Капли больше в рот не возьму…
– Я знал, Касавополус, что вы все поймете правильно. А те придурки психом меня обозвали. Разве я садист, Тележник?
Инженер вяло улыбнулся, с трудом скрывая ужас. Еще бы!
Дуло пистолета продолжало упираться ему в руку!
– Итак, договорились, Тележник? – ласково промолвил я, передвинув пистолет к мизинцу.
– Конечно, командир. Конечно, сэр! Я…
– Превосходно! Тогда я отрежу вам мизинец! Чтобы закрепить наш договор!
Бедняга истошно завыл, пытаясь вырвать руку.
– Не дергайтесь, инженер, а то ненароком отфигачу вам всю руку, – все тем же ласковым тоном предупредил я. И, заметив на его посеревшем лице животный страх, подлил масла в огонь: – Тележник, да пойми же! Для работы тебе не нужны все пять пальцев. Зато, как только взглянешь на то место, где был мизинец, сразу пропадет всякая охота пить. Не бойся, это не так уж больно. Чик – и все! Будь мужчиной.
Несчастный всхлипнул, жалобно застонал, рука еще сильнее задергалась.
– Итак, приступим, – сказал я тоном опытного хирурга.
– Господи! Не надо! – взмолился он. – Командир Сифорт, умоляю вас! Я выполню любой ваш приказ! Пожалуйста, сэр! Пожалуйста!
Я сделал вид, будто размышляю. Потом покачал головой:
– Нет, Тележник, если я оставлю тебе мизинец, ты сразу забудешь свое обещание. Извини, но есть слово «надо». Понимаешь? Надо.
С идиотской рожей я поводил пистолетом, будто примеряясь.
– О Боже! Всемогущий! Пожалуйста, сэр! Я больше не буду пить! Никогда! – отчаянно возопил инженер. – Я выброшу все запасы! Сами увидите. Все! До последней бутылки! – С его лба градом лил пот, но он ничего не замечал. – Командир, подождите! Я покажу все свои запасы! Пожалуйста!
– Конечно, Тележник, но прежде я отхвачу тебе мизинчик. Знаешь, как отваливаются под лазером пальчики? Нет? Обхохочешься! А пахнет как приятно! Жареным мясом! Сейчас все сам увидишь.
Он онемел, а потом стал рыдать.
Наконец я как бы нехотя убрал пистолет. Тележник повел меня в инженерное отделение и показал самогонный аппарат. Он был спрятан в укромном местечке. Из змеевика в огромный стеклянный сосуд падали прозрачные, как слеза, капельки. До смерти напуганный, инженер с готовностью сломал свою драгоценность – контрабандный дистиллятор, служивший самогонным аппаратом. Несколько литров первоклассной самогонки были вылиты в систему регенерации – для переработки в более важные продукты. Проделав эту варварскую работу, Тележник стал божиться и клясться, что с пьянством покончено.
От всего этого меня затошнило, и я поспешил на первый уровень. В свою каюту. Я постоял над раковиной, пока весь кофе не вышел наружу, потом сел на кровать и схватился за голову. Так я сидел, пока не вспомнил, что пора сменить Филипа, встал, с трудом вышел в коридор и отправился на мостик.
В глазах Филипа я прочел страх, и во мне снова вскипела ярость.
– Я не на тебя злился, Филип, а на этого алкаша-инженера. Пришлось разбираться с ним. Ты уж не обижайся. Иди спать. – Я опустился в свое командирское кресло.
– Может быть, что-нибудь принести, сэр? – Страх с его лица постепенно исчезал.
Я прислушался к своему пустому желудку.
– Да, пожалуй, чашечку кофе. Она на полу в офицерской столовой.
Чашка на полу? Филип был явно озадачен, но вопросов задавать не стал.
Никаких происшествий в то утро больше не было. Матросов Цы и Ковакса я отправил отсыпаться после ночного дежурства, а заменить их было некем. Меня буквально захлестнули всякие мелкие дела. Надо было позаботиться об ужине, проверить Андроса в карцере, выделить матросов для стирки и уборки, зайти в зал гидропоники, потом на камбуз. Прежде я как-то не замечал этой черновой работы, а сколько ее было! В нормальной ситуации все это делалось без участия офицеров. Рабочих рук хватало. Экипаж на «Дерзком» состоял из восьмидесяти девяти матросов. Теперь их осталось совсем мало.
Я приказал Керрену рассчитать курс к Земле. Прежде чем включать реактивные досветовые двигатели, следовало их испытать и организовать дежурства в инженерном отделении; я также намеревался лично проверить расчеты Керрена. Но все это я отложил на потом – пока мне было просто некогда.
Отправляясь на ужин, я запер мостик. Опять пришлось оставить его без присмотра! А что я мог сделать? На корабле оставалось всего три офицера, вместе с инженером. Так что о круглосуточных вахтах не могло быть и речи. И потом неизвестно, что выкинет инженер, не запьет ли он снова, несмотря на все свои клятвы и страх. Может быть, где-то припрятал бутылочку-другую зеленого змия?
