Когда Улыбочка и князь Сергей Федорович прибыли, доктор высокой медицины сказал, что первое свидание должно длиться лишь три минуты, так как дитя крайне слабо и долгое присутствие даже родителей, но пришедших из мира, зараженного страстями и темными флюидами зла, может открыть путь для проникновения к младенцу враждебных духов, с таким трудом изгнанных магиком.
Поэтому родители могли лишь издали в сумрачной комнате видеть свое спящее дитя, очевидно, выздоравливающее, ибо на щечках его играл легкий румянец, а дыхание было ровным и спокойным…
Убедясь, что княжич-первенец спасен и, можно сказать, вырван магиком из челюстей смерти, князь и княгиня не помнили себя от восторга и не знали, как отблагодарить Калиостро.
– Любезный граф, – сказал князь Сергей Федорович, выходя с Улыбочкой вслед за Калиостро из спальни выздоравливающего ребенка, – как я могу достойно вас отблагодарить? Здесь тысяча империалов, – продолжал он, указывая на шкатулку, которую держал обеими руками за серебряные ушки прибывший с князем секретарь. – Примите сей ничтожный сам по себе дар от искреннего почитателя вашего и, можно сказать, вами облагодетельствованного!
– Никогда, князь, – отвечал Калиостро величественно, отстраняя шкатулку, – никогда я не приму от вас сих червонцев. Золото для меня то же, что уличная грязь. Я лечу безвозмездно, из одного только человеколюбия. Верьте и не сомневайтесь, что сын ваш скоро будет совершенно здоров. Об одном прошу – не надо часто посещать ребенка. Любой взгляд, пропитанный мирским вожделением, может причинить ему вред и замедлить выздоровление, или, точнее, второе его, через меня и священную магию, рождение. Ибо можно сказать, что в нем ничего старого не осталось, но все новое.
На этом граф расстался с Голицыными, которые тут же поехали по всему городу, прославляя дивное искусство и благородное бескорыстие врачевателя. Весть о чудесном исцелении княжича разнеслась по Петербургу. Имя графа Феникса гремело, и больные из числа самых знатных и богатых жителей столицы с застарелыми подаграми, геморроями, ревматизмом стекались в приемные часы к Калиостро.
Если не полное исцеление, то облегчение получили многие. По крайней мере, на приеме видели почтенных старичков с костыльком, с ногой в бархатном ботинке, по-видимому, из купечества или среднего чиновного класса, которые с жаром прославляли итальянца и рассказывали о страшных страданиях, облегченных безвозмездным
ГЛАВА LXXX
Возвращенное дитя
Исцеленный княжич оставался у Калиостро еще более месяца.
Свидания родителей с сыном становились все чаще и продолжительнее. Они уже происходили при ярком дневном свете, а не в сумрачном занавешенном покое, как вначале. Младенец, веселый и здоровый, играл в кроватке на глазах восхищенных родителей. Часто тоже капризничал, плакал и кричал. Но магик говорил, что это признак выздоровления. Наконец Калиостро позволил им брать ребенка на руки. Вместе с родителями допускались теперь няня и мамушка, на попечение которых должен был перейти княжич по возвращении в родительский дом. Няня была новая. Но мамушка – одна из тех, что находились при нем еще в Озерках. За это время князь Сергей Федорович пытался еще раз убедить Калиостро принять от него шкатулку с империалами. Сумма теперь была повышена до трех тысяч. Граф оставался тверд и непреклонен. И не взял шкатулки.
В последних числах сентября он объявил, что ребенок совершенно здоров, родители могут забрать его к себе. Он назначил день переезда.
Едва ли была минута более полного торжества магика за все девять месяцев пребывания его в российской столице.
Ранним светлым сентябрьским утром к дому Калиостро прибыли три кареты с гербами князя Потемкина и прислугой в его голубой с серебром ливрее. Князь со всем своим двором к этому времени уже переселился в Петербург, в занимаемый им дворец.
В одной из карет находилась Улыбочка с супругом, в другой – мамушка и нянька с подушками и гардеробом для княжича, в третьей – домашний врач Потемкина и доктор Массот. Они должны были осмотреть выздоровевшего младенца и составить особый акт о сем истинно чудесном исцелении средствами герметической медицины.
Распространившийся слух и появление карет собрала многочисленных любопытных со всего околотка.
