зажимали пальцы в кремневый замок ружья, стягивали палкой веревку на голове, пока не вылезут глаза, или ловили детей, били кнутом на глазах у родителей и делали вид, что вешают их.
Через десять дней шведская армия добралась до Литвы, оставив в Мазурии выжженную пустыню. Один драгунский полковник вспоминал: «Множество народу было убито, а также все было сожжено и разорено, так что, думается мне, оставшиеся в живых не скоро забудут шведов».
Вечером 27 января 1708 года Карл подошел к Неману и узнал, что в Гродно находится сам царь. Не считая неприятельских сил, всего с 800 кавалеристами и драбантами, сопровождаемый Маленьким Принцем, король ворвался на мост. Здесь он впервые убил нескольких человек в рукопашной схватке. На другой день русские покинули город через северные ворота, буквально в то самое время, когда шведы входили в него через южные. Приказ разрушить за собой мост не был выполнен из-за измены бригадира Мюленфельда, перешедшего на сторону шведов (другие перебежчики, капитаны Сакс и Фок, предлагали со 100-150 людьми захватить Петра, который, по их словам, часто бывал без охраны далеко от армии). Однако ночью 3000 русских кавалеристов вернулись, напали на караулы и проникли в Гродно. В темноте завязалась отчаянная рубка, почти вслепую. Король вновь принял в ней участие и едва не погиб: ружье русского драгуна, направленное на него, дало осечку.
Отбив нападение, Карл бросился за русскими. Преследование велось им так быстро, что русский отряд едва успевал опустошать за собой местность. Шведы въезжали в деревни, где еще дергались обожженные туши скотины; по дорогам виднелись трупы загнанных русских лошадей.
В начале февраля король дал отдых войску в Сморгони, известном тогда пристанище литовских укротителей медведей. Гилленкрок пишет, что именно здесь, в результате бесед с Мюленфельдом, расписавшим яркими красками тяжелое положение русских, Карл окончательно решил идти на Москву, а не на Новгород и Псков, как хотел Пипер (генерал Аксель Спарре сейчас же «вспомнил» старинное предсказание, что некто Спарре будет губернатором в Москве). Однако это показание сомнительно: до сих пор Карл всегда прямо шел на вражеские столицы, и вряд ли советы Пипера держаться ближе к шведским провинциям могли прийтись по вкусу королю.
В середине марта Карл двинулся дальше к Радошковичам, где еще три месяца простоял, занимаясь муштрой и выискивая по деревням последние крохи съестных припасов. Шведы научились отыскивать крестьянские тайники. Крестьяне даже подозревали здесь колдовство, но дело объяснялось просто: шведы заметили, что тайник обычно располагается под тем местом, где быстрее тает снег. Солдаты втыкали в землю шесты с крюками — вытащенная из-под земли солома служила верным признаком сокрытия тайника.
25 марта в Радошковичи прибыл Левенгаупт для получения инструкций. На его вопрос, куда вести курляндский корпус, Карл дал уклончивый ответ, «как делал не раз, не желая преждевременно раскрывать своих планов» (записки Левенгаупта). Эта уклончивость впоследствии дорого обошлась и Левенгаупту, и самому Карлу.
6 июня Карл из Радошковичей повел армию дальше на восток. На вопрос Гилленкрока о направлении движения король ответил:
— Теперь мы идем по дороге на Москву, и если только будем продолжать, то, конечно, дойдем!
Гилленкрок возразил, что русские, несомненно, будут воздвигать на пути шведов укрепления и защищать их.
— Все эти укрепления ничего не стоят и не задержат наступления, — отмахнулся от него Карл.
Король простился со Станиславом и оставил ему 8000 новобранцев под началом генерала Крассау. Передают, что Карл сказал Станиславу:
— Я надеюсь, что князь Собеский нам всегда останется предан. Не полагаете ли вы, что он мог бы быть отличным царем России?
Польшу Карл не увидел больше никогда, а при следующей его встрече со Станиславом один из них был уже беглецом без армии, другой — турецким пленником.
