Аннунсиата понимала, что присутствие в доме кузины – скромной, интеллигентной и симпатичной молодой женщины с тонким вкусом – весьма полезно. Она также считала, что та способна на большее, и поэтому нашла на роль няни-гувернантки скромную молодую вдову ткача по имени Доркас, живущую неподалеку, и начала сама обучать Элизабет премудростям ведения дома, чтобы кузина могла справляться с многочисленными домашними обязанностями, когда Аннунсиата не могла или не хотела этого делать. Обе женщины – и Элизабет, и Доркас – находились под неофициальным, но очень эффективным контролем горничной Аннунсиаты – острой на язык, наблюдательной и сметливой лондонки по имени Джейн Берч, всегда знавшей все и вся, и, как ни странно, абсолютно не забивавшей себе этим голову.
Элизабет, ответственная за столь высокий прием в Баллинкри-хаус, вооруженная до зубов многочисленными инструкциями Аннунсиаты и ее семейными поваренными книгами, передаваемыми из поколения в поколение, под пристальным вниманием Берч, прекрасно понимала, что ей будет за малейший промах, и сумела так организовать всех поваров и слуг, что ни у кого не возникло даже мысли хотя бы в чем-то ее упрекнуть. Чего там только не было: нежнейшая семга-пашот в сладком соусе из фенхеля, щука под каперсовым соусом, изысканная морлэндская ветчина, закопченная по секретному семейному рецепту Аннунсиаты, копченое седло барашка, украшенное сочными цукатами из апельсинов, лобстеры в пикантном соусе, пирог с зайчатиной с маленькими луковичками наверху, вареные яйца и спаржа; паштет из оленины с возбуждающими аппетит пряностями, трубочки из слоеного теста, наполненные фаршем из крабов в белоснежном сливочном соусе, щедро сдобренном корицей и гвоздичным маслом; далее располагались: блюда с целым павлином с хвостом, расправленным веером и привязанным тонкой, почти незаметной проволочкой, и индейка, приготовленная тем же способом. Устрицы в шерри с молотым мускатным орехом были отменны, а о жареных вальдшнепах, заливном из перепелов, куропатках, фаршированных печеными сладкими каштанами, козленке, отваренном в молоке, нежнейших тушеных угрях, особенно любимых королем, и говорить не приходилось. Свежие и засахаренные фрукты, цукаты, «пьяная» клубника в бренди, сладкий творог с мускатным орехом и сливками, щедро украшенный крупной, блестящей черной смородиной, всевозможные виды сладкого французского желе и пудинги, древние рецепты которых Аннунсиата бережно хранила от всех посторонних глаз, кроме доверенного личного шеф-повара. И апофеозом этой вакханалии было поданное на огромном блюде ассорти из мороженого и шербета, для приготовления которого необходимо было заручиться поддержкой самого короля, поскольку его ледник в Сент-Джеймсе был единственным во всей округе. К столу были поданы рейнское и белое сухое вино, специально доставленное из погребов Испании и Канарских островов, а также французское шампанское, в последнее время ставшее очень популярным в лондонском свете.
Стол был отлично сервирован: скатерти ослепительно белы, все тарелки вымыты до блеска, хрусталь сверкал, как бриллианты, цветы и салфетки находились там, где положено, слуги были столь чисты, аккуратны и стояли так стройно, что казались не живыми, а нарисованными. Аннунсиата была удовлетворена. Она нашла взглядом Берч, стоящую поодаль от гостей, и одобрительно кивнула ей, та в свою очередь кивнула Элизабет, прячущейся в укромном уголке. Элизабет с облегчением вздохнула, напряжение спало, и ее колени внезапно подкосились – пришлось опереться о стену, чтобы не упасть.
Аннунсиата с неменьшим облегчением наблюдала, как ее гости подходят к столу, чтобы отойти от него уже с полными тарелками и стаканами, попивая вино, жуя и болтая одновременно. Все сработало, все шло как надо, это был успех. Именно так ей все и виделось, когда она пустилась в это сумасшедшее путешествие в Лондон: появление ребенка на свет в Уайтхолле, отмеченное блистательным приемом. С одной стороны, Аннунсиата презирала фешенебельную толпу с ее пустой болтовней и слепым подражанием моде и подсмеивалась над собой, с другой – была беспокойной, меркантильной, охваченной тихой, затаенной злобой. Баловень фортуны, она трижды выходила замуж за очень уважаемых людей, но все же была незаконнорожденной дочерью эксцентричной матери. В ней жило что-то еще, глубоко запрятанное и тщательно охраняемое. Эта, третья, Аннунсиата готова была победить весь мир в его собственной игре, переплюнуть моду, но только в случае крайней необходимости. Ее переполняли честолюбивые планы в отношении детей. Новый ребенок, если выживет, должен иметь все преимущества высоких связей с самого начала. У него обязательно будет титул – она займется этим буквально в ближайшем будущем, поскольку при таком количестве желающих добиться титула у короля будет неимоверно сложно. На это могли уйти годы...
Она четко осознавала, что играет с огнем, так как не могла не заметить, что король смотрит на нее с робким, лукавым восхищением. Беседуя с ним, Аннунсиата краем глаза видела Ральфа, пытающегося привлечь ее внимание. Милый Ральф! Муж был так хорош в новом наряде из иссиня-черного бархата и серебристого шелка, который она сама с любовью выбирала, – но сейчас она не могла уделить ему ни секунды, поскольку рядом находился король с его восхищением и масса других гостей, которых необходимо развлекать. Она действительно очень радовалась, что муж приехал с ней в город, однако надеялась, что он сумеет найти здесь какое-нибудь занятие и не будет слишком отвлекать ее.
Когда обед был почти закончен, Берч и Доркас поднялись наверх, чтобы приготовить детей, спуститься с ними в большой зал и там ожидать гостей, возвращающихся из столовой. Младенец был оставлен напоследок. Он не спал, но спокойно лежал на руках Берч в своем тяжелом торжественном крестильном наряде; его лицо после утреннего крика было красней вареного рака. По случаю рождения первого ребенка его величество подарил Аннунсиате богато расшитую рубашку, принцесса Генриетта в день вторых родов прислала ей шелковую шаль.
Сейчас Доркас привела детей в залу, приглаживая их и без того гладкие волосы, поправляя невидимые складки на одежде, умоляя стоять спокойно и никуда не убегать. Хьюго и Арабелле – близнецам – было по девять лет. Хьюго, который стал виконтом Баллинкри после смерти отца, когда ему еще не исполнилось и года, знал, что он очень похож на отца во взглядах, и посему вынужден был посвящать много времени своей еще совсем короткой жизни раздумьям над проблемами, с которыми ему приходилось сталкиваться. Он был невысоким, худощавым, смуглым мальчиком с темными вьющимися волосами и голубыми глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110