– Габриэлли уже подозревает нас в этом намерении, и мы нажили в ней злейшего врага. Мне говорила ее карлица, Грациэлла!
– За которой ты старательно ухаживаешь? Мне вот лень только встать с этой софы, лень бороться с тобой, все мне противно, весь свет, этот обман, интриги. Только поэтому я и подчиняюсь тебе, – сказала женщина.
– И правильно делаешь! – отрезал Джузеппе. Лицо его налилось кровью от гнева, глаза смотрели мрачно и подозрительно, лоб изрыли морщины, резче обозначились складки около надутых губ. Он казался сейчас старым и безобразным.
Громкий стук у входа прервал беседу супругов.
ГЛАВА XXII
Слуга и господин
– Кто там? – сердито спросил Джузеппе, подходя к двери, закрытой на ключ, толстую задвижку и еще подпертую сучковатым поленом.
– Это я, Казимир! – раздался приятный и робкий голос. – Ваша милость приказали мне прибыть сегодня.
– А, любезный Казимир! – мгновенно меняя тон на ласковый, ответил хозяин. – Очень рад, что вы пришли. Я только что прогнал всех моих людей – негодных русских воров и пьяниц, и вот вынужден сам вам открывать.
Говоря это, он отбросил ногой полено, отодвинул задвижку и открыл дверь. Казимир вошел, низко кланяясь.
– О, вы трудились для меня! Позвольте мне самому за собой закрыть, – сказал молодой человек и, повернув ключ и задвижку, с некоторым недоумением посмотрел на валявшееся здесь сучковатое полено.
– Помещение временное и занято мной с тем, чтобы роскошью обстановки не испугать бедняков, которые ищут исцеления своих недугов! – говорил хозяин, проходя в приемную комнату. – Мне ничего не стоило бы, – продолжал он, садясь на один из простых табуретов, – нанять или купить роскошный палаццо на набережной Невы, прекрасно его отделать, нанять толпы прислужников. Но сами скажите, любезный Казимир, пошли ли бы тогда страждущие бедняки к моему порогу? Да, я даже прогнал нанятых было мною русских слуг, главным образом за то, что они стали взимать поборы с приходящих ко мне больных и притеснять неимущих. И вот, любезный Казимир, первое условие, если хотите служить у меня: вы должны быть вежливы, предупредительны и кротки с каждым больным, бедно одетым, угнетенным лишениями, униженным скудностью, преследуемым ударами судьбы!
– О, господин, – воскликнул Казимир, – я сам бедный человек, преследуемый несчастьем! Я понимаю положение бедняка и гонимого судьбой! Будьте уверены, что в точности исполню ваши желания.
– Прекрасно. Но по отношению к богачам и их дворецким или камердинерам вы должны держать себя совершенно иначе. С ними вы должны быть совершенно независимы, держать себя гордо, давая понять, что безвозмездный врач не нуждается в их золоте.
– Очень понимаю! Очень понимаю! Я сам урожденный шляхтич и, хотя беден и вынужден наниматься слугой, не лишен благородства чувств и много страдал от высокомерия здешних бар и их жирных слуг. Меня даже ни за что били, – со слезами в голосе признался бедный шляхтич.
– О, с той минуты, как вы поступили ко мне на службу, если только кто-либо осмелится вас оскорбить, скажите мне, и я накажу его жестоко! Вельможи пытаются относиться ко мне с пренебрежением. Так, князь Потемкин прислал на днях за мной камердинера с экипажем…
– Сам князь Григорий Александрович Потемкин! – всплеснул руками Казимир.
– Да. Кажется, он здесь первейшее светило?
– Но я отказался ехать по первому зову. Дело в том, что ребенок племянницы Потемкина, княгини Голицыной, очень болен…
– Ах, гуманно ли отказать в помощи больному младенцу! – поднимая глаза к небу, сказал чувствительный Казимир.
Безвозмездный врач взглянул на него особым своим бегающим мышиным взглядом.
– Вы не знаете, любезный Казимир, всех сил и средств герметической медицины, которыми я обладаю. Мне не надо видеть больного. Могу лечить его на расстоянии, даже так, что ни сам больной, ни его близкие об этом и не узнают. Так, во все стороны света посылаю я через неких воздушных служителей исцеляющие токи! В эту минуту в различных частях Европы и Америки до тысячи страждущих на моем попечении. Но об этом вам еще рано знать, – прервал он свою речь, заметив выражение некоторого робкого недоверия на бледном и тонком лице бедно одетого и тощего Казимира. – Я сказал о ребенке Голицыной. С супругом ее, князем Голицыным, я встретился затем на вечере у сенатора Елагина. Там были избранные лица: Гагарин, Куракин, Мещерский…
– О-о! А-а! У-у! – вырывалось у Казимира при каждой названной фамилии. – Это ближайшие вельможи русской императрицы!
