Более внимательное рассмотрение и сопоставление обстоятельств их жизни, наиболее важных черт личности обнаруживают в них много общего, явное или скрытое родство судеб и умонастроений, которое придавало дополнительный драматизм их борьбе.
Прежде всего бросается в глаза, что ни тот ни другой не получили систематического, завершенного воспитания и образования, хотя образовательно-нравственный фундамент, заложенный в Карла его учителями, представляется более основательным. Петр же до десяти лет, то есть до тех пор, пока кровавые события не вытолкнули его из Кремля, успел лишь пройти выучку мастерству церковно-славянской грамоты под руководством дьяка Никиты Зотова. Те же науки, которые Карл изучал с опытными учителями — арифметику, геометрию, артиллерию, фортификацию, историю, географию и так далее, — Петр наверстывал сам, без всякого плана, с помощью «дохтура» Яна Тиммермана (математика весьма посредственного, не раз делавшего ошибки, например, в задачах на умножение) и других не более сведущих учителей. Зато охотой к учению и бойкостью в самостоятельном приобретении знаний Петр намного превосходил своего противника. Воспитание шведского короля можно назвать книжно-героическим, воспитание Петра — военно-ремесленным. Оба государя любили в юности военные забавы, но Карл относился к военному делу идеалистически, видя в нем способ удовлетворить свое честолюбие, а царь подходил к тому же предмету сугубо практически, как к средству решения государственных задач.
Карл рано оказался вырванным из круга детских представлений вследствие потери родителей, Петр — по причине дворцового переворота. Но если Карл твердо усвоил традиции шведской государственности, то Петр оторвался от традиций и преданий кремлевского дворца, которые составляли основу политического миросозерцания старорусского царя. Понятия и наклонности Петра в юности получили крайне одностороннее направление. По словам Ключевского, вся его политическая мысль долгое время была поглощена борьбой с сестрой и Милославскими; все гражданское настроение его сложилось из ненависти и антипатии к духовенству, боярству, стрельцам, раскольникам; солдаты, пушки, фортеции, корабли заняли в его уме место людей, политических учреждений, народных нужд, гражданских отношений: Область понятий об обществе и общественных обязанностях, гражданская этика «очень долго оставались заброшенным углом в духовном хозяйстве Петра». Тем удивительнее, что шведский король скоро презрел общественные и государственные нужды ради личных наклонностей и симпатий, а кремлевский изгой положил жизнь на служение Отечеству, выразив свою душу в бессмертных словах: «А о Петре ведайте, что ему жизнь не дорога, только бы жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего».
И Карл, и Петр оказались самодержавными государями огромных империй в очень раннем возрасте, и оба в результате политического переворота (в случае с Петром, правда, более драматического). Оба, однако, сумели подчинить себе события и не сделались игрушкой в руках дворцовых партий и влиятельных фамилий. Петр ощущал колебания под своим троном в течение длительного времени и после стрелецкого восстания остерегался надолго покидать Россию, в то время как Карл мог пятнадцать лет не наведываться в Швецию без всяких опасений за судьбу своей короны. Сама же охота к перемене мест была одинаково характерна для обоих: и король, и царь были вечными гостями как за границей, так и дома.
Равным образом им была присуща и склонность к неограниченному правлению — ни тот ни другой ни разу не усомнились в том, что они помазанники Божий и вольны по своему усмотрению распоряжаться жизнью и имуществом своих подданных. Оба жестоко карали всякое покушение на свою власть, но Петр при этом легко впадал в ярость и откровенное палачество. Собственноручная расправа над стрельцами и царевичем Алексеем — хрестоматийные тому примеры. Правда, заметное отличие в отношении к своему сану видно в том, что Петр не стыдился сделать собственную власть предметом шутки, величая, например, князя Ф.Ю. Ромодановского королем, государем, «вашим пресветлым царским величеством», а себя «всегдашним рабом и холопом Piter'ом» или просто по-русски Петрушкой Алексеевым. Трудно точно указать источник пристрастия к подобному шутовству. Ключевский считал, что склонный к шуткам и веселью характер достался Петру от отца, «который тоже любил пошутить, хотя и остерегался быть шутом». Впрочем, скорее уж напрашивается сравнение с аналогичными выходками Ивана Грозного по отношению к Симеону Бекбулатовичу. Видимо, здесь мы имеем дело с чисто русским явлением — припадками юродства у самодержавного государя, которому его власть иногда самому кажется непомерной. Другая отличительная черта единовластия Петра состояла в умении прислушиваться к дельному совету и отступить от своего решения, если оно, по зрелом размышлении, неверно или вредно, — черта, совершенно отсутствующая у Карла с его почти маниакальной манией непогрешимости и верности однажды принятому решению.
В тесной связи с шутовством Петра по отношению к своему сану находились и его непристойные до кощунства пародии на церковную обрядность и иерархию, причем эти увеселения были штатными, облеченными в канцелярские формы. Учрежденная ранее других коллегия пьянства, или по официальному определению «сумасброднейший, всешутейший и всепьянейший собор», состояла под председательством набольшего шута, носившего титул князя-папы, или всешумнейшего и всешутейшего патриарха московского, кукуйского и всея Яузы. При нем был конклав из 12 кардиналов и других «духовных» чинов, носивших прозвища, которые, по словам Ключевского, ни при каком цензурном уставе не появятся в печати. Петр носил в этом соборе сан протодьякона и сам сочинил для него устав. У собора был особый порядок священнодействия, или, лучше сказать, пьянодействия, «служения Бахусу и честнаго обхождения с крепкими напитками». Например, новопринимаемому члену задавался вопрос: «Пиеши ли?», пародировавший церковное: «Веруеши ли?» На Масленице 1699 года царь устроил служение Бахусу: патриарх, князь-папа Никита Зотов, бывший учитель Петра, пил и благословлял преклонявших перед ним колена гостей, осеняя их сложенными накрест двумя чубуками, подобно тому как делают архиереи дикирием и трикирием; потом с посохом в руке «владыка» пустился в пляс. Характерно, что паскудного зрелища православных шутов не вынес только один из присутствовавших — иноземный посол, покинувший собрание. Вообще иноземные наблюдатели готовы были видеть в этих безобразиях политическую и даже народовоспитательную тенденцию, направленную будто бы против русской церковной иерархии, предрассудков, а также против порока пьянства, выставляемого в смешном виде.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94