3
В том, что двадцатипятилетний Карл, победоносно окончивший семь кампаний, надеялся дойти до Москвы и свергнуть Петра с престола, не было ничего удивительного. Такие походы совершались как до него, так и после — татарами в XVI-XVII веках, поляками в Смутное время, Наполеоном в 1812 году — при практически одинаковом военно-техническом обеспечении продвижения войск. Россия с ее 15-миллионным населением и огромной протяженностью границ не могла быть одинаково защищенной на всех направлениях и предоставляла противнику большие возможности в выборе маневра при вторжении. У Карла даже были преимущества перед Наполеоном: шведы лучше знали Россию, не боялись зимних кампаний, и им противостояла армия, имевшая очень небольшой боевой опыт; наконец, вспыхнувшее в 1708 году восстание Булавина и колеблющаяся позиция Мазепы грозили России добавлением к войне с внешним врагом войны гражданской.
Большинство упреков, брошенных военными и историками в адрес Карла после полтавской катастрофы, касаются не самого решения шведского короля идти на Москву, а стратегического осуществления этого замысла. Одни (как, например, Леер в классической «Стратегии»), не отрицая военных дарований Карла, повторяют вслед за Вольтером: «храбрый, отчаянно храбрый солдат, не более» — и определяют стратегию Карла как типично авантюристическую . Другие (вроде русского историка Герье) вообще не признают наличия какого-либо плана в русском походе, «если только не называть планом стремление бить врага там, где он встретится, но тогда полководцами были и Рагнары, Гаральды и Рюрики».
Действительно, полководческие способности Карла в значительной мере ослаблялись его «викингством», если, конечно, вообще можно говорить об их ослаблении у человека, одерживавшего в течение семи лет беспрерывные победы. Точнее будет сказать, что Карл великолепно овладел агрессивной, наступательной тактикой, которая принесла ему первые успехи, и постепенно стал пренебрегать стратегией. Однако в русском походе стратегический план у Карла, вероятно, был (об этом можно судить только по его действиям, поскольку королевские архивы не дошли до наших дней) и состоял в следующем: 1) энергичное наступление к Москве; 2) использование операционных линий севернее Полесья; 3) поддержание связи (а в будущем и соединение) с Левенгауптом. Ниже мы увидим, как упорно Карл проводил в жизнь свой стратегический замысел, и если все-таки не преуспел в этом, то значительная доля «вины» за его неудачу лежит и на русском генеральном штабе.
Хуже всего было то, что Карл выдумал себе определенные правила войны и хотел, чтобы победа доставалась ему сообразно с ними. Правила эти заключались, как мы уже могли видеть, во-первых, в том, чтобы не допускать даже мысли об отступлении и придерживаться однажды выбранного направления и цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Через десять дней шведская армия добралась до Литвы, оставив в Мазурии выжженную пустыню. Один драгунский полковник вспоминал: «Множество народу было убито, а также все было сожжено и разорено, так что, думается мне, оставшиеся в живых не скоро забудут шведов».
Вечером 27 января 1708 года Карл подошел к Неману и узнал, что в Гродно находится сам царь. Не считая неприятельских сил, всего с 800 кавалеристами и драбантами, сопровождаемый Маленьким Принцем, король ворвался на мост. Здесь он впервые убил нескольких человек в рукопашной схватке. На другой день русские покинули город через северные ворота, буквально в то самое время, когда шведы входили в него через южные. Приказ разрушить за собой мост не был выполнен из-за измены бригадира Мюленфельда, перешедшего на сторону шведов (другие перебежчики, капитаны Сакс и Фок, предлагали со 100-150 людьми захватить Петра, который, по их словам, часто бывал без охраны далеко от армии). Однако ночью 3000 русских кавалеристов вернулись, напали на караулы и проникли в Гродно. В темноте завязалась отчаянная рубка, почти вслепую. Король вновь принял в ней участие и едва не погиб: ружье русского драгуна, направленное на него, дало осечку.
Отбив нападение, Карл бросился за русскими. Преследование велось им так быстро, что русский отряд едва успевал опустошать за собой местность. Шведы въезжали в деревни, где еще дергались обожженные туши скотины; по дорогам виднелись трупы загнанных русских лошадей.
В начале февраля король дал отдых войску в Сморгони, известном тогда пристанище литовских укротителей медведей. Гилленкрок пишет, что именно здесь, в результате бесед с Мюленфельдом, расписавшим яркими красками тяжелое положение русских, Карл окончательно решил идти на Москву, а не на Новгород и Псков, как хотел Пипер (генерал Аксель Спарре сейчас же «вспомнил» старинное предсказание, что некто Спарре будет губернатором в Москве). Однако это показание сомнительно: до сих пор Карл всегда прямо шел на вражеские столицы, и вряд ли советы Пипера держаться ближе к шведским провинциям могли прийтись по вкусу королю.