– Да, конечно. Князь Голицын упрекал меня, что я не поехал с камердинером Потемкина. Тонко даю ему понять о несовместимости такой небрежной формы приглашения с достоинством благотворителя и доктора, не профанской, но высшей, небесной медицины. Князь понял меня. С минуты на минуту жду прибытия или его лично, или доверенного лица, соответствующего моему званию. Но перейдем к условиям вашей службы у меня.
– Да, да, ваша милость, – оживляясь, сказал почему-то несколько приунывший Казимир, – каковы эти условия?
Доктор небесной медицины глубокомысленно нахмурился, подняв к потолку большие темные глаза. Потом жестом белой изящной руки с перстнем подозвал молодого человека. Внимательно вглядевшись в его лицо, он дунул на него, быстро пробормотав несколько раз:
– Ксилка! Ксилка! Беша! Беша! – и жестом приказал отойти. Окинув взглядом недоумевающего Казимира, он, как бы сам с собою рассуждая, отвечал:
– Аура чиста, светла… Мягкосердечие… Чувствительность… Чувственность… Вспыльчивость… Вы очень вспыльчивы, Казимир, не правда ли? – обратился он уже прямо к молодому человеку. – Да, вы очень, очень вспыльчивы, хотя и кажетесь столь робким и кротким.
– Если оскорбят мою честь, сударь, я, хотя и беден, но благородного происхождения! – с достоинством сказал шляхтич.
– Да, я знаю… Ваши несчастья, Казимир, с того и начались еще на родине, в Литве, что вы далеко зашли в припадке вспыльчивости… Может быть, покусились на жизнь человека… Тюрьма… Суд… Невозможность оставаться на родине… Приехали сюда… Грубые нравы… Оскорбления… И здесь у вас были столкновения… Взыскание полиции… Суровое, несправедливое наказание…
Говоря это, доктор небесной медицины пристально смотрел в поминутно меняющееся, то бледнеющее, то краснеющее лицо молодого человека.
– Боже мой! От кого вы все это узнали?..– воскликнул он в смущении.
Тонкая улыбка скользнула по губам доктора.
Этого было довольно. Казимир мгновенно нахмурился.
– Если ваша милость не считают меня благородным человеком, – с болезненной надменностью сказал он, в то время как слезы стояли в его голубых глазах, – если гнусные сплетни и искаженное толкование несчастных обстоятельств моей жизни уже дошли до вас, то, конечно, я не могу у вас служить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– За которой ты старательно ухаживаешь? Мне вот лень только встать с этой софы, лень бороться с тобой, все мне противно, весь свет, этот обман, интриги. Только поэтому я и подчиняюсь тебе, – сказала женщина.
– И правильно делаешь! – отрезал Джузеппе. Лицо его налилось кровью от гнева, глаза смотрели мрачно и подозрительно, лоб изрыли морщины, резче обозначились складки около надутых губ. Он казался сейчас старым и безобразным.
Громкий стук у входа прервал беседу супругов.
ГЛАВА XXII
Слуга и господин
– Кто там? – сердито спросил Джузеппе, подходя к двери, закрытой на ключ, толстую задвижку и еще подпертую сучковатым поленом.
– Это я, Казимир! – раздался приятный и робкий голос. – Ваша милость приказали мне прибыть сегодня.
– А, любезный Казимир! – мгновенно меняя тон на ласковый, ответил хозяин. – Очень рад, что вы пришли. Я только что прогнал всех моих людей – негодных русских воров и пьяниц, и вот вынужден сам вам открывать.
Говоря это, он отбросил ногой полено, отодвинул задвижку и открыл дверь. Казимир вошел, низко кланяясь.
– О, вы трудились для меня! Позвольте мне самому за собой закрыть, – сказал молодой человек и, повернув ключ и задвижку, с некоторым недоумением посмотрел на валявшееся здесь сучковатое полено.
– Помещение временное и занято мной с тем, чтобы роскошью обстановки не испугать бедняков, которые ищут исцеления своих недугов! – говорил хозяин, проходя в приемную комнату. – Мне ничего не стоило бы, – продолжал он, садясь на один из простых табуретов, – нанять или купить роскошный палаццо на набережной Невы, прекрасно его отделать, нанять толпы прислужников. Но сами скажите, любезный Казимир, пошли ли бы тогда страждущие бедняки к моему порогу? Да, я даже прогнал нанятых было мною русских слуг, главным образом за то, что они стали взимать поборы с приходящих ко мне больных и притеснять неимущих. И вот, любезный Казимир, первое условие, если хотите служить у меня: вы должны быть вежливы, предупредительны и кротки с каждым больным, бедно одетым, угнетенным лишениями, униженным скудностью, преследуемым ударами судьбы!
