..
«Но все же я генерал-губернатор, должны иметь уважение».
* * *
Наутро в степи продолжались учения. В разгар дня из станицы прискакал казак из неслужащих малолеток и что-то сказал атаману. Скуластый, бородатый атаман подъехал к генералу.
— С Усть-Стрелки приехал нарочный на лодке, говорит, что там какой-то иностранец строит плот для сплава на Амур.
— Сюда его! — строго приказал Муравьев.
Конные вихрем помчались в деревню. К губернатору явился Михайла Бердышов.
— Что знаю, все скажу... — со страхом глядя на губернатора, залепетал он. — Иностранец, англичанин Остен, строит плот, желает плыть по Амуру. Отец велел ехать на учение, доложить об этом начальству. Вот письмо от нашего атамана.
Муравьев спокойно прочитал краткое письмо, написанное толково, по форме. Ничего лишнего. Грамотный старик. Атаман сообщал, что англичанин готовится к отправлению.
— Ну, а ты что скажешь?
Слушая Михайлу, как отец его, Карп, нарочно тянет постройку плота, генерал часто и небрежно кивал головой, как бы торопя рассказчика.
— Значит, все надежно? Как твой отец? Тянет, ты говоришь, постройку плота?..
— Он тянет, ваше превосходительство, да что толку. Их трое, англичан-то, и они работать умеют, видно, не баре, а вроде один инженер, а остальные — мастера на все руки. Морское дело, отец говорит, знают. Они догадались, что тятя волынит, ваше превосходительство, отец то есть наш. А они много сделали...
— Баржа готова?
— Не баржа, а плот тройной, и какие-то будут подушки при нем надувные. Инструмент у них хорошей стали...
— Так плот готов! — живо воскликнул губернатор.
— Они ведь все враз, и все у них готово! И уже сели, парус подняли и пошли...
— Ушли? Анафема! А т-ты...
— Вернулись. Вроде морское испытание. Барыня у них славная такая в станице оставалась со вторым мастером, купили кур и клетку берут с собой.
Глаза генерала гневно засверкали, и офицеры свиты, знавшие его нрав, чувствовали, что быть буре.
Голова Муравьева затряслась.
— Негодяи! — вдруг закричал он. — Иуды, кровопийцы! Шпицрутенов! Подлые, низкие! — Он задрожал от гнева. — Сквозь строй! В палки! — Его так и подмывало схватить кого-нибудь собственными руками. — Иуды! Три шкуры спущу с мерзавца! Стоило покинуть Иркутск, как уже пропустили шпиона. Кто? Как смел? Мне назло... Нарочно! Казнокрады, взяточники мстят мне. Ну, я еще покажу им! Не останавливаются перед изменой!
Накричавшись, губернатор, казалось, овладел собой.
— Михаил Семенович! — хрипло выкрикнул он.
Корсаков оставил каких-то конных, появившихся бог весть как, никто не заметил в суете. Он подбежал с пакетом в руках и вытянулся:
— Пакет... Николай Николаевич...
— Михаил Семенович! Сейчас же на коня — и в Усть-Стрелку! Схватите этого негодяя живого или мертвого и доставьте мне! Немедля! — крикнул он, переходя на визг. — Если плот ушел, снарядить лодки и вооружить взвод пограничных казаков! Догнать! И взять живыми или мертвыми.
— Пакет.
— Пакет? После...
Корсаков что-то хотел сказать, но губернатор не мог выкричаться.
— Николай Николаевич! — Корсаков резко перебил его. — Только что получен пакет из Иркутска. Пакет всюду возили за нами. Владимир Николаевич сообщает, что Остен был у него... С рекомендацией канцлера. Я вскрыл. И с распоряжением пропустить Остена на реку Амур для геоло...
— Как?
— Письмо прислано до востребования на руки Остену, а он доставил и сам живо выехал!
— Ах вот как! — Губернатор кинул косой взор на казаков. — Алексей Бердышов! Живо, с места в карьер, до Усть-Стрелки! В провожатые к поручику. Схватить Остена хотя бы на Амуре. Скажи всем своим на Усть-Стрелке, чтобы ни одна живая душа не сплыла из Забайкалья вниз. Живо! — махнул он рукой. — На лодки! На гребные катера! С оружием! Приказать возвратиться. Если не послушают и станут упираться — стрелять их всех в мою голову! Понял?
— Так точно!
— Михаил Семенович... Оружье в ход!
— Я готов...
Через несколько минут по каменистой дороге над Аргунью в облаке пыли галопом мчались Корсаков и Алексей Бердышов.
Губернатор впал в крайний гнев, раскричался. Брызги летели из его ослабевшего, перекошенного рта, лицо густо побагровело. Он ходил и, размахивая руками, что-то бормотал. Он долго не мог успокоиться. Со стороны похоже было, что он вдребезги пьян.
Казаки так и думали — не выпил ли губернатор лишнего.
— Ниче будто сначала незаметно было, чтобы пьяный, а? — толковали они тихо.
— Это уж потом его развезло!
Забайкальцы, терпеливые и спокойные, не могли поверить, чтобы трезвый человек так мог расходиться.
