— Поймите, ребята: я за вами углядеть не могу, как бы на самом деле худа не было. Маньчжурец лист выслал, что Маркешка там своевольничал.
— Генерала ихнего объездил! — подхватил Алексей, и круг гостей заколыхался от смеха.
— Ну, Маркешка, че насупился? Расскажи, когда тебя с Амура в Китай увезли, чего видал... Скажи про китайский город.
— Че шибко рассказывать! — не меняя выражения лица, небрежно отозвался маленький казак. — Азия и Азия!
— Ну, как тебе башку срубить хотели?
— У них кого казнить — пьяным напоят. Каждый день палач их — тифунган, двадцать — тридцать голов рубит. Сашка у него шире ладони. Если грёза большая, то сразу не отсечет, а допилит. А тот без головы еще постоит, а потом упрется. Тут свиньи и собаки их съедят.
— Паря, а про похороны еще, — попросил Алексей.
— А на похоронах у них плакальщики, — серьезно, как заученный урок, ответил Маркешка, — идет плачет, а посмотришь — слез нет. Покойник, говорят, зиму стоит, а в марте хоронят.
— А мы ведь думали, что тебя казнили! Так нам сказали!
— Эй, Коняев, чью же вы голову за Маркешкину приняли? — спросил атаман.
— Да не знаю, чья была голова, — ответил рыжий и курносый казак, ходивший вместе с Маркешкой на Амур.
— Маленькая такая голова, лица хорошенько не разберешь, — заговорил Михайла Бердышов (он тоже был в походе и после исчезновения Маркешки ходил на маньчжурский караул смотреть на казнь), — со лба лоскут был содран... Ну мы поглядели, перекрестили его, да и подались своей дорогой. Спросили у людей: «Русского казнили?» «Русского», — говорят. Ну мы и пошли.
Маркешка всхлипнул, вытер глаза рукавом. Он как; бы почувствовал себя присутствующим на собственных похоронах, и его трогало сочувствие товарищей. Он представлял их горе.
Заиграла музыка, старик Коновалов запиликал на скрипке, ударили в бубен. Бурят захлопал в ладоши.
Маленький Маркешка, притопывая, прошелся перед гостями. Дебелая супруга его выступала посреди избы с платочком.
— Ну-ка давай фасонами сгоняемся? — воскликнул Хабаров. — Вот на ней кринолин, и вся в шелковье!
— Ну, куда там! — махнул рукой Алексей Бердышов. — Ты погляди — моя выплывает, паря, вот диво! Разряжена еще пошибче твоей... И с кринолином, и фижма есть.
Черноглазая, смуглая и толстая Бердышова затопала каблуками, заплясала.
— Гляди, бабы пляшут, а мужики за них доказывают друг другу!
— Эй, Маркешка, дай ему за фижму! Укуси, как амбаня.
— Зубы востры, как у хорька! — отбивался Алексей.
Мужики забарахтались на лавке.
— Эй, гляди: че такое? — вдруг раздались возгласы.
Послышались колокольцы. Бердышов вскочил проворно и взглянул в окно.
Пушистый снег валил хлопьями.
К воротам подъехала тройка. В кошеве виднелось меховое одеяло. Вылез военный в шубе. Бердышов побледнел:
— Не жандармы ли?
От сильного удара дверь отворилась, и вошел офицер. Лицо его с пушком русых волос заиндевело. Побелели ресницы, иней обметал шапку и воротник.
— Что случилось? — зашептали за столом.
Испуганный атаман вылез из-за стола, роняя табуретки.
— Кто Алексей Бердышов? — спросил офицер, когда все стихли.
Девки завозились на лавках, стараясь устроиться поудобнее, чтобы все видеть и слышать.
— Легок на помине! — пролепетал Маркешка.
— Я Бердышов, — выступил Алексей. Бесстрашный зверолов и землепроходец, прошедший неведомые страны и не раз смотревший смерти в лицо, сейчас заробел и смутился.
