Мартин бережно распустил прическу Аннунсиаты, нежными и чувствительными пальцами вынимая шпильки, на которых она держалась. Пышная масса ее волос упала, как безмолвный тяжелый туман, окутавший ее белую шею и спину. Затем он осторожно снял с нее последнюю тонкую белую рубашку и они остались обнаженными.
Ощущение было таким, будто нагота была для них чем-то очень личным, а одежда, казалось, являлась свидетелем того, что здесь происходит, и мешала им, а теперь они воистину были наедине друг с другом. Время заботливо поддерживало их, словно неся на волне большого прибоя, но без шума и пены. Аннунсиата удивленно разглядывала тело Мартина – стройное, смуглое, нежное, совершенное. Она взяла кисти его рук и поцеловала в трепетной страсти, любуясь их изяществом, силой и спокойной властью над нею, таящейся в них. Она нежно прикасалась к его лицу, проводя рукой по контуру носа и губ, чувственными пальцами пробегала по чистой линии подбородка к маленькому нежному уху, пропускала его шелковистые темные волосы через свои белые пальцы.
– Я люблю тебя... – в удивлении и благоговении прошептала Аннунсиата.
Мартин лежал рядом с ней, а перед его взором простиралось несравненное королевство ее белого, прекрасного тела, настолько прекрасного, что оно казалось нереальным и далеким, вызовом самой природе. Она смотрела на него бездонными глазами, страдающими под гнетом своей красоты. И освободить ее от этого гнета мог только он. Мартин бережно прикасался к ней, нежно пробегая сильными пальцами по всему телу, и ощущение от этих прикосновений было непередаваемо легким – казалось, разницы между прикосновением его пальцев к ее телу и ее тела к его пальцам не было. Их чувства слились воедино. Мартин целовал ее глаза, щеки, губы, длинную шею и нежную ямку в ее основании, круглые груди и мягкий живот, включая самые сокровенные и укромные уголки. Аннунсиата отзывалась на эти ласки страстным трепетом тела, жаждущего подчиниться его силе.
Когда он аккуратно и бережно овладел ею, стон сладострастия вырвался из их груди от невыносимого желания: казалось, движения обоих были подчинены какой-то непонятной силе, владеющей ими без их на то воли, словно они были рождены большим темным приливом, далеко-далеко отсюда, там, где рождается невообразимый экстаз.
Позже, когда они спокойно лежали в чистой, растекающейся темноте, Мартин почувствовал, что ее лицо стало мокрым от слез – она не могла, да и не хотела сдерживать их.
– Это не похоже на обычное занятие любовью, это – сама любовь, – сказал он наконец.
– Всю жизнь я что-то искала и спрашивала свое сердце: «Неужели это все? Обязательно должно быть что-то еще!» – она положила голову ему на плечо, теснее прижимаясь к его щеке. – Теперь я нашла это. Я нашла тебя.
К четвертому июля мятежники достигли Бриджуотера, и пришло донесение, что Монмаут послал за провизией, рабочими, плотниками и инструментами, как будто готовился к осаде города.
– Сумасшествие!– сказал Фивершем. – Это станет его концом.
– Просто хитрость, – предположил лорд Черчиль.
– Он ведь еще собирает лошадей и упряжь. Подготовка к осаде ведется для отвода глаз. Он надеется уйти от нас к северу, если мы зазеваемся.
– Похоже, это письмо подтверждает ваши соображения, – согласился лорд Фивершем.
Перед ним лежало письмо из Лондона, в котором говорилось, что лорд Деламер устремился в Чешир, возможно для того, чтобы поднять людей, которые присоединятся к Монмауту.
– Поход на север... Ну что ж, наша кавалерия лучше, и это будет нам на руку, – проговорил лорд Фивершем, передернув плечами. – Но попытка удерживать Бриджуотер для них равносильна самоубийству. В любом случае, у них нет ни единого шанса. Мы пойдем на Западную Зеландию и разобьем там лагерь. Между деревней и Бриджуотером открытое пространство.
Пятого июля в три часа дня королевская армия разбила лагерь на плоской равнине перед деревней, лицом к Бриджуотеру, расположенному в трех милях отсюда через торфяное болото Седжмур с глубокой дренажной канавой, которую местные жители называли Сухим Рейном. Здесь, в ста ярдах от канавы, расположились шесть пехотных батальонов. Артиллерию поставили рядом с дорогой, которая вела в Бриджуотер, а кавалеристов расквартировали в деревне. Был отдан приказ держать коней наготове, поскольку ожидалось, что мятежники пойдут в прорыв или ночью, или на рассвете. А если такое случится, необходимо будет поднять кавалерию, чтобы преследовать врага.
