В
значительной степени она в этом отношении стала обеспечена от простой
подражательности.
Но в области самосознания умственного — вся эта работа доселе остается на
первых начатках. И вот почему мы не можем доселе развить самостоятельного
политического творчества. Наша сознательность сделала сравнительно больше
успехов в области религиозной. Требование сознательной веры отразилось в области
богословской мысли, сначала самым сильным подражанием и "сознательность"
черпалась в источниках римско-католических и особенно протестантских. При этом у
нас оказалось гораздо более тяготения к протестантству. Наша богословская мысль
развивалась долго в очень опасном направлении, так что существует мысль, что
лишь великая учительная мысль Филарета Московского спасла у нас православие.
Если это и преувеличено, то все же точное ограничение православия от римского
католицизма и протестантизма у нас совершилось только в средине XIX века в
результате великих трудов главным образом митрополита Филарета и А. С. Хомякова.
Однако же и в этой области мы не достигли полного сознания, способного к твердой
формулировке и ясному плану действия. Ибо православное сознание наше стало
незыблемо лишь в области догмата, но никак не в области церковной жизни,
содержание которой доселе у нас не общепризнанно".
О том, что Петербургский период подходит к концу, ясно понимал уже
Достоевский.
"Петровская реформа, — указывает Достоевский, — продолжавшаяся вплоть до
нашего времени, дошла, наконец, до последних своих пределов. Дальше нельзя идти,
да и некуда: нет дороги ,она вся пройдена".
"Вся Россия, — писал он в одном из писем незадолго перед смертью, — стоит
на какой-то окончательной точке, колеблясь над бездною".
Петр Первый уничтожил массу народа во имя приведения Руси в культурный
вид. Но лишив Россию основ самобытной культуры он превратил ее высшие социальные
слои в вечных подражателей европейской культуре. Трагический результат
общеизвестен: ни Европы из России не получилось, ни России не стало.
Английский ученый Пальмер, изучавший в 60-х годах XVIII столетия в Москве
религиозную новаторскую деятельность Патриарха Никона, которая вызвала
величайшее несчастье в истории русского народа — религиозный раскол, предвидел
скорую гибель Петербургского периода.
"Что ждет Россию в будущем? Завладеет ли ею немецкий материализм и в
конце концов наступит апостасия от самого имени: христианского, или же наступит
православная реакция".
XXVI. ВОПРОС ОТ КОТОРОГО ЗАВИСИТ — "БЫТЬ ИЛИ
НЕ БЫТЬ РОССИИ"
История сыграла с Петром I, как и со всеми революционерами жестокую
шутку. Из его утопических замыслов почти ничего полезного не получилось. Как
верно определял их Тихомиров:
"Политическая сущность бытия русского народа состоит в том, что он создал
свою особую концепцию государственности, которая ставит выше всего, выше
юридических отношений, начало этическое.
Этим создана русская монархия, как верховенство
национального-нравственного идеала, и она много веков вела народ к развитию и
преуспеянию, ко всемирной роли, к первой роли среди народов земных — именно на
основе такого характера государства.
Но вот, в конце первого периода строения, в XVII веке, явился кризис,
явилась неспособность нации определить себе, в чем суть той правды, которую
государственная идея требует прилагать к строению социальному и политическому.
Если бы это осталось неясным для русской нации, если бы работа по уяснению
этого, оказалась для нее непреодолимою, то это угрожало бы существованию
монархии. Действительно, если государственная идея русского народа есть вообще
фантазия и ошибка ,и ему должно усвоить обычную (Римскую) идею государства, как
построения чисто юридического, или же если идея русская хотя и высока, но не по
силам самому русскому народу, то в обоих случаях — эта идея для России сама
собою упраздняется.
Вместе с тем, упраздняется и мировая миссия России, ибо в сфере
построения государства на основе юридической решительно все народы доказали свое
превосходство перед русскими.