В пассажирской столовой меня прямо-таки захлестнули волны окружающей враждебности. Видимо, из-за моего намерения пополнить экипаж за счет пассажиров. Даже Елена Бартель была со мной холодна, хотя еще накануне мы мило беседовали. Только Уолтер Дакко встретил меня приветливо, хотя и был чем-то сильно озабочен.
Ужин проходил в молчании. Лишь изредка тишину нарушали напряженные голоса. Порции оказались еще меньше вчерашних и выглядели весьма неаппетитно. На пассажиров, и без того павших духом, это действовало угнетающе.
После ужина Филип пошел на мостик дежурить, а я, пошатываясь от усталости, побрел к себе в каюту. Я долго ворочался с боку на бок, не давали покоя бесконечные проблемы, практически неразрешимые.
Наконец я уснул и увидел во сне Аманду, ощутил тепло ее тела. Я так хотел ее! Руки страстно сжимали подушку, сердце бешено колотилось. Я включил свет, осмотрелся. Увы, это был лишь сон. Сердце постепенно успокоилось, голова прояснилась. Я уронил голову на подушку. Не знаю, сколько времени я проплакал. Потом взял себя в руки, погасил свет, но уснуть не мог и был счастлив, когда наконец наступило утро.
Я привел себя в порядок, оделся и, стараясь прогнать ночные видения, задумался о предстоящих делах. С чашкой горячего кофе вошел я на мостик и отправил Филипа отдыхать. Надо было подсчитать, сколько еще потребуется человек в экипаж, чтобы не было напряженки.
Но сосредоточиться мне не давали. Сначала пришел Ковакс с каким-то вопросом по регенерации, потом заявился Друкер, у него возникли проблемы с ящиками для выращивания растений. Филип и тот не принимал без меня ни одного решения и без конца приставал со всякими мелочами: то спрашивал о пассажирах, то о столовой. В итоге я вышел из себя и приказал ему идти спать.
Но заняться делом мне опять не дали – тут же позвонил Бри, чтобы согласовать меню на ужин. Я разъярился, что-то заорал и швырнул трубку. Все словно сговорились довести меня до белого каления.
Оставлять мостик без присмотра не хотелось, и я приказал помощнику стюарда принести мне из камбуза суп. Филип в это время спал. Ничего, потом поест. Сидя на мостике в одиночестве, я чувствовал себя заключенным в тюремной камере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
– Я знал, Касавополус, что вы все поймете правильно. А те придурки психом меня обозвали. Разве я садист, Тележник?
Инженер вяло улыбнулся, с трудом скрывая ужас. Еще бы!
Дуло пистолета продолжало упираться ему в руку!
– Итак, договорились, Тележник? – ласково промолвил я, передвинув пистолет к мизинцу.
– Конечно, командир. Конечно, сэр! Я…
– Превосходно! Тогда я отрежу вам мизинец! Чтобы закрепить наш договор!
Бедняга истошно завыл, пытаясь вырвать руку.
– Не дергайтесь, инженер, а то ненароком отфигачу вам всю руку, – все тем же ласковым тоном предупредил я. И, заметив на его посеревшем лице животный страх, подлил масла в огонь: – Тележник, да пойми же! Для работы тебе не нужны все пять пальцев. Зато, как только взглянешь на то место, где был мизинец, сразу пропадет всякая охота пить. Не бойся, это не так уж больно. Чик – и все! Будь мужчиной.
Несчастный всхлипнул, жалобно застонал, рука еще сильнее задергалась.
– Итак, приступим, – сказал я тоном опытного хирурга.
– Господи! Не надо! – взмолился он. – Командир Сифорт, умоляю вас! Я выполню любой ваш приказ! Пожалуйста, сэр! Пожалуйста!
Я сделал вид, будто размышляю. Потом покачал головой:
– Нет, Тележник, если я оставлю тебе мизинец, ты сразу забудешь свое обещание. Извини, но есть слово «надо». Понимаешь? Надо.
С идиотской рожей я поводил пистолетом, будто примеряясь.
– О Боже! Всемогущий! Пожалуйста, сэр! Я больше не буду пить! Никогда! – отчаянно возопил инженер. – Я выброшу все запасы! Сами увидите. Все! До последней бутылки! – С его лба градом лил пот, но он ничего не замечал. – Командир, подождите! Я покажу все свои запасы! Пожалуйста!
– Конечно, Тележник, но прежде я отхвачу тебе мизинчик. Знаешь, как отваливаются под лазером пальчики? Нет? Обхохочешься! А пахнет как приятно! Жареным мясом! Сейчас все сам увидишь.
Он онемел, а потом стал рыдать.
