Без надобности не спускайте их в европейских портах на берег. Также не давайте увольнения в Саутгемптоне штрафованным и матросам нерусского происхождения, особенно полякам.
— Увольнение на берег в Англии получат у меня лишь матросы лучшего поведения.
Гейден знал, что офицеры брига надежны. Барон Гейсмар и Грот плавали с Литке и его высочеством. Халезов и Попов — штурманы, скромнейшие оба. Петр Казакевич тоже с «Авроры», друг и правая рука капитана. Юнкер-переводчик князь Ухтомский вне сомнений. Но все же нужна строгость и внимательное наблюдение за офицерами в иностранных портах. Особенно в Копенгагене и Саутгемптоне. Известен случай — моряки пили за французскую республику.
— Пройдете Европу, — говорил Гейден, — там будет спокойней. Там Рио-де-Жанейро... Вальпараисо...
Меньше говорили о переходе через океан и вокруг Горна. Меншиков и Гейден напоминали, что «Байкал» — единственное наше военное судно, которое в этом году зайдет в Англию. Единственное правительственное судно, которое за последние два года идет на Камчатку... Что все отношения с Европой прекращены, кроме официальных. Что границы, по сути, закрыты, поездки частных лиц отменены, что вот-вот может вспыхнуть война, что нам, кажется, придется вмешаться в австрийские дела, что войска уже двинуты к границе, это насторожит Англию.
Невельской отвечал, что из-за паровой шлюпки он поедет на доки в Лондон.
— В случае чего ответственность лежит на вас! — предупреждал Меншиков.
— На вас ляжет тяжелая ответственность, — сказал Гейден еще вчера у себя в инспекторском департаменте и добавил, смягчая свою строгость: — Впрочем, бог милостив, и при вовремя взятых мерах будем надеяться, что все обойдется благополучно.
...Подошли Гейден и Казакевич.
— Геннадий Иванович, — сказал Гейден, — господа офицеры...
— Еще, еще раз скажу вам, дорогой мой Геннадий Иванович, — перебивая графа, продолжал свои наставления Литке, — что когда станете производить исследования, особливо там, куда рветесь и где до вас еще никто не был, то помните, что несколько слов к пояснению сухого шканечного журнала составили бы в общей сумме неоценимый запас сведений. Тысячи, тысячи вахтенных журналов, писанных нашим братом, пропадают без всякой пользы из-за своего формального, сухого перечисления самых обыкновенных явлений.
Тряся седеющей головой, Литке стал прощаться. Он поцеловал Невельского. Одно лишь огорчало адмирала — что Невельской рвется к решению политических вопросов и не хочет заняться на Востоке неторопливой и основательной, чисто научной деятельностью, подобно Крузенштерну, Беллинсгаузену и другим ученым старшего поколения. Это было неприятно Литке, и он беспокоился за судьбу пылкого ученика. Он не понимал теперешней молодежи, которая не хотела жить так, как требуют условия времени. И он советовал Невельскому действовать осторожно не только в Европе, но и на Востоке.
Адмиралы простились, перешли на пароходик «Фонтанка». Из высокой трубы, торчавшей чуть не вровень с мачтой, повалил дым, машина заработала, раздался свисток, и адмиральская «Фонтанка», оставляя за собой полукруг пены, быстро пошла от «Байкала». Литке и Гейден ушли в Петергоф.
A на другой день к «Байкалу» подошел пароход «Ладога». Сухой и высокий князь Меншиков поднялся по парадному трапу. Команда и офицеры выстроились на палубе.
Капитан встретил князя рапортом.
— Жаворонки запели? — спросил его Меншиков.
Жаворонками во флоте назывались боцманские дудки. Когда на спущенном судне раздавался их свист — весна начиналась для моряков.
— Покажите мне, за что я плачу деньги финским судостроителям, — бубнил князь.
Меншиков с видом знатока обошел корабль, постукивая время от времени пальцами по обшивке палубных надстроек.
— Инструкцию получили? — спросил он, оставшись с Невельским в каюте.
— Так точно, ваша светлость!
— На опись заливов и бухт юго-восточного побережья?
Речь шла об инструкции, которую Невельскому дали в Главном морском штабе. В ней ни словом не было упомянуто об описи Амура. Но Невельской надеялся, что Муравьев исхлопочет ему право исследовать устье реки.
— Я надеюсь также побывать южнее, — твердо сказал он.
— Люди стремятся в кругосветное за выслугой, а вам нужда в такую даль идти за разжалованием, — полушутя ответил Меншиков.
— А помнишь, я тебе жаловался, что у меня все время болели лошади, — дружески заговорил князь.
Невельской все это уже слышал.
