Десять из них стояли в изножье кровати, чтобы иметь наилучшую возможность наблюдать за процессом появления царственного младенца на свет. Отсутствие принцессы Анны всем бросалось в глаза. Аннунсиате было очень жаль королеву, чья целомудренная скромность подвергалась такому жестокому испытанию, но помочь ей было невозможно, потому что рождение королевского ребенка всегда происходило в присутствии большого числа придворных, имеющих желание и возможность находиться в родильне. Но ее страдания, если не сказать хуже, длились недолго. Перед самым обедом на огромной кровати под зеленым бархатным балдахином, которую король заказал специально для этого случая, королева родила здорового ребенка – мальчика.
Король был вне себя от радости и приказал устроить пышное празднование по случаю рождения наследника: фейерверки, хлопушки, банкеты, колокольный перезвон по всему Лондону, реки вина, чтобы отпраздновать рождение принца Джеймса Фрэнсиса Эдуарда, принца Уэльского. Народ с удовольствием участвовал в празднике, особенно после того, как объявили, что вино – подарок короля, но Хлорис и Том докладывали Аннунсиате, что, несмотря на фейерверки и гуляния, Лондон наводняли гнусные сплетни.
– Самая излюбленная побасенка гласит о том, что младенца подложили королеве в согревающей ванночке, – рассказывала Хлорис своей госпоже. – И все возражения, что незаметно сделать такое невозможно, в расчет не принимаются, мадам. Другие говорят, – продолжала Хлорис, – что королева все-таки родила ребенка, но девочку, и ее подменили мальчиком тогда, когда пеленали.
Восемнадцатого июня начался суд над семью епископами, и пересуды о нем смешались со сплетнями о королевском младенце. К тому времени ликование в Уайтхолле угасло, поскольку царственный младенец чувствовал себя очень плохо, и было похоже, что он не выживет, что чрезвычайно обрадовало бы толпу на улице.
Придя однажды в королевские покои, Аннунсиата выяснила, что принц не усваивает овсянку, которой его кормили, несмотря на то, что в нее добавляли смородину. Вспомнив собственный опыт, полученный, когда Руперт был маленьким, она умоляла королеву приказать ее врачу разрешить кормить младенца грудным молоком.
– Я уверена, что это спасет его, ваше величество, – убеждала Аннунсиата королеву. – Трое моих детей умерли в младенчестве, следующие трое были вскормлены грудью, все выжили и стали сильными и здоровыми мальчиками. Мой старший сын Руперт, как вы, наверное, помните, ваше величество, пал при Седжмуре.
Королева, движимая, вероятно, тем, что обращались к ее материнскому инстинкту, пообещала подумать. Аннунсиата, конечно, не знала, повлияли ли ее слова на ход событий, но на следующий день королевский врач, тщательно осмотрев принца, заявил, что его высочество надо кормить грудным молоком.
Доверенные слуги были разосланы по ближайшим окрестностям Лондона, и к вечеру из Ричмонда доставили жену черепичного мастера, бедную женщину в старых туфлях, без чулок, в оборванной рабочей одежде, но молодую, здоровую и крепко сбитую. Ее грудь была полна молока, поскольку она недавно родила, и принц тут же приник к ней. Через несколько дней младенец выздоровел и прибавил в весе. Благодарный король наградил кормилицу, выдав две сотни гиней и назначив содержание в две сотни фунтов ежемесячно до конца ее дней.
Хлорис рассказывала, что столь быстрое выздоровление принца приписывалось на улицах тому, что эта женщина и была его родной матерью. А то, что королева так быстро оправилась после родов, тоже было свидетельством того, что никаких родов не было. Возмущенный король потребовал публичного подтверждения факта родов королевы с тем, чтобы раз и навсегда пресечь сплетни. Расследование подтвердило, что обмана с ее стороны не было, из чего сплетники сделали вывод: если бы обмана не было, королю и в голову не пришло бы назначать расследование.
