Но, не отказавшись от своего греха и не получив прощения, она не могла найти успокоения в вере – основе всей ее жизни. Аннунсиата не могла, вернее, не хотела признать свою любовь грехом. Эта двойственность была хуже всего на свете, и когда она часами сидела в темной часовне, глядя на статую Святой Девственницы, Хлорис думала, что Аннунсиата мысленно продолжает долгий спор с Ней и Всевышним.
После смерти Хьюго некоторые слуги покинули Морлэнд, не желая иметь ничего общего с убийством, а может быть, оттого, что не могли вынести тяжелой атмосферы, воцарившейся в доме. С теми же, кто остался, графиня держала дистанцию, но была неизменно вежлива и добра. Сердце Хлорис разрывалось от жалости, когда она смотрела на нее. Аннунсиата изнуряла себя работой, управляя и Морлэндом, и Шоузом, и Чельмсфордом, вела все хозяйство в доме, следила за воспитанием детей. Но в свободные минуты она бродила, как призрак, или неподвижно сидела, часами глядя в пустоту. Если бы она могла быть добра к себе так же, как к другим!
Убедившись в том, что в доме все в порядке, Хлорис вернулась в главную спальню и увидела, что Аннунсиата уснула. Рядом сидела Берч, оберегая ее сон. Берч было уже пятьдесят пять, но, на взгляд Хлорис, за последние десять лет она совсем не изменилась: была подтянута, подвижна и бодра, как всегда. Услышав, что вошла Хлорис, Берч подняла глаза.
– Хозяйка, наконец, уснула. Я думала, она никогда не перестанет рыдать.
– Пока она спит, ты должна что-нибудь поесть, – сказала Хлорис.
– А ты?
– Я не могу сейчас есть. Попозже.
Она подошла к колыбели, чтобы взглянуть на спящую малышку.
– Бедняжка. Надо найти ей кормилицу. Берч странно посмотрела на нее:
– Она сказала, что хочет назвать ее Альеной. Женщины обменялись понимающими взглядами.
– Не самое плохое имя, – заметила Хлорис, тыльной стороной пальца поглаживая ребенка по щеке.
Берч беспокойно огляделась, и Хлорис поняла, что та намеревается, просто горит желанием поговорить по душам. Берч никогда не обсуждала чувства ни свои, ни чужие – должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы она решилась на это.
– Я не могу понять, – сказала она, – что могло заставить ее так поступить.
Хлорис вопросительно посмотрела на Берч, не вполне уверенная в том, насколько та осведомлена, но она не изменилась в лице.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Хозяин... я имею в виду... Ее – из всех женщин.
Манерой вести разговор Берч очень напоминала принца Руперта.
– Мне кажется, я понимаю, – сказала Хлорис. – Хотя это трудно объяснить. Но я думаю, что все случилось именно поэтому. Она действительно любила его. Я имею в виду принца. Для нее было ужасным потрясением узнать, что он ее отец и что она не имеет права на эту любовь. Но дальше было хуже: даже зная все, она по-прежнему любила его, глубоко в сердце все равно любила. Вот почему она больше никого не смогла полюбить, хотя искала, искала и искала всю свою жизнь. А поскольку ее сердце было занято им, она не могла остановиться, пока...
– Не надо, – сказала Берч.
Хлорис замолчала, словно споткнувшись о какое-то препятствие.
– Не надо, – повторила Берч еще спокойнее. – Я не хочу слышать этого. Бог простит ее.
– И пожалеет, – добавила Хлорис.
Она оставила колыбель, подошла к кровати Аннунсиаты, взглянула на ее измученное лицо. Во сне хозяйка всегда выглядела гораздо моложе своих лет, но теперь от возбуждения и горя очень похудела, и на осунувшемся лице проступил истинный возраст. Аннунсиату уже никто не принял бы ни за подростка, ни даже за молодую женщину.
– В любом случае, – продолжала Хлорис, – она заплатила за все сполна. И будет платить дальше. Не осуждай ее.
Берч поднялась.
– Если ты присмотришь за ней, я пойду и поищу что-нибудь поесть, – сказала она. – Принести тебе немного сыра и хлеба?
– Если не трудно, – ответила Хлорис, и Берч вышла из спальни.
Хлорис присела около кровати, раздумывая над тем, что будет дальше. Морлэнд напоминал осажденный дом, а Аннунсиата была единственным стражником, охраняющим его для своего короля. Охрана стольких поместий для такого множества детей, непрерывная бессменная вахта – когда же хозяйка будет спать? А теперь еще эта малышка! Что с ней будет?