— Два часа на сборы — и едем со мной в Иркутск, — сказал офицер. — И еще...
— Неужто меня? Ба-атюшки! Ваше благородие! — испугался старый аргунский волк Скобельцын.
— Ну да что за беда! — стал уговаривать атамана Карп.
— И еще Бердышова Карпа!
— Как? И меня? — всплеснул руками огромный старик и в ужасе хлопнул себя ладонями по ляжкам. — Да я не казак! Я мужик, из деревни, с завода... Я тут в гости заехал... Да я тут в гостях, батюшка... Отец... Мне завтра по дрова...
— И тебе в Иркутск! — строго сказал офицер.
— Ну-ка, девки, живо, — сквозь слезы прошептала дочерям Бердышиха, подталкивая их к гостю.
Молодые женщины и девушки стали приглашать офицера за стол. Он сразу согласился. Строгости его как не бывало.
— Я чертовски замерз и устал!
Девки сняли с приезжего шубу, шинель, под руки повели к столу.
— О-о! Тут хорошее вино! Откуда же у вас такое?
Офицер оживился, стал пить и есть с аппетитом. Он хвалил вкус хозяина и вдруг быстро захмелел. Он сам этого не ожидал. Казаки и казачки тесно обступили его. Всем хотелось узнать, что будет Алексею, но никто не решался заговорить об этом.
Бурят Циренджинов подсел к офицеру.
— Как тебя зовут, барин? — спросил он, заглядывая в глаза.
— Михаил Семенович! Михаил Семенович Корсаков!
— Ваше благородие Михаил Семенович, бурят-то нынче худо живет, — таинственно сообщил он.
— Что так?
— Русский купец обижает. Кандинский, который в Кяхте живет... — Циренджинов огляделся и потихоньку добавил: — Че, барин, может, Алешку отпускаешь?
Офицер, стараясь прийти в себя, молча жевал баранину. В голове у него все шло кругом.
— Бурят баран пригонит, денег кошелек... У нас бедный бурят, а есть богатый. Когда беда, так мы идем богатому кланяемся, возьмем у него барана, серебра, потом лису поймаем — отдадим. Тебе ямбо достанем. Чаю цибик привезем, верблюда... Богатый бурят в Монголию торговать ходит... Алешку отпускай, мы с ним в дацан пойдем богу молиться. Скоро у нас там праздник. Гуляем на бурятской стороне. Алешка, когда не плачет, веселый... Отпускай.
— Нет, об этом не может быть никаких разговоров, — ответил Корсаков грубо через некоторое время.
Девки и молодухи, одна другой статнее, смуглей и осанистей, наперебой угощали его. Ему понравилась старшая дочь хозяина, Ольга, белокурая, с узким лицом и карими глазами чуть навыкате. «Одень ее по-городскому — чудо что за девушка будет».
— Ты, барин, не думай, что я бурят, так...
— Я знаю бурят! — перебил офицер. — У вас есть способность к образованию.
— Как же! Грамотность-то!
— А если ты грамотный, так знаешь, как это называется, что ты мне предлагаешь?
— Подарка?
— Смотри у меня за такие подарки!
— Михаил Семенович, а Михаил Семенович! — приставал с другой стороны Скобельцын. — А вот Маркешку не надо ли?
— Я ведь самый амурец, — выступил маленький казак, — могу все рассказать.
Но офицер так опьянел, что не отвечал.
— Начальство лыка не вяжет. Может, положить его на перины, — шепотом стал советоваться атаман с хозяйкой. — Утром и ехать, а то коней нет свежих.
— Нет, нет, нельзя! — встрепенулся офицер. — Ехать сейчас же! Коней только что сменили!
Офицера вынесли на руках и закутали в меха. В кошевку сел Бердышов и обнял его.
— А то вывалится! С ними как с малыми детьми! Он же меня арестовал, а мне с ним нянчиться.
