он заприметил добычу и вытащил ее, опустив на пол. То был внушительный том в черном кожаном переплете, снабженном серебряными застежками. Профессор слегка хлопнул по книге ладонью, подняв облачко пыли.
Это сочинение де Ланкра, – пояснил Папайя. – Называется «Tableau de l'inconstance des mauvais anges». Мистер По, вы читаете на французском?
Bien sur, – ответил По.
Взяв книгу, кадет раскрыл ее на первой странице, затем откашлялся и выпятил грудь, приготовившись читать вслух.
– Умоляю, мистер По, – упредил его Папайя. – Я не выношу чтения вслух. Так что берите книгу, садитесь в уголке и читайте про себя.
Ни стульев, ни скамеек в профессорской библиотеке, естественно, не было. Застенчиво улыбнувшись, По сел на парчовую подушку. Мне профессор без особых церемоний указал на пол. Я не был настроен сидеть в пыли, поэтому я прислонился к ближайшей полке и достал шарик табака.
– Расскажите про этого де Ланкра, – попросил я нашего хозяина.
Папайя сидел, обхватив лодыжки и уперев подбородок в колени.
– Пьер де Ланкр. Грозный охотник за ведьмами. Он прославился тем, что за четыре месяца сумел арестовать и казнить шестьсот баскских ведьм. Потом он написал книгу, которую сейчас с таким интересом читает мистер По. Читать его – одно удовольствие… Стойте! Ну как же я мог забыть? Хорош хозяин!
Он выбежал из библиотеки и минут через пять возвратился с блюдом печеных яблок. Тех самых, насаженных на вертел. Из зеленых они стали угольно-черными. Сок, вылившийся из потрескавшейся кожуры, успел застыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Чувствовалось, По немного струхнул.
– Мистер Лэндор, вы не говорили мне, что профессор – ясновидец.
– Повторите! – рявкнул Папайя.
– Вы… вы не…
– Продолжайте!
– Н-не говорили мне…
– Ричмонд! – выкрикнул профессор.
Изумленный По застыл в кресле.
– Д-да. П-правильно, – заикаясь, проблеял он. – Я д-действи…
– И если я не ошибаюсь, наш молодой друг несколько лет прожил в Англии, – добавил я свою лепту.
По глядел на нас широко раскрытыми глазами.
– Не волнуйтесь, кадет. Вы сами рассказывали о преподобном Джоне Брэнсби из Стоук-Ньюингтона. Признанном авторитете по части правописания. Я навел справки. Место, где обитает этот служитель Господа, находится в Англии.
Папайя радостно хлопнул в ладоши.
– Очень хорошо. Просто замечательно, Лэндор! В речи мистера По британские интонации очень гармонично сочетаются с интонациями лесных областей американского Юга. Теперь посмотрим, можно ли сказать что-нибудь еще об этом молодом человеке. Он, вне всякого сомнения, обладает артистической натурой. Взгляните на его руки. Вы ведь не скажете, что это руки крестьянина или ремесленника.
– Что правда, то правда, – согласился По, заметно краснея.
– Еще могу сказать… – Указательный палец профессора застыл у самого лица По. – Вы, молодой человек, – сирота.
– И здесь вы правы, профессор, – тихо произнес По. Мои родители… я говорю о своих настоящих родителях… погибли во время пожара. Пожар в ричмондском театре. Это было в тысяча восемьсот одиннадцатом году.
– А чего их понесло в этот театр? – не слишком учтиво спросил Папайя.
– Они там играли, мистер Папайя. Они были актерами. Прекрасными актерами. Знаменитыми.
– Ах, знаменитыми, – буркнул профессор, недовольно отворачиваясь от кадета.
Возникла неловкая пауза. По сидел с перекошенным лицом. Профессор расхаживал по комнате, пытаясь остудить свой пыл. Честно говоря, я не понимал, чем Папайю столь рассердило ремесло покойных родителей этого парня. Должно быть, он не любил актерскую братию. Мне оставалось только ждать, что я и делал. Когда обстановка стала более спокойной, я сказал:
– Профессор, возможно, сейчас самое время перейти к тому, ради чего мы потревожили ваше уединение.
– Ладно, будь по-вашему, – хмуро ответил он.
Но вначале он угостил нас чаем из каких-то трав. Свое варево Папайя готовил в стареньком серебряном чайнике. Напиток получился густым, как смола. Он щипал язык и прилипал к горлу. Тем не менее я выпил три чашки подряд, осушая их залпом, как рюмки виски. Увы, спиртного у себя в доме Папайя не держал.