— Казнокрады! Бездельники! Зачем держу вас?! — в новом припадке гнева гремел Муравьев на казачьих и на пограничных полицейских офицеров. — Вон, вон всех! Рожи наели... Держу свору бездельников... Царю напишу! Всех на виселицу!
Он опять ослаб и замахал руками, не желая слушать увещеваний.
— Нет, братцы, вы настоящих господ не видели, поэтому и удивляетесь, — говорил казакам повар губернатора Мартын. — У вас тут нет помещиков, так вы и не видали, как настоящие господа сердятся! Генерал! Держать себя ему нет надобности. А вы — пьяный!.. А он с государем свой...
— Гураны, одно слово! — молвил с презрением камердинер полковника Иванцева.
Губернатор велел вызвать атамана.
— Проезжал иностранец? — спросил он, когда есаул явился.
Атаман не знал, кто проезжал.
— Кто-то проезжал. Не знаю кто... — в страхе признался он. — Какой-то словно нерусский.
— У него записка от Кандинских, — сказал кто-то из казаков.
— Ага, вот оно что! — обиженно воскликнул губернатор. — Значит, правительство здесь слабей купцов? Этому не бывать! — закричал он, снова приходя в бешенство.
Тут народ, чувствуя, что губернатор недоволен Кандинскими, осмелел, и на них посыпались жалобы.
— Почему же ты до сих пор молчал? — Генерал-губернатор осыпал бранью есаула.
Есаул не мог ничего возразить:
— Ведь мы привыкли, что из Питера — так начальство.
— Ты знал, что у него записка от Кандинских?
— Знал.
— Что же ты воды в рот набрал?
Есаул молчал: привык, что Кандинские и власть — одно и то же. Ему и в голову не приходило, что поступает против закона, подчиняясь произволу. Он привык к нему и за всю свою жизнь, кроме беззакония, ничего не видел и никогда не думал, что придется за это отвечать.
Губернатору донесли, что Кандинские принуждали население Забайкалья принимать фальшивые деньги.
— Все им мало!
— Уж давили, давили...
«Шпионам покровительствуют... Выставляют ему караул... Фальшивые деньги... И еще приказывают их брать. А люди знают, что фальшивы. И подчиняются... Ну, теперь я эти порядки выведу!» — думал Муравьев.
— Расстреляю. Расстреляю Кандинского. Этого Остена своей рукой застрелю! — закричал он на офицеров. — И напишу резолюцию на письме канцлера — расстрелян как шпион и лазутчик!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115
«Но все же я генерал-губернатор, должны иметь уважение».
* * *
Наутро в степи продолжались учения. В разгар дня из станицы прискакал казак из неслужащих малолеток и что-то сказал атаману. Скуластый, бородатый атаман подъехал к генералу.
— С Усть-Стрелки приехал нарочный на лодке, говорит, что там какой-то иностранец строит плот для сплава на Амур.
— Сюда его! — строго приказал Муравьев.
Конные вихрем помчались в деревню. К губернатору явился Михайла Бердышов.
— Что знаю, все скажу... — со страхом глядя на губернатора, залепетал он. — Иностранец, англичанин Остен, строит плот, желает плыть по Амуру. Отец велел ехать на учение, доложить об этом начальству. Вот письмо от нашего атамана.
Муравьев спокойно прочитал краткое письмо, написанное толково, по форме. Ничего лишнего. Грамотный старик. Атаман сообщал, что англичанин готовится к отправлению.
— Ну, а ты что скажешь?
Слушая Михайлу, как отец его, Карп, нарочно тянет постройку плота, генерал часто и небрежно кивал головой, как бы торопя рассказчика.
— Значит, все надежно? Как твой отец? Тянет, ты говоришь, постройку плота?..
— Он тянет, ваше превосходительство, да что толку. Их трое, англичан-то, и они работать умеют, видно, не баре, а вроде один инженер, а остальные — мастера на все руки. Морское дело, отец говорит, знают. Они догадались, что тятя волынит, ваше превосходительство, отец то есть наш. А они много сделали...
— Баржа готова?
— Не баржа, а плот тройной, и какие-то будут подушки при нем надувные. Инструмент у них хорошей стали...
— Так плот готов! — живо воскликнул губернатор.
— Они ведь все враз, и все у них готово! И уже сели, парус подняли и пошли...
— Ушли? Анафема! А т-ты...
— Вернулись. Вроде морское испытание. Барыня у них славная такая в станице оставалась со вторым мастером, купили кур и клетку берут с собой.
Глаза генерала гневно засверкали, и офицеры свиты, знавшие его нрав, чувствовали, что быть буре.
Голова Муравьева затряслась.
— Негодяи! — вдруг закричал он. — Иуды, кровопийцы! Шпицрутенов! Подлые, низкие! — Он задрожал от гнева. — Сквозь строй! В палки! — Его так и подмывало схватить кого-нибудь собственными руками. — Иуды! Три шкуры спущу с мерзавца! Стоило покинуть Иркутск, как уже пропустили шпиона. Кто? Как смел? Мне назло... Нарочно! Казнокрады, взяточники мстят мне. Ну, я еще покажу им! Не останавливаются перед изменой!