— Ты видел когда-нибудь на бегах моего Громобоя?
— Так точно, ваша светлость! — отвечает Невельской.
— Прекрасная лошадь!
— В... в... ваша светлость, — немного заикается Невельской.
— Я все знаю, знаю и сочувствую тебе, понял тебя отлично. То, что ты говоришь, — хорошо. Но помни, что мы назначили тебя не учредителем Географического общества в Камчатку, а командиром кругосветного корабля. В Петропавловск ты должен доставить провиант и пушки. Люди там вечно голодают, как уж у нас повелось повсюду на Крайнем Востоке. Климат там жесток, требует особых сил от человека. Ведь мы за эту нужду и голод платим там чиновникам лишними чинами и деньгами. Простой матрос от голода там мрет, а чиновник за это считается героем и получает наградные.
Невельской ответил, что был на мануфактурной фабрике, смотрел, как прессуются материи и шитые изделия для транспортировки. Он не стал говорить, что его надоумили купцы и шкипера в Кронштадте. Тогда явился на склады и заявил, что у них должен быть пресс. Вахтеры прежде клялись, что нет такого, но пресс нашелся. И нашлись хорошие рогожи. В Кронштадте предупредили, что на складах обмеривают и обвешивают, даже сам адмирал Фаддей Фаддеевич советовал все проверять, не веря слову.
— Мне нужно было определить пространство в кубической мере, знать вес груза и вычислить центры, чтобы нам не хватить горя в океане. Я не мог на приемку груза назначить никого из офицеров. Они были разосланы мной повсюду и наблюдали за приготовлением вещей на верфях, а также в Колпино, в Петербурге и Кронштадте. Ижорские заводы изготовляли инструменты по списку. Капитану некогда? Привыкли к этому. Почтенные вахтеры этим пользуются. А после, при сдаче, несчастный капитан, попавший к ним в лапы, — разделывайся! Вот их пословицы: «Ведь это в Камчатку и в Охотск!» У них всегда сардонический ответ: «Вас не первого отправляем». Я им: «Там же люди!» А седой, почтенный Кригер смотрел с удивлением, какие, мол, люди!
— Я же написал тебе. Неужели они не послушались?
— Да, только с помощью вашей светлости... Комиссар Кригер и господа Авенинов и Бедрицкий потом даже благодарили меня. А я их. И мы простились друзьями.
— Ну, короче, центры теперь у тебя на месте? Кстати ты простился со Львом Алексеевичем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
— Увольнение на берег в Англии получат у меня лишь матросы лучшего поведения.
Гейден знал, что офицеры брига надежны. Барон Гейсмар и Грот плавали с Литке и его высочеством. Халезов и Попов — штурманы, скромнейшие оба. Петр Казакевич тоже с «Авроры», друг и правая рука капитана. Юнкер-переводчик князь Ухтомский вне сомнений. Но все же нужна строгость и внимательное наблюдение за офицерами в иностранных портах. Особенно в Копенгагене и Саутгемптоне. Известен случай — моряки пили за французскую республику.
— Пройдете Европу, — говорил Гейден, — там будет спокойней. Там Рио-де-Жанейро... Вальпараисо...
Меньше говорили о переходе через океан и вокруг Горна. Меншиков и Гейден напоминали, что «Байкал» — единственное наше военное судно, которое в этом году зайдет в Англию. Единственное правительственное судно, которое за последние два года идет на Камчатку... Что все отношения с Европой прекращены, кроме официальных. Что границы, по сути, закрыты, поездки частных лиц отменены, что вот-вот может вспыхнуть война, что нам, кажется, придется вмешаться в австрийские дела, что войска уже двинуты к границе, это насторожит Англию.
Невельской отвечал, что из-за паровой шлюпки он поедет на доки в Лондон.
— В случае чего ответственность лежит на вас! — предупреждал Меншиков.
— На вас ляжет тяжелая ответственность, — сказал Гейден еще вчера у себя в инспекторском департаменте и добавил, смягчая свою строгость: — Впрочем, бог милостив, и при вовремя взятых мерах будем надеяться, что все обойдется благополучно.
...Подошли Гейден и Казакевич.
— Геннадий Иванович, — сказал Гейден, — господа офицеры...
— Еще, еще раз скажу вам, дорогой мой Геннадий Иванович, — перебивая графа, продолжал свои наставления Литке, — что когда станете производить исследования, особливо там, куда рветесь и где до вас еще никто не был, то помните, что несколько слов к пояснению сухого шканечного журнала составили бы в общей сумме неоценимый запас сведений. Тысячи, тысячи вахтенных журналов, писанных нашим братом, пропадают без всякой пользы из-за своего формального, сухого перечисления самых обыкновенных явлений.