– А теперь, профессор, прошу вас взглянуть вот на это, – сказал я. – Что вы скажете об этой картинке?
Я достал листок с изображением треугольника в круге и положил на профессорский стол. Столом ему служил пароходный кофр, обитый латунью.
– Ответ зависит от того, чьими глазами смотреть на эту картинку, – сказал Папайя. – Если бы вы показали ее какому-нибудь древнегреческому алхимику, он бы воспринял круг как уроборос – символ вечного единства. Призовите сюда средневекового философа, – глаза Папайи скользнули вверх, – и он скажет, что здесь одновременно изображено творение и пустота, которое это творение стремится заполнить.
Профессор вновь взглянул на рисунок.
– А по моему мнению, это не что иное, как магический круг.
Мы с По переглянулись.
– Да, магический круг, – повторил Папайя. – Помню, я видел такой в книге «Le Veritable Dragon Rouge». Если мне не изменяет память, маг обычно становится… вот сюда… внутрь треугольника.
– Маг проводит ритуал в одиночку? – спросил я.
– Не обязательно. У него могут быть помощники. Все они тоже встают внутрь треугольника. По обеим сторонам ставят зажженные свечи, а впереди… допустим, вот сюда… жаровню с пылающими углями. В таких ритуалах должно быть очень много света. Целое празднество света.
Я закрыл глаза, пытаясь мысленно представить залитое светом пространство и мага с помощниками.
– А что вы скажете о тех, кто устраивает подобные церемонии? – спросил до сих пор молчавший По. – Кто они? Христиане?
– Зачастую да. Магия ведь не является исключительно служанкой тьмы. Да и на вашем рисунке ясно видна христианская надпись.
Профессорский палец опустился на перевернутое изображение букв JHS. Мне вдруг показалось, что буквы обожгли ему кожу: Папайя отдернул руку, вскочил и отошел на пару шагов. На лице у него появилось капризно-сердитое выражение.
– Лэндор, почему вы не прекратили мои словоизлияния? Думаете, у меня бездна времени? Идемте!
Тяжкое это занятие описывать словами профессорскую библиотеку. Она размещалась в маленькой квадратной комнатке без окон. Все пространство было отдано книгам всевозможных размеров. Вряд ли читатель видел такое обилие переплетов: от простеньких и невыразительных до роскошных, сделанных из кожи и шелка. Книги стояли, лежали, свешивались с полок и валялись на. полу. Многие из них были открыты на той странице, где профессор когда-то прервал чтение.
Папайя, словно ястреб, обводил глазами полки. Не прошло и минуты, как он заприметил добычу и вытащил ее, опустив на пол. То был внушительный том в черном кожаном переплете, снабженном серебряными застежками. Профессор слегка хлопнул по книге ладонью, подняв облачко пыли.
Это сочинение де Ланкра, – пояснил Папайя. – Называется «Tableau de l'inconstance des mauvais anges». Мистер По, вы читаете на французском?
Bien sur, – ответил По.
Взяв книгу, кадет раскрыл ее на первой странице, затем откашлялся и выпятил грудь, приготовившись читать вслух.
– Умоляю, мистер По, – упредил его Папайя. – Я не выношу чтения вслух. Так что берите книгу, садитесь в уголке и читайте про себя.
Ни стульев, ни скамеек в профессорской библиотеке, естественно, не было. Застенчиво улыбнувшись, По сел на парчовую подушку. Мне профессор без особых церемоний указал на пол. Я не был настроен сидеть в пыли, поэтому я прислонился к ближайшей полке и достал шарик табака.
– Расскажите про этого де Ланкра, – попросил я нашего хозяина.
Папайя сидел, обхватив лодыжки и уперев подбородок в колени.
– Пьер де Ланкр. Грозный охотник за ведьмами. Он прославился тем, что за четыре месяца сумел арестовать и казнить шестьсот баскских ведьм. Потом он написал книгу, которую сейчас с таким интересом читает мистер По. Читать его – одно удовольствие… Стойте! Ну как же я мог забыть? Хорош хозяин!
Он выбежал из библиотеки и минут через пять возвратился с блюдом печеных яблок. Тех самых, насаженных на вертел. Из зеленых они стали угольно-черными. Сок, вылившийся из потрескавшейся кожуры, успел застыть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126