Жертва славному Богу обжорства Комусу предстояла изрядная.
Стол освещали канделябры с восковыми свечами. Между прочим поражала богатая серебряная посуда: кубки, вазы, ножи, ложки – все с большими, фамильными гербами.
Приблизившись к столу, братья-масоны по обычаю спели молитвенную песнь своему покровителю.
Когда хотели садиться, маркиз Пелегрини заметил, что к дарам Комуса и Помоны следовало присоединить благоухающих детей Флоры, то есть цветы. Он вынул из кармана камзола плоский флакон, наполненный мелким цветным порошком. Отвинтил крышечку и, произнося непонятные слова, стал посыпать узорами скатерть.
Все с изумлением следили за действиями маркиза, когда он обходил стол.
– Есть у вас запасная большая скатерть?
– Как не быть, – отвечал сильно попорченный оспой повар князя Мещерского, с суеверным страхом взиравший на действия почетного гостя.
– Принесите ее. Составьте свечи и накройте стол поверх блюд и ваз этой скатертью.
Приказание было исполнено.
Тогда маркиз простер над столом руки и, потрясая ими, произнес заклинание. Затем приказал снять скатерть.
Изумленному взору присутствующих представились изящные гирлянды живых цветов, расположенных тем узором, который составился из рассыпанного порошка.
При общем благоговейном молчании господин Бабю подошел к магику и, преклонив колено, подал ему председательский молоток.
Тот взял его и, когда все сели, по обычаю столовых лож масонов, ударил молотком один раз.
По этому удару все выставили свои кубки в одну линию.
– Дорогие братья, – начал тогда Калиостро, – сейчас перед вашими глазами совершилось таинство натуры, которое, впрочем, не может изумить вас, потому что вы знаете, какими великими силами и тайнами обладает древний наш орден. Не только из сухой пыли может восстанавливать материю цветов, но из сухих костей восстанавливать живые существа. От могущественного призыва мастера мертвое воскресает, утерянное возвращается, разрушенное восстанавливается в первобытной красоте, оковы спадают с узников, замки на дверях темницы и решетки в окнах истлевают! Он отпускает измученных на свободу, ниспровергает тиранов, кумиров народов, и учреждает священное равенство и братство людей! Дорогие братья, я, облеченный высшей властью и доверием неизвестных начальников ордена, этими цветами возвещаю вам близкую весну народов! Скоро солнце вселенной протянет свои лучи и сокрушит области хлада и тьмы. Наступит преображение мира и всеобщее освобождение народов. Теперь вы, по званию своему, служите сильным, богачам, вельможам и царям! Но близок день, когда то, что теперь наверху, будет внизу, и то, что теперь внизу, вознесется. Не будет ни богачей, ни бедняков. Все будут равны, все братья и сотрапезники на пиршестве богатой Натуры и работники в мастерской великого Строителя Вселенной! За наступление этой весны человечества и освобождения народов я и предлагаю вам выстрелить! Наполните ваши пушки красным порохом и произведите огонь, добрый огонь, совершенный огонь!
Речь эта вызвала общий восторг.
Чинное поначалу застолье стало чрезвычайно шумным. Лица достопочтенных братьев скоро покрылись глянцем и обильной испариной. Парики их пришли в беспорядок, языки развязались, и полились рассказы о вельможах, их супругах, любовницах, о всевозможных похождениях собственных господ. Вслушиваясь в эти рассказы, всего за час Калиостро собрал подробнейшие сведения о первых домах Петербурга и был посвящен в сокровенные тайны скандальной хроники двора и света. Хотя граф не отказывался ни от одного тоста, но, по-видимому, ни доброе канарское, ни пурпурное бордосское, ни густое венгерское коллекции Бецкого не производило на него никакого впечатления. Нельзя того же сказать о Казимире. Быстро опьянев, молодой человек стал болтлив, хвастлив, читал отрывки своих стихов и к концу банкета просто уже ни на что не годился.
Титул маркиза и высокие орденские степени почетного гостя, чудо, совершенное им, о чем напоминали благоухающие на столе цветы, величественная речь – все это вначале окружило его в глазах братьев «Комуса» и «Скромности» высоким ореолом благоговения и страха. Но дружеская простота обращения и выпитое вино быстро уничтожили эту преграду, сняв всякую неловкость и натянутость. К тому же маркиз обладал чудесной способностью быть своим человеком в любом обществе простых людей, будь то матросы, землекопы, рыночные сидельцы или, как теперь, лакеи и повара. Его речь приняла ту задушевную грубоватость и простодушную хитрость, которые столь свойственны демократии, наблюдающей оборотную сторону размалеванных кулис двора и света. Тонкими расспросами он еще более обогатил свои сведения о верхушке северной столицы, выудил многие тайны семейств и домов, восполнил сеть взаимоотношений петербургского макро– и микрокосма, пользуясь при этом методом аналогий.
Между прочим, он обратил внимание на богатую серебряную посуду, украшавшую стол, и гербы на ней.
– Чья это собственность, любезнейший брат? – осведомился он у соседа, главного повара князя Потемкина, необыкновенно тучного и важного француза.
– В настоящее время – собственность нашего капитула, достопочтеннейший маркиз, – отвечал тот.
– А чьи же это гербы? Вероятно, посуда приобретена капитулом на каком-либо аукционе разорившегося дворянина?
– Гм! Не совсем, – сказал повар, несколько смутясь. – Изволите видеть, это гербы князя Потемкина.
– Так вы доставили посуду только на проведение заседаний капитула?
– И это не совсем так. Мы не думаем возвращать столовое серебро князю. К чему? Он ведь несметно богат. К тому же вы сами изволили нас известить о близости всеобщего преображения. Тогда собственность, награбленная богачами, капиталы, земли, сокровища станут народной собственностью. Ведь так?
– Конечно. Иначе и быть не может. Все человечество от полюса до экватора и от Гибралтара до Панамы составит одну семью, одно братство.
– Именно так! Именно так! – в восторге подхватил повар князя Потемкина. – Довольно мы потрудились на богачей. Пусть они теперь нам послужат. Потемкин будет поваром, а я – фельдмаршалом, его племянницы – судомойками, а моя жена и дочери наденут их уборы и наряды.
Что в самом деле. К дьяволу господ! Не хочу вертеть жаркое! Хочу учиться астрономии!
Повар разгорячился и залил возбуждение добрым кубком.
– Вы сказали, почтенный брат, о племянницах князя Потемкина. Я слышал, что ребенок одной из них сильно болен.
– Безнадежен! Безнадежен! Ждут какого-то иностранного приезжего доктора. Петербургские врачи потеряли всякую надежду спасти малютку.
Тут маркиз стал подробно расспрашивать обо всех отношениях в доме Потемкина, о госпоже Ковалинской и ее муже, даже ухитрился узнать расположение комнат на даче Потемкина в Озерках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100