Тряся седеющей головой, Литке стал прощаться. Он поцеловал Невельского. Одно лишь огорчало адмирала — что Невельской рвется к решению политических вопросов и не хочет заняться на Востоке неторопливой и основательной, чисто научной деятельностью, подобно Крузенштерну, Беллинсгаузену и другим ученым старшего поколения. Это было неприятно Литке, и он беспокоился за судьбу пылкого ученика. Он не понимал теперешней молодежи, которая не хотела жить так, как требуют условия времени. И он советовал Невельскому действовать осторожно не только в Европе, но и на Востоке.
Адмиралы простились, перешли на пароходик «Фонтанка». Из высокой трубы, торчавшей чуть не вровень с мачтой, повалил дым, машина заработала, раздался свисток, и адмиральская «Фонтанка», оставляя за собой полукруг пены, быстро пошла от «Байкала». Литке и Гейден ушли в Петергоф.
A на другой день к «Байкалу» подошел пароход «Ладога». Сухой и высокий князь Меншиков поднялся по парадному трапу. Команда и офицеры выстроились на палубе.
Капитан встретил князя рапортом.
— Жаворонки запели? — спросил его Меншиков.
Жаворонками во флоте назывались боцманские дудки. Когда на спущенном судне раздавался их свист — весна начиналась для моряков.
— Покажите мне, за что я плачу деньги финским судостроителям, — бубнил князь.
Меншиков с видом знатока обошел корабль, постукивая время от времени пальцами по обшивке палубных надстроек.
— Инструкцию получили? — спросил он, оставшись с Невельским в каюте.
— Так точно, ваша светлость!
— На опись заливов и бухт юго-восточного побережья?
Речь шла об инструкции, которую Невельскому дали в Главном морском штабе. В ней ни словом не было упомянуто об описи Амура. Но Невельской надеялся, что Муравьев исхлопочет ему право исследовать устье реки.
— Я надеюсь также побывать южнее, — твердо сказал он.
— Люди стремятся в кругосветное за выслугой, а вам нужда в такую даль идти за разжалованием, — полушутя ответил Меншиков.
— А помнишь, я тебе жаловался, что у меня все время болели лошади, — дружески заговорил князь.
Невельской все это уже слышал.
— Ты видел когда-нибудь на бегах моего Громобоя?
— Так точно, ваша светлость! — отвечает Невельской.
— Прекрасная лошадь!
— В... в... ваша светлость, — немного заикается Невельской.
— Я все знаю, знаю и сочувствую тебе, понял тебя отлично. То, что ты говоришь, — хорошо. Но помни, что мы назначили тебя не учредителем Географического общества в Камчатку, а командиром кругосветного корабля. В Петропавловск ты должен доставить провиант и пушки. Люди там вечно голодают, как уж у нас повелось повсюду на Крайнем Востоке. Климат там жесток, требует особых сил от человека. Ведь мы за эту нужду и голод платим там чиновникам лишними чинами и деньгами. Простой матрос от голода там мрет, а чиновник за это считается героем и получает наградные.
Невельской ответил, что был на мануфактурной фабрике, смотрел, как прессуются материи и шитые изделия для транспортировки. Он не стал говорить, что его надоумили купцы и шкипера в Кронштадте. Тогда явился на склады и заявил, что у них должен быть пресс. Вахтеры прежде клялись, что нет такого, но пресс нашелся. И нашлись хорошие рогожи. В Кронштадте предупредили, что на складах обмеривают и обвешивают, даже сам адмирал Фаддей Фаддеевич советовал все проверять, не веря слову.
— Мне нужно было определить пространство в кубической мере, знать вес груза и вычислить центры, чтобы нам не хватить горя в океане. Я не мог на приемку груза назначить никого из офицеров. Они были разосланы мной повсюду и наблюдали за приготовлением вещей на верфях, а также в Колпино, в Петербурге и Кронштадте. Ижорские заводы изготовляли инструменты по списку. Капитану некогда? Привыкли к этому. Почтенные вахтеры этим пользуются. А после, при сдаче, несчастный капитан, попавший к ним в лапы, — разделывайся! Вот их пословицы: «Ведь это в Камчатку и в Охотск!» У них всегда сардонический ответ: «Вас не первого отправляем». Я им: «Там же люди!» А седой, почтенный Кригер смотрел с удивлением, какие, мол, люди!
— Я же написал тебе. Неужели они не послушались?
— Да, только с помощью вашей светлости... Комиссар Кригер и господа Авенинов и Бедрицкий потом даже благодарили меня. А я их. И мы простились друзьями.
— Ну, короче, центры теперь у тебя на месте? Кстати ты простился со Львом Алексеевичем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115