Она уже чуяла – Дева здесь. Под провисшими листами шифера, под изломанными балками, маленькая девочка, – перепуганная насмерть, а может быть, и вовсе уже умершая от ужаса.
Белая приостановилась, ловя запахи. Вот оно, здесь. Под тёмным старым пальто, пропахшим человеческим потом.
Человеческим потом и… собачьей шерстью.
Белая остановилась, вздрогнула. И не успела развернуться: сбоку на нее летело косматое, забинтованное тело с горящими глазами, – горящими почти так же, как у неё…
Мощные челюсти сомкнулись на глотке. Белая упала, дёрнулась. Она знала, что убить её невозможно. И поэтому оставалась спокойной.
Она оставалась спокойной, даже когда челюсти разомкнулись, и пёс, хромая, отошел от неё.
– Тарзан! Ты живой? – раздался тонкий дрожащий голос Девы.
Когда всё затихло, над белыми крышами Черемошников показались крылатые тени. Звучно пропел охотничий рожок, раздался далёкий свирепый лай. Тени промчались над двором, и из тёмного облака вывалилась стая больших черных ворон. Вороны молча обсели трупы и начали рвать их на куски.
Через некоторое время на поле битвы остались только черный перепаханный снег и тело странного существа, которого вороны не посмели тронуть.
Уничтожив собак и тела Ка без остатка, стая шумно поднялась в небо. А на проломленную крышу дома бесшумно опустился тёмный всадник.
Алёнка, прижимаясь к телу Тарзана, увидела, как на чердаке появился человек в тёмном плаще, который делал его почти невидимым. Человек распахнул плащ, который стал невероятно огромным, на весь чердак, и опустил его на лежавшую без движения Сараму.
Он закутал волчицу в плащ, словно в ночь, поднял её на руки, и взмыл через пролом прямо в холодные небеса.
И тогда снова раздались лай и хриплое далёкое карканье, а потом запел охотничий рог. Он пел печальную, траурную песнь, от которой холодело сердце. Он пел долго, то удаляясь, то приближаясь, и Алёнка, слушая, молча вытирала слезы, и не успевала: они скатывались со щек круглыми горошинами и, замерзая на лету, звенели, падая вниз.
Вот и всё.
Студия гостелевидения. Сутки спустя
Мэр города Ильин выступал в прямом эфире, отбиваясь от бесконечных звонков телезрителей. Он уже объяснил, что никакого чрезвычайного положения нет, что массовый отстрел волков, затеянный охотуправлением, прекращён, и против виновных экологической прокуратурой начато дело. Что никаких диких собак в городе не было и нет, а вспышка бешенства была зарегистрирована не в городе, а в пригородном селе.
Он повторял это весь вечер, у него разболелась голова, ему страшно хотелось курить и ещё – послать всех подальше, но звонки не прекращались, а въедливая ведущая Ирина всё не отставала с одними и теми же дурацкими вопросами.
– А правда, что на Черемошниках вчера ночью было какое-то побоище?
– Мне об этом ничего не известно. Если было «побоище», как вы выражаетесь, то скажите, пожалуйста, кто там был убит, – сказал Ильин уклончиво.
– А правда, что из морга исчезли трупы? Местные жители утверждают, что видели мёртвую цыганку. То есть, ожившую.
– На Черемошниках? – уточнил Ильин, усмехнулся, и развёл руками, как бы давая понять, что от жителей Черемошников всего можно ожидать.
– И все-таки, о трупах… – не отставала ведущая. – Это правда, что несколько трупов исчезли из морга, например, труп председателя КЧС Владимира Густых?
– Неправда, – соврал Ильин. – Мой личный опыт врача, да и простой здравый смысл подсказывают, что трупы не сбегают из холодильников, и уж тем более не ходят по улицам. Что касается Густых, – его тела в нашем морге действительно нет: оно отправлено в Новосибирск на специальную экспертизу.
– А бешенство?
– Да прекратите вы о бешенстве, наконец! – не выдержал Ильин. – Я уже много раз повторял, и повторяю ещё раз: была локальная вспышка бешенства в пригородном селе в начале декабря. Все больные животные усыплены, часть животных содержится в спецпитомнике института вакцин и сывороток. Что касается людей, – то была проведена массовая вакцинация, и ваша вспышка, так сказать, была успешно погашена.
Ильин устало взглянул на ведущую. Она поняла его взгляд, да и время передачи давно уже вышло, наверху, за стеклом, стояло все начальство и грозило Ирине кулаками.
– Последний звонок, Александр Сергеевич, – умоляющим голосом пропела Ирина. – Всего один, – и всё, точно уже всё.
Ильин махнул рукой: дескать, давайте уж, чего там.
Включился микрофон, и далекий сумрачный голос явственно произнёс сквозь помехи на линии:
– Не бей собаку – судороги потянут.
– Кто говорит? – звонко перебила ведущая.
– Народ говорит.
– Нет, вы представьтесь, пожалуйста. Как вас зовут, и в чем суть вопроса?
Раздался шум помех, потом звонкий детский голос заявил:
– Волки и собаки были на Черемошках. Сарама и еще тот, кого называли Анубисом, Луперкасом, Волхом, – по-разному… Извините, но вы всё врете, дяденька! Перестаньте врать!
Раздались гудки, Ирина покраснела, а Ильин, растягивая слова, сказал севшим голосом:
– Ну вот, видите, какое грамотное поколение подрастает.
– Да, да, да, – рассеянно повторила ведущая, сидевшая уже как на иголках. – Жаль только, что вопрос так и не был сформулирован. («Действительно, очень, очень жаль», – вполголоса, но довольно ясно проговорил Ильин). На этом, дорогие друзья, мы вынуждены прекратить передачу, так как наше время давно уже вышло… – Она боязливо взглянула на монитор, и зачастила, затараторила: – Все вопросы, на которые Александр Сергеевич не успел дать ответ, записаны, и будут переданы ему. Ответы вы получите во время следующей встречи в передаче «Час Ильина». Спасибо, Александр Сергеевич, и до свиданья!
Ильин ответил в том смысле, что с большим нетерпением ждёт следующей встречи. Лицо его при этом выражало нечто, близкое к отвращению.
В эфир пустили рекламный ролик, и Ильин, наконец, расслабился, потянулся, кашлянул. И, вставая из неудобного кресла, участливо спросил:
– А вас, Ирина, собачки не покусали?
Наверху, за стеклом, начальство, редакторы, выпускающие зашлись от хохота.
Нар-Юган. В тот же вечер
– Оставайся, Стёпка, у меня, – вдруг сказала Катька. Она допила четвёртый стакан чаю, лицо её покрылось бисеринками пота. – Со мной живи.
Степка замер на секунду, не донеся стакан до рта.
– Тесно у тебя, однако, – осторожно, дрогнувшим голосом, ответил он.
– Ничего! Летом к избе пристройку сделашь. Просторно будет, как в фатере: две комнаты.
Степка отвернулся, засопел.
– Боюся я.
– Чего? – удивилась Катька.
– Женшшин, – тихо ответил Стёпка, отвернувшись.
– Чего-о?
– Женшшин, говорю, боюся. Я никогда с женшшиной не жил. Была у меня невеста, да сбежала. С тех пор один живу, однако. Да и старый я. И ты вон, погляди на себя, – совсем почти без ног.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98