Стало быть, если, за банкротством русской идеи, кто-нибудь должен
устраивать государство на пространстве Русской Империи — то уж во всяком случае
не русские, а поляки, немцы, татары, или даже евреи, и кто бы то ни было, только
не русские, которые во имя справедливости, во имя правды, должны отказаться от
господства, и перейти честно на роль народности подчиненной, не устраивающей
других, а принимающей устройство от тех, кто по умнее...
Что есть правда? Какую правду несет Россия народам и государствам земли,
во имя чего русский народ господствует, а следовательно какой смысл
существования созданной им верховной власти?"
...Все сложности, борьба социальных элементов, племен, идей, появившаяся
в современной России, не только не упраздняют самодержавия, а напротив — требуют
его.
Чем сложнее внутренние отношения и споры в Империи, среди ее 70 племен,
множества вер и неверия, борьбы экономических, классовых и всяких прочих
интересов — тем необходимее выдвигается единоличная власть, которая подходит к
решению этих споров с точки зрения этической. По самой природе социального мира,
лишь этическое начало может быть признано одинаково всеми, как высшее. Люди не
уступают своего интереса чужому, но принуждены умолкать перед требованием
этического начала". (84)
Всякое отступление от традиционных форм национальной власти, обеспечившей
возможность существования русскому национальному государству, всегда приводила к
национальным катастрофам: так было при Петре, так было и при февральской
революции. Возвращение к принципам февраля, это возвращение к поискам новой ямы,
только иной, чем большевизм формы.
"По дороге от палача к братству, — как это красочно заявляет И. Солоневич
в "Народной Монархии", — мы все таки прошли, несмотря на губительные последствия
совершенной Петром революции, все же гораздо большее расстояние, чем западная
Европа, на духовных дрожжах которой взошел большевизм".
Наше двухсотлетнее духовное рабство перед Западом будет оправдано только
в том случае, если ценой этого духовного рабства, после большевизма мы
достигнем, наконец, сознания своей политической и культурной самобытности, как
ценой татарского ига мы достигли сначала национального единения, а затем
национальной независимости.
"В широко распахнутое Петром "окно в Европу" пахнул не только ветер
европейского просвещения, но и тлетворный смрад "чужебесия".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
значительной степени она в этом отношении стала обеспечена от простой
подражательности.
Но в области самосознания умственного — вся эта работа доселе остается на
первых начатках. И вот почему мы не можем доселе развить самостоятельного
политического творчества. Наша сознательность сделала сравнительно больше
успехов в области религиозной. Требование сознательной веры отразилось в области
богословской мысли, сначала самым сильным подражанием и "сознательность"
черпалась в источниках римско-католических и особенно протестантских. При этом у
нас оказалось гораздо более тяготения к протестантству. Наша богословская мысль
развивалась долго в очень опасном направлении, так что существует мысль, что
лишь великая учительная мысль Филарета Московского спасла у нас православие.
Если это и преувеличено, то все же точное ограничение православия от римского
католицизма и протестантизма у нас совершилось только в средине XIX века в
результате великих трудов главным образом митрополита Филарета и А. С. Хомякова.
Однако же и в этой области мы не достигли полного сознания, способного к твердой
формулировке и ясному плану действия. Ибо православное сознание наше стало
незыблемо лишь в области догмата, но никак не в области церковной жизни,
содержание которой доселе у нас не общепризнанно".
О том, что Петербургский период подходит к концу, ясно понимал уже
Достоевский.
"Петровская реформа, — указывает Достоевский, — продолжавшаяся вплоть до
нашего времени, дошла, наконец, до последних своих пределов. Дальше нельзя идти,
да и некуда: нет дороги ,она вся пройдена".
"Вся Россия, — писал он в одном из писем незадолго перед смертью, — стоит
на какой-то окончательной точке, колеблясь над бездною".
Петр Первый уничтожил массу народа во имя приведения Руси в культурный
вид. Но лишив Россию основ самобытной культуры он превратил ее высшие социальные
слои в вечных подражателей европейской культуре. Трагический результат
общеизвестен: ни Европы из России не получилось, ни России не стало.
Английский ученый Пальмер, изучавший в 60-х годах XVIII столетия в Москве
религиозную новаторскую деятельность Патриарха Никона, которая вызвала
величайшее несчастье в истории русского народа — религиозный раскол, предвидел
скорую гибель Петербургского периода.