Отпуская княжича, Калиостро напутствовал всех торжественной речью. Он объявил, что без воли Всевышнего не могло произойти исцеления или, точнее сказать, второго рождения ребенка, которому предстоит славное поприще благодетеля человечества. Всевышний Строй врачом после того, как «профанские» доктора истощили их карманы и ни в чем не помогли. Бескорыстие графа всех поражало. Но так как в кабинете его стояло подобие гроба на ножках, обитого изнутри черным бархатом, то стали опускать туда крупные суммы в пакетах с надписью: «На благотворение». Вскоре к лицам, опустившим эти суммы, стали являться с выражением благодарности вдовы, инвалиды, сироты, различные неудачники, получившие деньги из гробового ящика. Так высокие нравственные качества магика проявлялись для всех наглядно и несомненно.
Некоторое время Калиостро смущал разрыв с ним его духовной дочери госпожи Ковалинской. Все попытки хотя бы встретиться и объясниться ни к чему не вели. Граф писал письма. Ответа не было. Решил расспросить домашнего доктора Потемкина, теперь усердно выполнявшего на врачебных приемах у магика роль помощника, что за лицо назвала государыня в заключение беседы с ним. Доктор совершенно отверг возможность, чтобы государыня назвала Степана Ивановича.
Как иностранец Калиостро не запомнил трудного для него русского имени и отчества. Конечно, назван был государыней не Степан Иванович, а Иван Степанович, или Иванушка, племянник Перекусихиной, в звании обер-шута ее величества. Он, как и прочие чины старых штатов придворных первых и вторых шутов, не носил костюма, положенного их званию, так как Екатерина не любила этих старинных забавников времен Елизаветы и Анны. Они напоминали тяжелые дни, и ей неприятно было видеть оскорбление человеческого достоинства шутовством. Но, как сказано, штаты и звания остались, и через этих лиц, особенно через Ивана Степановича, можно, было многое делать при дворе. Конечно, выбор Ивана Степановича в качестве посредника был несколько оскорбителен для высокого достоинства графа Калиостро и Великого Кофта Запада и Востока. Но придворная жизнь и ее этикет имеют свои предрассудки. Итак, неудивительно, если некромант-магик по правилам этикета приравнивается званию обер-шута.
Во всяком случае, граф на этот счет совершенно успокоился и счел разрыв с ним госпожи Ковалинской печальным недоразумением, а в благосклонности к нему российской императрицы больше не сомневался и терпеливо ждал посещения «доброго приятеля».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Поэтому родители могли лишь издали в сумрачной комнате видеть свое спящее дитя, очевидно, выздоравливающее, ибо на щечках его играл легкий румянец, а дыхание было ровным и спокойным…
Убедясь, что княжич-первенец спасен и, можно сказать, вырван магиком из челюстей смерти, князь и княгиня не помнили себя от восторга и не знали, как отблагодарить Калиостро.
– Любезный граф, – сказал князь Сергей Федорович, выходя с Улыбочкой вслед за Калиостро из спальни выздоравливающего ребенка, – как я могу достойно вас отблагодарить? Здесь тысяча империалов, – продолжал он, указывая на шкатулку, которую держал обеими руками за серебряные ушки прибывший с князем секретарь. – Примите сей ничтожный сам по себе дар от искреннего почитателя вашего и, можно сказать, вами облагодетельствованного!
– Никогда, князь, – отвечал Калиостро величественно, отстраняя шкатулку, – никогда я не приму от вас сих червонцев. Золото для меня то же, что уличная грязь. Я лечу безвозмездно, из одного только человеколюбия. Верьте и не сомневайтесь, что сын ваш скоро будет совершенно здоров. Об одном прошу – не надо часто посещать ребенка. Любой взгляд, пропитанный мирским вожделением, может причинить ему вред и замедлить выздоровление, или, точнее, второе его, через меня и священную магию, рождение. Ибо можно сказать, что в нем ничего старого не осталось, но все новое.
На этом граф расстался с Голицыными, которые тут же поехали по всему городу, прославляя дивное искусство и благородное бескорыстие врачевателя. Весть о чудесном исцелении княжича разнеслась по Петербургу. Имя графа Феникса гремело, и больные из числа самых знатных и богатых жителей столицы с застарелыми подаграми, геморроями, ревматизмом стекались в приемные часы к Калиостро.