Руперт проследил, чтобы коня накормили и удобно устроили, а затем пошел прогуляться с Майклом по лагерю, поговорить с Хьюго и Дадли, если сумеет их найти. Первый батальон, куда они пришли, располагался у дороги и состоял из марокканских ветеранов под началом полковника Керка. Все называли их «овечками Керка», потому что эмблемой полка была пасхальная овца, а может, и просто иронизируя над ними. Они посмотрели, как ветераны разуваются, удобней устраиваясь на ночлег, побродили еще немного и наконец увидели Дадли и Хьюго.
– Привет! Как дела, братец? – воскликнул Хьюго, ударяя его по плечу. – Как тебе нравится кавалерийская жизнь? Сказать по чести, я не думал, что когда-нибудь увижу тебя в военной форме, но она определенно тебе идет. Если бы в этой проклятой деревне были бы хоть какие-нибудь девицы, они бы охотно это подтвердили. Но здесь есть только сидр.
– Не отчаивайся, – добавил Дадли. – К сидру, который готовят в этой части страны, надо относиться с уважением. Моли Бога, чтобы наши овечки этой ночью не пронюхали про него.
– Ну, эти ребята в полном порядке, – сказал Хьюго, обводя рукой подразделение Керка. – Сейчас меня гораздо больше волнует то, как мы будем питаться в этом забытом Богом месте. Как твое жилье, Руперт? Хорошо ли готовит хозяйка?
– Еще не знаю, – ответил Руперт. – Я только разместил коней и пошел посмотреть, что происходит.
– Пока ничего...
– Мятежники, возможно, попытаются прорваться при первых проблесках зари, – сказал Дадли. – Говорят, что сегодня они потеряли тысячу людей, которые разошлись по домам, чтобы навестить жен и детей, как обычно делали по воскресеньям, и просто не вернулись. Герцог не станет тянуть время, рискуя потерять еще больше своих людей. Сейчас все отдыхают, но он поднимет их на марш, как только сможет.
– Тогда тебе придется сыграть свою партию, – сказал Хьюго, хлопая брата по плечу – Ну, ладно, мы должны на некоторое время отлучиться – разместить людей и лошадей и подумать о собственном жилье, а когда все будет сделано, приходите к нам ужинать. Ты тоже, Майкл. Попробуем этот знаменитый сидр, если наши желудки его выдержат.
Хьюго и Дадли ушли по своим делам, а Руперт и Майкл продолжили знакомство с лагерем. Слева от них проходила дренажная канава, глубокая и широкая, заполненная очень черной жидкой болотной грязью, имеющей довольно зловещий вид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Ощущение было таким, будто нагота была для них чем-то очень личным, а одежда, казалось, являлась свидетелем того, что здесь происходит, и мешала им, а теперь они воистину были наедине друг с другом. Время заботливо поддерживало их, словно неся на волне большого прибоя, но без шума и пены. Аннунсиата удивленно разглядывала тело Мартина – стройное, смуглое, нежное, совершенное. Она взяла кисти его рук и поцеловала в трепетной страсти, любуясь их изяществом, силой и спокойной властью над нею, таящейся в них. Она нежно прикасалась к его лицу, проводя рукой по контуру носа и губ, чувственными пальцами пробегала по чистой линии подбородка к маленькому нежному уху, пропускала его шелковистые темные волосы через свои белые пальцы.
– Я люблю тебя... – в удивлении и благоговении прошептала Аннунсиата.
Мартин лежал рядом с ней, а перед его взором простиралось несравненное королевство ее белого, прекрасного тела, настолько прекрасного, что оно казалось нереальным и далеким, вызовом самой природе. Она смотрела на него бездонными глазами, страдающими под гнетом своей красоты. И освободить ее от этого гнета мог только он. Мартин бережно прикасался к ней, нежно пробегая сильными пальцами по всему телу, и ощущение от этих прикосновений было непередаваемо легким – казалось, разницы между прикосновением его пальцев к ее телу и ее тела к его пальцам не было. Их чувства слились воедино. Мартин целовал ее глаза, щеки, губы, длинную шею и нежную ямку в ее основании, круглые груди и мягкий живот, включая самые сокровенные и укромные уголки. Аннунсиата отзывалась на эти ласки страстным трепетом тела, жаждущего подчиниться его силе.
Когда он аккуратно и бережно овладел ею, стон сладострастия вырвался из их груди от невыносимого желания: казалось, движения обоих были подчинены какой-то непонятной силе, владеющей ими без их на то воли, словно они были рождены большим темным приливом, далеко-далеко отсюда, там, где рождается невообразимый экстаз.
Позже, когда они спокойно лежали в чистой, растекающейся темноте, Мартин почувствовал, что ее лицо стало мокрым от слез – она не могла, да и не хотела сдерживать их.