Казаки простились, перецеловались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— Генерала ихнего объездил! — подхватил Алексей, и круг гостей заколыхался от смеха.
— Ну, Маркешка, че насупился? Расскажи, когда тебя с Амура в Китай увезли, чего видал... Скажи про китайский город.
— Че шибко рассказывать! — не меняя выражения лица, небрежно отозвался маленький казак. — Азия и Азия!
— Ну, как тебе башку срубить хотели?
— У них кого казнить — пьяным напоят. Каждый день палач их — тифунган, двадцать — тридцать голов рубит. Сашка у него шире ладони. Если грёза большая, то сразу не отсечет, а допилит. А тот без головы еще постоит, а потом упрется. Тут свиньи и собаки их съедят.
— Паря, а про похороны еще, — попросил Алексей.
— А на похоронах у них плакальщики, — серьезно, как заученный урок, ответил Маркешка, — идет плачет, а посмотришь — слез нет. Покойник, говорят, зиму стоит, а в марте хоронят.
— А мы ведь думали, что тебя казнили! Так нам сказали!
— Эй, Коняев, чью же вы голову за Маркешкину приняли? — спросил атаман.
— Да не знаю, чья была голова, — ответил рыжий и курносый казак, ходивший вместе с Маркешкой на Амур.
— Маленькая такая голова, лица хорошенько не разберешь, — заговорил Михайла Бердышов (он тоже был в походе и после исчезновения Маркешки ходил на маньчжурский караул смотреть на казнь), — со лба лоскут был содран... Ну мы поглядели, перекрестили его, да и подались своей дорогой. Спросили у людей: «Русского казнили?» «Русского», — говорят. Ну мы и пошли.
Маркешка всхлипнул, вытер глаза рукавом. Он как; бы почувствовал себя присутствующим на собственных похоронах, и его трогало сочувствие товарищей. Он представлял их горе.
Заиграла музыка, старик Коновалов запиликал на скрипке, ударили в бубен. Бурят захлопал в ладоши.
Маленький Маркешка, притопывая, прошелся перед гостями. Дебелая супруга его выступала посреди избы с платочком.
— Ну-ка давай фасонами сгоняемся? — воскликнул Хабаров. — Вот на ней кринолин, и вся в шелковье!
— Ну, куда там! — махнул рукой Алексей Бердышов. — Ты погляди — моя выплывает, паря, вот диво! Разряжена еще пошибче твоей... И с кринолином, и фижма есть.
Черноглазая, смуглая и толстая Бердышова затопала каблуками, заплясала.
— Гляди, бабы пляшут, а мужики за них доказывают друг другу!
— Эй, Маркешка, дай ему за фижму! Укуси, как амбаня.
— Зубы востры, как у хорька! — отбивался Алексей.
Мужики забарахтались на лавке.
— Эй, гляди: че такое? — вдруг раздались возгласы.
Послышались колокольцы. Бердышов вскочил проворно и взглянул в окно.
Пушистый снег валил хлопьями.
К воротам подъехала тройка. В кошеве виднелось меховое одеяло. Вылез военный в шубе. Бердышов побледнел:
— Не жандармы ли?
От сильного удара дверь отворилась, и вошел офицер. Лицо его с пушком русых волос заиндевело. Побелели ресницы, иней обметал шапку и воротник.
— Что случилось? — зашептали за столом.
Испуганный атаман вылез из-за стола, роняя табуретки.
— Кто Алексей Бердышов? — спросил офицер, когда все стихли.
Девки завозились на лавках, стараясь устроиться поудобнее, чтобы все видеть и слышать.
— Легок на помине! — пролепетал Маркешка.
— Я Бердышов, — выступил Алексей. Бесстрашный зверолов и землепроходец, прошедший неведомые страны и не раз смотревший смерти в лицо, сейчас заробел и смутился.