"Что ждет Россию в будущем? Завладеет ли ею немецкий материализм и в
конце концов наступит апостасия от самого имени: христианского, или же наступит
православная реакция".
XXVI. ВОПРОС ОТ КОТОРОГО ЗАВИСИТ — "БЫТЬ ИЛИ
НЕ БЫТЬ РОССИИ"
История сыграла с Петром I, как и со всеми революционерами жестокую
шутку. Из его утопических замыслов почти ничего полезного не получилось. Как
верно определял их Тихомиров:
"Политическая сущность бытия русского народа состоит в том, что он создал
свою особую концепцию государственности, которая ставит выше всего, выше
юридических отношений, начало этическое.
Этим создана русская монархия, как верховенство
национального-нравственного идеала, и она много веков вела народ к развитию и
преуспеянию, ко всемирной роли, к первой роли среди народов земных — именно на
основе такого характера государства.
Но вот, в конце первого периода строения, в XVII веке, явился кризис,
явилась неспособность нации определить себе, в чем суть той правды, которую
государственная идея требует прилагать к строению социальному и политическому.
Если бы это осталось неясным для русской нации, если бы работа по уяснению
этого, оказалась для нее непреодолимою, то это угрожало бы существованию
монархии. Действительно, если государственная идея русского народа есть вообще
фантазия и ошибка ,и ему должно усвоить обычную (Римскую) идею государства, как
построения чисто юридического, или же если идея русская хотя и высока, но не по
силам самому русскому народу, то в обоих случаях — эта идея для России сама
собою упраздняется.
Вместе с тем, упраздняется и мировая миссия России, ибо в сфере
построения государства на основе юридической решительно все народы доказали свое
превосходство перед русскими.
Стало быть, если, за банкротством русской идеи, кто-нибудь должен
устраивать государство на пространстве Русской Империи — то уж во всяком случае
не русские, а поляки, немцы, татары, или даже евреи, и кто бы то ни было, только
не русские, которые во имя справедливости, во имя правды, должны отказаться от
господства, и перейти честно на роль народности подчиненной, не устраивающей
других, а принимающей устройство от тех, кто по умнее...
Что есть правда? Какую правду несет Россия народам и государствам земли,
во имя чего русский народ господствует, а следовательно какой смысл
существования созданной им верховной власти?"
...Все сложности, борьба социальных элементов, племен, идей, появившаяся
в современной России, не только не упраздняют самодержавия, а напротив — требуют
его.
Чем сложнее внутренние отношения и споры в Империи, среди ее 70 племен,
множества вер и неверия, борьбы экономических, классовых и всяких прочих
интересов — тем необходимее выдвигается единоличная власть, которая подходит к
решению этих споров с точки зрения этической. По самой природе социального мира,
лишь этическое начало может быть признано одинаково всеми, как высшее. Люди не
уступают своего интереса чужому, но принуждены умолкать перед требованием
этического начала". (84)
Всякое отступление от традиционных форм национальной власти, обеспечившей
возможность существования русскому национальному государству, всегда приводила к
национальным катастрофам: так было при Петре, так было и при февральской
революции. Возвращение к принципам февраля, это возвращение к поискам новой ямы,
только иной, чем большевизм формы.
"По дороге от палача к братству, — как это красочно заявляет И. Солоневич
в "Народной Монархии", — мы все таки прошли, несмотря на губительные последствия
совершенной Петром революции, все же гораздо большее расстояние, чем западная
Европа, на духовных дрожжах которой взошел большевизм".
Наше двухсотлетнее духовное рабство перед Западом будет оправдано только
в том случае, если ценой этого духовного рабства, после большевизма мы
достигнем, наконец, сознания своей политической и культурной самобытности, как
ценой татарского ига мы достигли сначала национального единения, а затем
национальной независимости.
"В широко распахнутое Петром "окно в Европу" пахнул не только ветер
европейского просвещения, но и тлетворный смрад "чужебесия".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40