«Альена», – подумала Хлорис, и улыбка осветила ее усталое лицо.
– Пусть она согреет твое сердце, – прошептала она.
Пока Аннунсиата ожидала родов, король и королева посетили западную часть страны после того, как в марте был подписан приказ о всеобщей амнистии, согласно которому из тюрем выпустили тысячи сектантов и сторонников Монмаута. Все западные территории после восстания Монмаута были разорены, теперь настало время для их восстановления. В апреле король издал декларацию о прощении и впервые по всей западной территории люди любого вероисповедания могли легально отправлять свои культовые обряды. Но, как в декабре писала Аннунсиата в Сент-Омер, «похоже, никто не собирается благодарить короля за его великодушие. Я думаю, что все это сообщество сектантов на самом деле относится к королю с гораздо большим подозрением, чем к тем, кто их притеснял. Я полагаю, что король – единственный человек во всей Англии, который действительно хочет быть терпимым ко всем подданным».
Однако были и более радостные новости. Совершая поездку по западу, король посетил монастырь Святого Уинифреда, который имел репутацию чудотворного, и молился там о сыне. Через две недели королева понесла.
«Определенно, случилось чудо. Королева уже пять лет не беременела. А тот факт, что это случилось сразу же после посещения монастыря, свидетельствует о прямом вмешательстве Всевышнего. Может быть, именно по этой причине король уверен в том, что обязательно родится сын. Королева была более осторожна в своей радости, как бы боясь вспугнуть ее, вспоминая прошлые неудачи», – писала Аннунсиата в письме к Мартину.
Королева всегда была очень тихой, осторожной и набожной женщиной. Она отказывалась принимать Аннунсиату, пока та была беременна. А когда в декабре Аннунсиата снова прибыла ко двору, чтобы возобновить просьбу о прощении Мартина, королева по повелению короля приняла ее, но была холодна, словно та ей смертельно надоела. Как Аннунсиата и надеялась, король в своей радости стал более лояльным, но, тем не менее, не сразу гарантировал прощение, однако намекнул, что дело можно ускорить, если Аннунсиата примкнет к римской церкви.
– Я знаю, что вы – католичка, – сказал он. – Но вы остановились на полпути. Ваша религия – это компромисс. Почему вы не пойдете до конца? Религия ничего не значит без власти. И нет власти, в которую можно верить, кроме римской. Ваша вера не имеет лидера. Обернитесь к главе, которого избрал сам Бог, к папе.
Аннунсиата колебалась, понимая, что прощение для Мартина уплывает из рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
После смерти Хьюго некоторые слуги покинули Морлэнд, не желая иметь ничего общего с убийством, а может быть, оттого, что не могли вынести тяжелой атмосферы, воцарившейся в доме. С теми же, кто остался, графиня держала дистанцию, но была неизменно вежлива и добра. Сердце Хлорис разрывалось от жалости, когда она смотрела на нее. Аннунсиата изнуряла себя работой, управляя и Морлэндом, и Шоузом, и Чельмсфордом, вела все хозяйство в доме, следила за воспитанием детей. Но в свободные минуты она бродила, как призрак, или неподвижно сидела, часами глядя в пустоту. Если бы она могла быть добра к себе так же, как к другим!
Убедившись в том, что в доме все в порядке, Хлорис вернулась в главную спальню и увидела, что Аннунсиата уснула. Рядом сидела Берч, оберегая ее сон. Берч было уже пятьдесят пять, но, на взгляд Хлорис, за последние десять лет она совсем не изменилась: была подтянута, подвижна и бодра, как всегда. Услышав, что вошла Хлорис, Берч подняла глаза.
– Хозяйка, наконец, уснула. Я думала, она никогда не перестанет рыдать.
– Пока она спит, ты должна что-нибудь поесть, – сказала Хлорис.
– А ты?
– Я не могу сейчас есть. Попозже.
Она подошла к колыбели, чтобы взглянуть на спящую малышку.
– Бедняжка. Надо найти ей кормилицу. Берч странно посмотрела на нее:
– Она сказала, что хочет назвать ее Альеной. Женщины обменялись понимающими взглядами.
– Не самое плохое имя, – заметила Хлорис, тыльной стороной пальца поглаживая ребенка по щеке.
Берч беспокойно огляделась, и Хлорис поняла, что та намеревается, просто горит желанием поговорить по душам. Берч никогда не обсуждала чувства ни свои, ни чужие – должно было случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы она решилась на это.
– Я не могу понять, – сказала она, – что могло заставить ее так поступить.
Хлорис вопросительно посмотрела на Берч, не вполне уверенная в том, насколько та осведомлена, но она не изменилась в лице.