Затем, тридцатого июня, все семь епископов были оправданы и отпущены из Тауэра. Ликующий народ снова высыпал на улицы, и их неофициальный праздник был еще веселее и громче, чем тот, который им устроил король по случаю рождения наследника. Армия, стоящая лагерем в нескольких милях от Лондона, в Хаунслоу Хит, веселилась так, что звуки этого торжества доносились до Лондона. Аннунсиату мучили тяжелые мысли: считалось, что армия была силой короля, но, если они так радовались реабилитации епископов, то за кого будут сражаться, если дело дойдет до конфронтации? Она еще раз попыталась получить прощение для Мартина, но король ответил, на сей раз более открыто, что все зависит от ее решения. В середине июля она закрыла Чельмсфорд-хаус и отбыла в Морлэнд ожидать дальнейшего развития событий.
Весь август и сентябрь принц Оранский собирал в Голландии войска и корабли для вторжения в Англию. Это известие дошло до Аннунсиаты от Мартина через Эдмунда, одновременно пришло тревожное сообщение о том, что ряд английских дворян подписали секретное прошение, адресованное принцу Оранскому, в котором ему предлагалось вторгнуться на территорию Англии, и была обещана поддержка в том случае, если это произойдет.
«Я не знаю имена этих людей, но документ, без сомнения, существует. Подумай, кому это наиболее выгодно, и ты поймешь, о ком идет речь».
Аннунсиата вернулась в Лондон в начале сентября, чтобы предупредить короля о грозящей ему опасности. Разведка уже проинформировала его, что к голландской границе со всех сторон, даже из Швеции, подтягиваются войска. Что бы ни говорила Аннунсиата, ничто не могло убедить короля в том, что это делается совсем не для нападения на Францию. Аннунсиата не могла открыть источник своих сведений из-за опасения, что это плохо скажется на членах ее семьи, находящихся за границей, поэтому король практически не обратил внимания на все ее мольбы, лишь вежливо поблагодарив за беспокойство.
– Можете спокойно ехать домой, с сознанием выполненного долга и в полной уверенности в своей безопасности. Моя дорогая графиня, никому никогда и в голову не придет в такое время года пересекать с большой армией канал. Все моряки утверждают это в один голос. Это дурацкая затея, а моего племянника можно назвать как угодно, но не дураком.
Аннунсиата вернулась домой еще более напуганная и написала письмо, умоляя Мартина и обоих сыновей приехать домой. Мартину она писала:
«Твоя ссылка длится уже слишком долго, и я уверена, что король защитит тебя. Если ты предложишь ему свои услуги, у него не останется выбора, а ты здесь очень нужен, гораздо нужнее, чем я могу сказать».
По всему северу ходили разговоры о поддержке, которая будет предоставлена принцу Вильгельму, если он решится на вторжение, и Аннунсиата больше никому не могла доверять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Король был вне себя от радости и приказал устроить пышное празднование по случаю рождения наследника: фейерверки, хлопушки, банкеты, колокольный перезвон по всему Лондону, реки вина, чтобы отпраздновать рождение принца Джеймса Фрэнсиса Эдуарда, принца Уэльского. Народ с удовольствием участвовал в празднике, особенно после того, как объявили, что вино – подарок короля, но Хлорис и Том докладывали Аннунсиате, что, несмотря на фейерверки и гуляния, Лондон наводняли гнусные сплетни.
– Самая излюбленная побасенка гласит о том, что младенца подложили королеве в согревающей ванночке, – рассказывала Хлорис своей госпоже. – И все возражения, что незаметно сделать такое невозможно, в расчет не принимаются, мадам. Другие говорят, – продолжала Хлорис, – что королева все-таки родила ребенка, но девочку, и ее подменили мальчиком тогда, когда пеленали.
Восемнадцатого июня начался суд над семью епископами, и пересуды о нем смешались со сплетнями о королевском младенце. К тому времени ликование в Уайтхолле угасло, поскольку царственный младенец чувствовал себя очень плохо, и было похоже, что он не выживет, что чрезвычайно обрадовало бы толпу на улице.
Придя однажды в королевские покои, Аннунсиата выяснила, что принц не усваивает овсянку, которой его кормили, несмотря на то, что в нее добавляли смородину. Вспомнив собственный опыт, полученный, когда Руперт был маленьким, она умоляла королеву приказать ее врачу разрешить кормить младенца грудным молоком.
– Я уверена, что это спасет его, ваше величество, – убеждала Аннунсиата королеву. – Трое моих детей умерли в младенчестве, следующие трое были вскормлены грудью, все выжили и стали сильными и здоровыми мальчиками. Мой старший сын Руперт, как вы, наверное, помните, ваше величество, пал при Седжмуре.