— Два часа на сборы — и едем со мной в Иркутск, — сказал офицер. — И еще...
— Неужто меня? Ба-атюшки! Ваше благородие! — испугался старый аргунский волк Скобельцын.
— Ну да что за беда! — стал уговаривать атамана Карп.
— И еще Бердышова Карпа!
— Как? И меня? — всплеснул руками огромный старик и в ужасе хлопнул себя ладонями по ляжкам. — Да я не казак! Я мужик, из деревни, с завода... Я тут в гости заехал... Да я тут в гостях, батюшка... Отец... Мне завтра по дрова...
— И тебе в Иркутск! — строго сказал офицер.
— Ну-ка, девки, живо, — сквозь слезы прошептала дочерям Бердышиха, подталкивая их к гостю.
Молодые женщины и девушки стали приглашать офицера за стол. Он сразу согласился. Строгости его как не бывало.
— Я чертовски замерз и устал!
Девки сняли с приезжего шубу, шинель, под руки повели к столу.
— О-о! Тут хорошее вино! Откуда же у вас такое?
Офицер оживился, стал пить и есть с аппетитом. Он хвалил вкус хозяина и вдруг быстро захмелел. Он сам этого не ожидал. Казаки и казачки тесно обступили его. Всем хотелось узнать, что будет Алексею, но никто не решался заговорить об этом.
Бурят Циренджинов подсел к офицеру.
— Как тебя зовут, барин? — спросил он, заглядывая в глаза.
— Михаил Семенович! Михаил Семенович Корсаков!
— Ваше благородие Михаил Семенович, бурят-то нынче худо живет, — таинственно сообщил он.
— Что так?
— Русский купец обижает. Кандинский, который в Кяхте живет... — Циренджинов огляделся и потихоньку добавил: — Че, барин, может, Алешку отпускаешь?
Офицер, стараясь прийти в себя, молча жевал баранину. В голове у него все шло кругом.
— Бурят баран пригонит, денег кошелек... У нас бедный бурят, а есть богатый. Когда беда, так мы идем богатому кланяемся, возьмем у него барана, серебра, потом лису поймаем — отдадим. Тебе ямбо достанем. Чаю цибик привезем, верблюда... Богатый бурят в Монголию торговать ходит... Алешку отпускай, мы с ним в дацан пойдем богу молиться. Скоро у нас там праздник. Гуляем на бурятской стороне. Алешка, когда не плачет, веселый... Отпускай.
— Нет, об этом не может быть никаких разговоров, — ответил Корсаков грубо через некоторое время.
Девки и молодухи, одна другой статнее, смуглей и осанистей, наперебой угощали его. Ему понравилась старшая дочь хозяина, Ольга, белокурая, с узким лицом и карими глазами чуть навыкате. «Одень ее по-городскому — чудо что за девушка будет».
— Ты, барин, не думай, что я бурят, так...
— Я знаю бурят! — перебил офицер. — У вас есть способность к образованию.
— Как же! Грамотность-то!
— А если ты грамотный, так знаешь, как это называется, что ты мне предлагаешь?
— Подарка?
— Смотри у меня за такие подарки!
— Михаил Семенович, а Михаил Семенович! — приставал с другой стороны Скобельцын. — А вот Маркешку не надо ли?
— Я ведь самый амурец, — выступил маленький казак, — могу все рассказать.
Но офицер так опьянел, что не отвечал.
— Начальство лыка не вяжет. Может, положить его на перины, — шепотом стал советоваться атаман с хозяйкой. — Утром и ехать, а то коней нет свежих.
— Нет, нет, нельзя! — встрепенулся офицер. — Ехать сейчас же! Коней только что сменили!
Офицера вынесли на руках и закутали в меха. В кошевку сел Бердышов и обнял его.
— А то вывалится! С ними как с малыми детьми! Он же меня арестовал, а мне с ним нянчиться.
Казаки простились, перецеловались.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115