– Ты знаешь, что я имею в виду. Хозяин... я имею в виду... Ее – из всех женщин.
Манерой вести разговор Берч очень напоминала принца Руперта.
– Мне кажется, я понимаю, – сказала Хлорис. – Хотя это трудно объяснить. Но я думаю, что все случилось именно поэтому. Она действительно любила его. Я имею в виду принца. Для нее было ужасным потрясением узнать, что он ее отец и что она не имеет права на эту любовь. Но дальше было хуже: даже зная все, она по-прежнему любила его, глубоко в сердце все равно любила. Вот почему она больше никого не смогла полюбить, хотя искала, искала и искала всю свою жизнь. А поскольку ее сердце было занято им, она не могла остановиться, пока...
– Не надо, – сказала Берч.
Хлорис замолчала, словно споткнувшись о какое-то препятствие.
– Не надо, – повторила Берч еще спокойнее. – Я не хочу слышать этого. Бог простит ее.
– И пожалеет, – добавила Хлорис.
Она оставила колыбель, подошла к кровати Аннунсиаты, взглянула на ее измученное лицо. Во сне хозяйка всегда выглядела гораздо моложе своих лет, но теперь от возбуждения и горя очень похудела, и на осунувшемся лице проступил истинный возраст. Аннунсиату уже никто не принял бы ни за подростка, ни даже за молодую женщину.
– В любом случае, – продолжала Хлорис, – она заплатила за все сполна. И будет платить дальше. Не осуждай ее.
Берч поднялась.
– Если ты присмотришь за ней, я пойду и поищу что-нибудь поесть, – сказала она. – Принести тебе немного сыра и хлеба?
– Если не трудно, – ответила Хлорис, и Берч вышла из спальни.
Хлорис присела около кровати, раздумывая над тем, что будет дальше. Морлэнд напоминал осажденный дом, а Аннунсиата была единственным стражником, охраняющим его для своего короля. Охрана стольких поместий для такого множества детей, непрерывная бессменная вахта – когда же хозяйка будет спать? А теперь еще эта малышка! Что с ней будет?
«Альена», – подумала Хлорис, и улыбка осветила ее усталое лицо.
– Пусть она согреет твое сердце, – прошептала она.
Пока Аннунсиата ожидала родов, король и королева посетили западную часть страны после того, как в марте был подписан приказ о всеобщей амнистии, согласно которому из тюрем выпустили тысячи сектантов и сторонников Монмаута. Все западные территории после восстания Монмаута были разорены, теперь настало время для их восстановления. В апреле король издал декларацию о прощении и впервые по всей западной территории люди любого вероисповедания могли легально отправлять свои культовые обряды. Но, как в декабре писала Аннунсиата в Сент-Омер, «похоже, никто не собирается благодарить короля за его великодушие. Я думаю, что все это сообщество сектантов на самом деле относится к королю с гораздо большим подозрением, чем к тем, кто их притеснял. Я полагаю, что король – единственный человек во всей Англии, который действительно хочет быть терпимым ко всем подданным».
Однако были и более радостные новости. Совершая поездку по западу, король посетил монастырь Святого Уинифреда, который имел репутацию чудотворного, и молился там о сыне. Через две недели королева понесла.
«Определенно, случилось чудо. Королева уже пять лет не беременела. А тот факт, что это случилось сразу же после посещения монастыря, свидетельствует о прямом вмешательстве Всевышнего. Может быть, именно по этой причине король уверен в том, что обязательно родится сын. Королева была более осторожна в своей радости, как бы боясь вспугнуть ее, вспоминая прошлые неудачи», – писала Аннунсиата в письме к Мартину.
Королева всегда была очень тихой, осторожной и набожной женщиной. Она отказывалась принимать Аннунсиату, пока та была беременна. А когда в декабре Аннунсиата снова прибыла ко двору, чтобы возобновить просьбу о прощении Мартина, королева по повелению короля приняла ее, но была холодна, словно та ей смертельно надоела. Как Аннунсиата и надеялась, король в своей радости стал более лояльным, но, тем не менее, не сразу гарантировал прощение, однако намекнул, что дело можно ускорить, если Аннунсиата примкнет к римской церкви.
– Я знаю, что вы – католичка, – сказал он. – Но вы остановились на полпути. Ваша религия – это компромисс. Почему вы не пойдете до конца? Религия ничего не значит без власти. И нет власти, в которую можно верить, кроме римской. Ваша вера не имеет лидера. Обернитесь к главе, которого избрал сам Бог, к папе.
Аннунсиата колебалась, понимая, что прощение для Мартина уплывает из рук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110