Королева, движимая, вероятно, тем, что обращались к ее материнскому инстинкту, пообещала подумать. Аннунсиата, конечно, не знала, повлияли ли ее слова на ход событий, но на следующий день королевский врач, тщательно осмотрев принца, заявил, что его высочество надо кормить грудным молоком.
Доверенные слуги были разосланы по ближайшим окрестностям Лондона, и к вечеру из Ричмонда доставили жену черепичного мастера, бедную женщину в старых туфлях, без чулок, в оборванной рабочей одежде, но молодую, здоровую и крепко сбитую. Ее грудь была полна молока, поскольку она недавно родила, и принц тут же приник к ней. Через несколько дней младенец выздоровел и прибавил в весе. Благодарный король наградил кормилицу, выдав две сотни гиней и назначив содержание в две сотни фунтов ежемесячно до конца ее дней.
Хлорис рассказывала, что столь быстрое выздоровление принца приписывалось на улицах тому, что эта женщина и была его родной матерью. А то, что королева так быстро оправилась после родов, тоже было свидетельством того, что никаких родов не было. Возмущенный король потребовал публичного подтверждения факта родов королевы с тем, чтобы раз и навсегда пресечь сплетни. Расследование подтвердило, что обмана с ее стороны не было, из чего сплетники сделали вывод: если бы обмана не было, королю и в голову не пришло бы назначать расследование.
Затем, тридцатого июня, все семь епископов были оправданы и отпущены из Тауэра. Ликующий народ снова высыпал на улицы, и их неофициальный праздник был еще веселее и громче, чем тот, который им устроил король по случаю рождения наследника. Армия, стоящая лагерем в нескольких милях от Лондона, в Хаунслоу Хит, веселилась так, что звуки этого торжества доносились до Лондона. Аннунсиату мучили тяжелые мысли: считалось, что армия была силой короля, но, если они так радовались реабилитации епископов, то за кого будут сражаться, если дело дойдет до конфронтации? Она еще раз попыталась получить прощение для Мартина, но король ответил, на сей раз более открыто, что все зависит от ее решения. В середине июля она закрыла Чельмсфорд-хаус и отбыла в Морлэнд ожидать дальнейшего развития событий.
Весь август и сентябрь принц Оранский собирал в Голландии войска и корабли для вторжения в Англию. Это известие дошло до Аннунсиаты от Мартина через Эдмунда, одновременно пришло тревожное сообщение о том, что ряд английских дворян подписали секретное прошение, адресованное принцу Оранскому, в котором ему предлагалось вторгнуться на территорию Англии, и была обещана поддержка в том случае, если это произойдет.
«Я не знаю имена этих людей, но документ, без сомнения, существует. Подумай, кому это наиболее выгодно, и ты поймешь, о ком идет речь».
Аннунсиата вернулась в Лондон в начале сентября, чтобы предупредить короля о грозящей ему опасности. Разведка уже проинформировала его, что к голландской границе со всех сторон, даже из Швеции, подтягиваются войска. Что бы ни говорила Аннунсиата, ничто не могло убедить короля в том, что это делается совсем не для нападения на Францию. Аннунсиата не могла открыть источник своих сведений из-за опасения, что это плохо скажется на членах ее семьи, находящихся за границей, поэтому король практически не обратил внимания на все ее мольбы, лишь вежливо поблагодарив за беспокойство.
– Можете спокойно ехать домой, с сознанием выполненного долга и в полной уверенности в своей безопасности. Моя дорогая графиня, никому никогда и в голову не придет в такое время года пересекать с большой армией канал. Все моряки утверждают это в один голос. Это дурацкая затея, а моего племянника можно назвать как угодно, но не дураком.
Аннунсиата вернулась домой еще более напуганная и написала письмо, умоляя Мартина и обоих сыновей приехать домой. Мартину она писала:
«Твоя ссылка длится уже слишком долго, и я уверена, что король защитит тебя. Если ты предложишь ему свои услуги, у него не останется выбора, а ты здесь очень нужен, гораздо нужнее, чем я могу сказать».
По всему северу ходили разговоры о поддержке, которая будет предоставлена принцу Вильгельму, если он решится на вторжение, и Аннунсиата больше никому не могла доверять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110