В середине марта Карл двинулся дальше к Радошковичам, где еще три месяца простоял, занимаясь муштрой и выискивая по деревням последние крохи съестных припасов. Шведы научились отыскивать крестьянские тайники. Крестьяне даже подозревали здесь колдовство, но дело объяснялось просто: шведы заметили, что тайник обычно располагается под тем местом, где быстрее тает снег. Солдаты втыкали в землю шесты с крюками — вытащенная из-под земли солома служила верным признаком сокрытия тайника.
25 марта в Радошковичи прибыл Левенгаупт для получения инструкций. На его вопрос, куда вести курляндский корпус, Карл дал уклончивый ответ, «как делал не раз, не желая преждевременно раскрывать своих планов» (записки Левенгаупта). Эта уклончивость впоследствии дорого обошлась и Левенгаупту, и самому Карлу.
6 июня Карл из Радошковичей повел армию дальше на восток. На вопрос Гилленкрока о направлении движения король ответил:
— Теперь мы идем по дороге на Москву, и если только будем продолжать, то, конечно, дойдем!
Гилленкрок возразил, что русские, несомненно, будут воздвигать на пути шведов укрепления и защищать их.
— Все эти укрепления ничего не стоят и не задержат наступления, — отмахнулся от него Карл.
Король простился со Станиславом и оставил ему 8000 новобранцев под началом генерала Крассау. Передают, что Карл сказал Станиславу:
— Я надеюсь, что князь Собеский нам всегда останется предан. Не полагаете ли вы, что он мог бы быть отличным царем России?
Польшу Карл не увидел больше никогда, а при следующей его встрече со Станиславом один из них был уже беглецом без армии, другой — турецким пленником.
3
В том, что двадцатипятилетний Карл, победоносно окончивший семь кампаний, надеялся дойти до Москвы и свергнуть Петра с престола, не было ничего удивительного. Такие походы совершались как до него, так и после — татарами в XVI-XVII веках, поляками в Смутное время, Наполеоном в 1812 году — при практически одинаковом военно-техническом обеспечении продвижения войск. Россия с ее 15-миллионным населением и огромной протяженностью границ не могла быть одинаково защищенной на всех направлениях и предоставляла противнику большие возможности в выборе маневра при вторжении. У Карла даже были преимущества перед Наполеоном: шведы лучше знали Россию, не боялись зимних кампаний, и им противостояла армия, имевшая очень небольшой боевой опыт; наконец, вспыхнувшее в 1708 году восстание Булавина и колеблющаяся позиция Мазепы грозили России добавлением к войне с внешним врагом войны гражданской.
Большинство упреков, брошенных военными и историками в адрес Карла после полтавской катастрофы, касаются не самого решения шведского короля идти на Москву, а стратегического осуществления этого замысла. Одни (как, например, Леер в классической «Стратегии»), не отрицая военных дарований Карла, повторяют вслед за Вольтером: «храбрый, отчаянно храбрый солдат, не более» — и определяют стратегию Карла как типично авантюристическую . Другие (вроде русского историка Герье) вообще не признают наличия какого-либо плана в русском походе, «если только не называть планом стремление бить врага там, где он встретится, но тогда полководцами были и Рагнары, Гаральды и Рюрики».
Действительно, полководческие способности Карла в значительной мере ослаблялись его «викингством», если, конечно, вообще можно говорить об их ослаблении у человека, одерживавшего в течение семи лет беспрерывные победы. Точнее будет сказать, что Карл великолепно овладел агрессивной, наступательной тактикой, которая принесла ему первые успехи, и постепенно стал пренебрегать стратегией. Однако в русском походе стратегический план у Карла, вероятно, был (об этом можно судить только по его действиям, поскольку королевские архивы не дошли до наших дней) и состоял в следующем: 1) энергичное наступление к Москве; 2) использование операционных линий севернее Полесья; 3) поддержание связи (а в будущем и соединение) с Левенгауптом. Ниже мы увидим, как упорно Карл проводил в жизнь свой стратегический замысел, и если все-таки не преуспел в этом, то значительная доля «вины» за его неудачу лежит и на русском генеральном штабе.
Хуже всего было то, что Карл выдумал себе определенные правила войны и хотел, чтобы победа доставалась ему сообразно с ними. Правила эти заключались, как мы уже могли видеть, во-первых, в том, чтобы не допускать даже мысли об отступлении и придерживаться однажды выбранного направления и цели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94