Если не полное исцеление, то облегчение получили многие. По крайней мере, на приеме видели почтенных старичков с костыльком, с ногой в бархатном ботинке, по-видимому, из купечества или среднего чиновного класса, которые с жаром прославляли итальянца и рассказывали о страшных страданиях, облегченных безвозмездным
ГЛАВА LXXX
Возвращенное дитя
Исцеленный княжич оставался у Калиостро еще более месяца.
Свидания родителей с сыном становились все чаще и продолжительнее. Они уже происходили при ярком дневном свете, а не в сумрачном занавешенном покое, как вначале. Младенец, веселый и здоровый, играл в кроватке на глазах восхищенных родителей. Часто тоже капризничал, плакал и кричал. Но магик говорил, что это признак выздоровления. Наконец Калиостро позволил им брать ребенка на руки. Вместе с родителями допускались теперь няня и мамушка, на попечение которых должен был перейти княжич по возвращении в родительский дом. Няня была новая. Но мамушка – одна из тех, что находились при нем еще в Озерках. За это время князь Сергей Федорович пытался еще раз убедить Калиостро принять от него шкатулку с империалами. Сумма теперь была повышена до трех тысяч. Граф оставался тверд и непреклонен. И не взял шкатулки.
В последних числах сентября он объявил, что ребенок совершенно здоров, родители могут забрать его к себе. Он назначил день переезда.
Едва ли была минута более полного торжества магика за все девять месяцев пребывания его в российской столице.
Ранним светлым сентябрьским утром к дому Калиостро прибыли три кареты с гербами князя Потемкина и прислугой в его голубой с серебром ливрее. Князь со всем своим двором к этому времени уже переселился в Петербург, в занимаемый им дворец.
В одной из карет находилась Улыбочка с супругом, в другой – мамушка и нянька с подушками и гардеробом для княжича, в третьей – домашний врач Потемкина и доктор Массот. Они должны были осмотреть выздоровевшего младенца и составить особый акт о сем истинно чудесном исцелении средствами герметической медицины.
Распространившийся слух и появление карет собрала многочисленных любопытных со всего околотка.
Отпуская княжича, Калиостро напутствовал всех торжественной речью. Он объявил, что без воли Всевышнего не могло произойти исцеления или, точнее сказать, второго рождения ребенка, которому предстоит славное поприще благодетеля человечества. Всевышний Строй врачом после того, как «профанские» доктора истощили их карманы и ни в чем не помогли. Бескорыстие графа всех поражало. Но так как в кабинете его стояло подобие гроба на ножках, обитого изнутри черным бархатом, то стали опускать туда крупные суммы в пакетах с надписью: «На благотворение». Вскоре к лицам, опустившим эти суммы, стали являться с выражением благодарности вдовы, инвалиды, сироты, различные неудачники, получившие деньги из гробового ящика. Так высокие нравственные качества магика проявлялись для всех наглядно и несомненно.
Некоторое время Калиостро смущал разрыв с ним его духовной дочери госпожи Ковалинской. Все попытки хотя бы встретиться и объясниться ни к чему не вели. Граф писал письма. Ответа не было. Решил расспросить домашнего доктора Потемкина, теперь усердно выполнявшего на врачебных приемах у магика роль помощника, что за лицо назвала государыня в заключение беседы с ним. Доктор совершенно отверг возможность, чтобы государыня назвала Степана Ивановича.
Как иностранец Калиостро не запомнил трудного для него русского имени и отчества. Конечно, назван был государыней не Степан Иванович, а Иван Степанович, или Иванушка, племянник Перекусихиной, в звании обер-шута ее величества. Он, как и прочие чины старых штатов придворных первых и вторых шутов, не носил костюма, положенного их званию, так как Екатерина не любила этих старинных забавников времен Елизаветы и Анны. Они напоминали тяжелые дни, и ей неприятно было видеть оскорбление человеческого достоинства шутовством. Но, как сказано, штаты и звания остались, и через этих лиц, особенно через Ивана Степановича, можно, было многое делать при дворе. Конечно, выбор Ивана Степановича в качестве посредника был несколько оскорбителен для высокого достоинства графа Калиостро и Великого Кофта Запада и Востока. Но придворная жизнь и ее этикет имеют свои предрассудки. Итак, неудивительно, если некромант-магик по правилам этикета приравнивается званию обер-шута.
Во всяком случае, граф на этот счет совершенно успокоился и счел разрыв с ним госпожи Ковалинской печальным недоразумением, а в благосклонности к нему российской императрицы больше не сомневался и терпеливо ждал посещения «доброго приятеля».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100