– О, господин, – воскликнул Казимир, – я сам бедный человек, преследуемый несчастьем! Я понимаю положение бедняка и гонимого судьбой! Будьте уверены, что в точности исполню ваши желания.
– Прекрасно. Но по отношению к богачам и их дворецким или камердинерам вы должны держать себя совершенно иначе. С ними вы должны быть совершенно независимы, держать себя гордо, давая понять, что безвозмездный врач не нуждается в их золоте.
– Очень понимаю! Очень понимаю! Я сам урожденный шляхтич и, хотя беден и вынужден наниматься слугой, не лишен благородства чувств и много страдал от высокомерия здешних бар и их жирных слуг. Меня даже ни за что били, – со слезами в голосе признался бедный шляхтич.
– О, с той минуты, как вы поступили ко мне на службу, если только кто-либо осмелится вас оскорбить, скажите мне, и я накажу его жестоко! Вельможи пытаются относиться ко мне с пренебрежением. Так, князь Потемкин прислал на днях за мной камердинера с экипажем…
– Сам князь Григорий Александрович Потемкин! – всплеснул руками Казимир.
– Да. Кажется, он здесь первейшее светило?
– Но я отказался ехать по первому зову. Дело в том, что ребенок племянницы Потемкина, княгини Голицыной, очень болен…
– Ах, гуманно ли отказать в помощи больному младенцу! – поднимая глаза к небу, сказал чувствительный Казимир.
Безвозмездный врач взглянул на него особым своим бегающим мышиным взглядом.
– Вы не знаете, любезный Казимир, всех сил и средств герметической медицины, которыми я обладаю. Мне не надо видеть больного. Могу лечить его на расстоянии, даже так, что ни сам больной, ни его близкие об этом и не узнают. Так, во все стороны света посылаю я через неких воздушных служителей исцеляющие токи! В эту минуту в различных частях Европы и Америки до тысячи страждущих на моем попечении. Но об этом вам еще рано знать, – прервал он свою речь, заметив выражение некоторого робкого недоверия на бледном и тонком лице бедно одетого и тощего Казимира. – Я сказал о ребенке Голицыной. С супругом ее, князем Голицыным, я встретился затем на вечере у сенатора Елагина. Там были избранные лица: Гагарин, Куракин, Мещерский…
– О-о! А-а! У-у! – вырывалось у Казимира при каждой названной фамилии. – Это ближайшие вельможи русской императрицы!
– Да, конечно. Князь Голицын упрекал меня, что я не поехал с камердинером Потемкина. Тонко даю ему понять о несовместимости такой небрежной формы приглашения с достоинством благотворителя и доктора, не профанской, но высшей, небесной медицины. Князь понял меня. С минуты на минуту жду прибытия или его лично, или доверенного лица, соответствующего моему званию. Но перейдем к условиям вашей службы у меня.
– Да, да, ваша милость, – оживляясь, сказал почему-то несколько приунывший Казимир, – каковы эти условия?
Доктор небесной медицины глубокомысленно нахмурился, подняв к потолку большие темные глаза. Потом жестом белой изящной руки с перстнем подозвал молодого человека. Внимательно вглядевшись в его лицо, он дунул на него, быстро пробормотав несколько раз:
– Ксилка! Ксилка! Беша! Беша! – и жестом приказал отойти. Окинув взглядом недоумевающего Казимира, он, как бы сам с собою рассуждая, отвечал:
– Аура чиста, светла… Мягкосердечие… Чувствительность… Чувственность… Вспыльчивость… Вы очень вспыльчивы, Казимир, не правда ли? – обратился он уже прямо к молодому человеку. – Да, вы очень, очень вспыльчивы, хотя и кажетесь столь робким и кротким.
– Если оскорбят мою честь, сударь, я, хотя и беден, но благородного происхождения! – с достоинством сказал шляхтич.
– Да, я знаю… Ваши несчастья, Казимир, с того и начались еще на родине, в Литве, что вы далеко зашли в припадке вспыльчивости… Может быть, покусились на жизнь человека… Тюрьма… Суд… Невозможность оставаться на родине… Приехали сюда… Грубые нравы… Оскорбления… И здесь у вас были столкновения… Взыскание полиции… Суровое, несправедливое наказание…
Говоря это, доктор небесной медицины пристально смотрел в поминутно меняющееся, то бледнеющее, то краснеющее лицо молодого человека.
– Боже мой! От кого вы все это узнали?..– воскликнул он в смущении.
Тонкая улыбка скользнула по губам доктора.
Этого было довольно. Казимир мгновенно нахмурился.
– Если ваша милость не считают меня благородным человеком, – с болезненной надменностью сказал он, в то время как слезы стояли в его голубых глазах, – если гнусные сплетни и искаженное толкование несчастных обстоятельств моей жизни уже дошли до вас, то, конечно, я не могу у вас служить!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100