– Это не похоже на обычное занятие любовью, это – сама любовь, – сказал он наконец.
– Всю жизнь я что-то искала и спрашивала свое сердце: «Неужели это все? Обязательно должно быть что-то еще!» – она положила голову ему на плечо, теснее прижимаясь к его щеке. – Теперь я нашла это. Я нашла тебя.
К четвертому июля мятежники достигли Бриджуотера, и пришло донесение, что Монмаут послал за провизией, рабочими, плотниками и инструментами, как будто готовился к осаде города.
– Сумасшествие!– сказал Фивершем. – Это станет его концом.
– Просто хитрость, – предположил лорд Черчиль.
– Он ведь еще собирает лошадей и упряжь. Подготовка к осаде ведется для отвода глаз. Он надеется уйти от нас к северу, если мы зазеваемся.
– Похоже, это письмо подтверждает ваши соображения, – согласился лорд Фивершем.
Перед ним лежало письмо из Лондона, в котором говорилось, что лорд Деламер устремился в Чешир, возможно для того, чтобы поднять людей, которые присоединятся к Монмауту.
– Поход на север... Ну что ж, наша кавалерия лучше, и это будет нам на руку, – проговорил лорд Фивершем, передернув плечами. – Но попытка удерживать Бриджуотер для них равносильна самоубийству. В любом случае, у них нет ни единого шанса. Мы пойдем на Западную Зеландию и разобьем там лагерь. Между деревней и Бриджуотером открытое пространство.
Пятого июля в три часа дня королевская армия разбила лагерь на плоской равнине перед деревней, лицом к Бриджуотеру, расположенному в трех милях отсюда через торфяное болото Седжмур с глубокой дренажной канавой, которую местные жители называли Сухим Рейном. Здесь, в ста ярдах от канавы, расположились шесть пехотных батальонов. Артиллерию поставили рядом с дорогой, которая вела в Бриджуотер, а кавалеристов расквартировали в деревне. Был отдан приказ держать коней наготове, поскольку ожидалось, что мятежники пойдут в прорыв или ночью, или на рассвете. А если такое случится, необходимо будет поднять кавалерию, чтобы преследовать врага.
Руперт проследил, чтобы коня накормили и удобно устроили, а затем пошел прогуляться с Майклом по лагерю, поговорить с Хьюго и Дадли, если сумеет их найти. Первый батальон, куда они пришли, располагался у дороги и состоял из марокканских ветеранов под началом полковника Керка. Все называли их «овечками Керка», потому что эмблемой полка была пасхальная овца, а может, и просто иронизируя над ними. Они посмотрели, как ветераны разуваются, удобней устраиваясь на ночлег, побродили еще немного и наконец увидели Дадли и Хьюго.
– Привет! Как дела, братец? – воскликнул Хьюго, ударяя его по плечу. – Как тебе нравится кавалерийская жизнь? Сказать по чести, я не думал, что когда-нибудь увижу тебя в военной форме, но она определенно тебе идет. Если бы в этой проклятой деревне были бы хоть какие-нибудь девицы, они бы охотно это подтвердили. Но здесь есть только сидр.
– Не отчаивайся, – добавил Дадли. – К сидру, который готовят в этой части страны, надо относиться с уважением. Моли Бога, чтобы наши овечки этой ночью не пронюхали про него.
– Ну, эти ребята в полном порядке, – сказал Хьюго, обводя рукой подразделение Керка. – Сейчас меня гораздо больше волнует то, как мы будем питаться в этом забытом Богом месте. Как твое жилье, Руперт? Хорошо ли готовит хозяйка?
– Еще не знаю, – ответил Руперт. – Я только разместил коней и пошел посмотреть, что происходит.
– Пока ничего...
– Мятежники, возможно, попытаются прорваться при первых проблесках зари, – сказал Дадли. – Говорят, что сегодня они потеряли тысячу людей, которые разошлись по домам, чтобы навестить жен и детей, как обычно делали по воскресеньям, и просто не вернулись. Герцог не станет тянуть время, рискуя потерять еще больше своих людей. Сейчас все отдыхают, но он поднимет их на марш, как только сможет.
– Тогда тебе придется сыграть свою партию, – сказал Хьюго, хлопая брата по плечу – Ну, ладно, мы должны на некоторое время отлучиться – разместить людей и лошадей и подумать о собственном жилье, а когда все будет сделано, приходите к нам ужинать. Ты тоже, Майкл. Попробуем этот знаменитый сидр, если наши желудки его выдержат.
Хьюго и Дадли ушли по своим делам, а Руперт и Майкл продолжили знакомство с лагерем. Слева от них проходила дренажная канава, глубокая и широкая, заполненная очень черной жидкой болотной грязью, имеющей довольно зловещий вид.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110