Наконец я как бы нехотя убрал пистолет. Тележник повел меня в инженерное отделение и показал самогонный аппарат. Он был спрятан в укромном местечке. Из змеевика в огромный стеклянный сосуд падали прозрачные, как слеза, капельки. До смерти напуганный, инженер с готовностью сломал свою драгоценность – контрабандный дистиллятор, служивший самогонным аппаратом. Несколько литров первоклассной самогонки были вылиты в систему регенерации – для переработки в более важные продукты. Проделав эту варварскую работу, Тележник стал божиться и клясться, что с пьянством покончено.
От всего этого меня затошнило, и я поспешил на первый уровень. В свою каюту. Я постоял над раковиной, пока весь кофе не вышел наружу, потом сел на кровать и схватился за голову. Так я сидел, пока не вспомнил, что пора сменить Филипа, встал, с трудом вышел в коридор и отправился на мостик.
В глазах Филипа я прочел страх, и во мне снова вскипела ярость.
– Я не на тебя злился, Филип, а на этого алкаша-инженера. Пришлось разбираться с ним. Ты уж не обижайся. Иди спать. – Я опустился в свое командирское кресло.
– Может быть, что-нибудь принести, сэр? – Страх с его лица постепенно исчезал.
Я прислушался к своему пустому желудку.
– Да, пожалуй, чашечку кофе. Она на полу в офицерской столовой.
Чашка на полу? Филип был явно озадачен, но вопросов задавать не стал.
Никаких происшествий в то утро больше не было. Матросов Цы и Ковакса я отправил отсыпаться после ночного дежурства, а заменить их было некем. Меня буквально захлестнули всякие мелкие дела. Надо было позаботиться об ужине, проверить Андроса в карцере, выделить матросов для стирки и уборки, зайти в зал гидропоники, потом на камбуз. Прежде я как-то не замечал этой черновой работы, а сколько ее было! В нормальной ситуации все это делалось без участия офицеров. Рабочих рук хватало. Экипаж на «Дерзком» состоял из восьмидесяти девяти матросов. Теперь их осталось совсем мало.
Я приказал Керрену рассчитать курс к Земле. Прежде чем включать реактивные досветовые двигатели, следовало их испытать и организовать дежурства в инженерном отделении; я также намеревался лично проверить расчеты Керрена. Но все это я отложил на потом – пока мне было просто некогда.
Отправляясь на ужин, я запер мостик. Опять пришлось оставить его без присмотра! А что я мог сделать? На корабле оставалось всего три офицера, вместе с инженером. Так что о круглосуточных вахтах не могло быть и речи. И потом неизвестно, что выкинет инженер, не запьет ли он снова, несмотря на все свои клятвы и страх. Может быть, где-то припрятал бутылочку-другую зеленого змия?
В пассажирской столовой меня прямо-таки захлестнули волны окружающей враждебности. Видимо, из-за моего намерения пополнить экипаж за счет пассажиров. Даже Елена Бартель была со мной холодна, хотя еще накануне мы мило беседовали. Только Уолтер Дакко встретил меня приветливо, хотя и был чем-то сильно озабочен.
Ужин проходил в молчании. Лишь изредка тишину нарушали напряженные голоса. Порции оказались еще меньше вчерашних и выглядели весьма неаппетитно. На пассажиров, и без того павших духом, это действовало угнетающе.
После ужина Филип пошел на мостик дежурить, а я, пошатываясь от усталости, побрел к себе в каюту. Я долго ворочался с боку на бок, не давали покоя бесконечные проблемы, практически неразрешимые.
Наконец я уснул и увидел во сне Аманду, ощутил тепло ее тела. Я так хотел ее! Руки страстно сжимали подушку, сердце бешено колотилось. Я включил свет, осмотрелся. Увы, это был лишь сон. Сердце постепенно успокоилось, голова прояснилась. Я уронил голову на подушку. Не знаю, сколько времени я проплакал. Потом взял себя в руки, погасил свет, но уснуть не мог и был счастлив, когда наконец наступило утро.
Я привел себя в порядок, оделся и, стараясь прогнать ночные видения, задумался о предстоящих делах. С чашкой горячего кофе вошел я на мостик и отправил Филипа отдыхать. Надо было подсчитать, сколько еще потребуется человек в экипаж, чтобы не было напряженки.
Но сосредоточиться мне не давали. Сначала пришел Ковакс с каким-то вопросом по регенерации, потом заявился Друкер, у него возникли проблемы с ящиками для выращивания растений. Филип и тот не принимал без меня ни одного решения и без конца приставал со всякими мелочами: то спрашивал о пассажирах, то о столовой. В итоге я вышел из себя и приказал ему идти спать.
Но заняться делом мне опять не дали – тут же позвонил Бри, чтобы согласовать меню на ужин. Я разъярился, что-то заорал и швырнул трубку. Все словно сговорились довести меня до белого каления.
Оставлять мостик без присмотра не хотелось, и я приказал помощнику стюарда принести мне из камбуза суп. Филип в это время спал. Ничего, потом поест. Сидя на мостике в одиночестве, я чувствовал себя заключенным в тюремной камере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112