Накричавшись, губернатор, казалось, овладел собой.
— Михаил Семенович! — хрипло выкрикнул он.
Корсаков оставил каких-то конных, появившихся бог весть как, никто не заметил в суете. Он подбежал с пакетом в руках и вытянулся:
— Пакет... Николай Николаевич...
— Михаил Семенович! Сейчас же на коня — и в Усть-Стрелку! Схватите этого негодяя живого или мертвого и доставьте мне! Немедля! — крикнул он, переходя на визг. — Если плот ушел, снарядить лодки и вооружить взвод пограничных казаков! Догнать! И взять живыми или мертвыми.
— Пакет.
— Пакет? После...
Корсаков что-то хотел сказать, но губернатор не мог выкричаться.
— Николай Николаевич! — Корсаков резко перебил его. — Только что получен пакет из Иркутска. Пакет всюду возили за нами. Владимир Николаевич сообщает, что Остен был у него... С рекомендацией канцлера. Я вскрыл. И с распоряжением пропустить Остена на реку Амур для геоло...
— Как?
— Письмо прислано до востребования на руки Остену, а он доставил и сам живо выехал!
— Ах вот как! — Губернатор кинул косой взор на казаков. — Алексей Бердышов! Живо, с места в карьер, до Усть-Стрелки! В провожатые к поручику. Схватить Остена хотя бы на Амуре. Скажи всем своим на Усть-Стрелке, чтобы ни одна живая душа не сплыла из Забайкалья вниз. Живо! — махнул он рукой. — На лодки! На гребные катера! С оружием! Приказать возвратиться. Если не послушают и станут упираться — стрелять их всех в мою голову! Понял?
— Так точно!
— Михаил Семенович... Оружье в ход!
— Я готов...
Через несколько минут по каменистой дороге над Аргунью в облаке пыли галопом мчались Корсаков и Алексей Бердышов.
Губернатор впал в крайний гнев, раскричался. Брызги летели из его ослабевшего, перекошенного рта, лицо густо побагровело. Он ходил и, размахивая руками, что-то бормотал. Он долго не мог успокоиться. Со стороны похоже было, что он вдребезги пьян.
Казаки так и думали — не выпил ли губернатор лишнего.
— Ниче будто сначала незаметно было, чтобы пьяный, а? — толковали они тихо.
— Это уж потом его развезло!
Забайкальцы, терпеливые и спокойные, не могли поверить, чтобы трезвый человек так мог расходиться.
— Казнокрады! Бездельники! Зачем держу вас?! — в новом припадке гнева гремел Муравьев на казачьих и на пограничных полицейских офицеров. — Вон, вон всех! Рожи наели... Держу свору бездельников... Царю напишу! Всех на виселицу!
Он опять ослаб и замахал руками, не желая слушать увещеваний.
— Нет, братцы, вы настоящих господ не видели, поэтому и удивляетесь, — говорил казакам повар губернатора Мартын. — У вас тут нет помещиков, так вы и не видали, как настоящие господа сердятся! Генерал! Держать себя ему нет надобности. А вы — пьяный!.. А он с государем свой...
— Гураны, одно слово! — молвил с презрением камердинер полковника Иванцева.
Губернатор велел вызвать атамана.
— Проезжал иностранец? — спросил он, когда есаул явился.
Атаман не знал, кто проезжал.
— Кто-то проезжал. Не знаю кто... — в страхе признался он. — Какой-то словно нерусский.
— У него записка от Кандинских, — сказал кто-то из казаков.
— Ага, вот оно что! — обиженно воскликнул губернатор. — Значит, правительство здесь слабей купцов? Этому не бывать! — закричал он, снова приходя в бешенство.
Тут народ, чувствуя, что губернатор недоволен Кандинскими, осмелел, и на них посыпались жалобы.
— Почему же ты до сих пор молчал? — Генерал-губернатор осыпал бранью есаула.
Есаул не мог ничего возразить:
— Ведь мы привыкли, что из Питера — так начальство.
— Ты знал, что у него записка от Кандинских?
— Знал.
— Что же ты воды в рот набрал?
Есаул молчал: привык, что Кандинские и власть — одно и то же. Ему и в голову не приходило, что поступает против закона, подчиняясь произволу. Он привык к нему и за всю свою жизнь, кроме беззакония, ничего не видел и никогда не думал, что придется за это отвечать.
Губернатору донесли, что Кандинские принуждали население Забайкалья принимать фальшивые деньги.
— Все им мало!
— Уж давили, давили...
«Шпионам покровительствуют... Выставляют ему караул... Фальшивые деньги... И еще приказывают их брать. А люди знают, что фальшивы. И подчиняются... Ну, теперь я эти порядки выведу!» — думал Муравьев.
— Расстреляю. Расстреляю Кандинского. Этого Остена своей рукой застрелю! — закричал он на офицеров. — И напишу резолюцию на письме канцлера — расстрелян как шпион и лазутчик!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115