Следующие два дня выдались подозрительно спокойными. Что это? Затишье перед бурей?
На третий день в мою каюту постучался Уолтер Дак-ко. Я так истосковался по нормальной человеческой речи, что не стал его прогонять, надеясь на доброжелательность с его стороны.
– Хочу передать вам петицию, – огорошил меня Дакко.
– С требованием моей отставки? – устало спросил я.
– Нет, сэр. Конечно, нет. – Что «конечно»? Что никто не решился бы подписаться под такой петицией? Или что, Дакко не осмелился бы вручить ее мне?
– Вы подписались под ней?
– Нет, сэр.
– Тогда зачем принесли?
Он долго думал, прежде чем ответить.
– Видите ли, – заговорил он наконец, – почти все на корабле обеспокоены, и я не мог не помочь людям. Если вы не примете петицию, я не ручаюсь за последствия.
Я внимательно прочел бумагу и подписи под ней. Текст был составлен в очень осторожных и сдержанных выражениях, каждое слово тщательно взвешено.
– Они просят починить сверхсветовой двигатель. Но вы-то знаете, что это невозможно.
– Допускаю, что так оно и есть.
– Тогда чего вы от меня хотите?
– Чтобы вы попытались починить двигатель.
– Послушайте, если вы в здравом уме и твердой памяти, объясните мне, пожалуйста, зачем чинить то, что починить невозможно?
Его губы тронула едва заметная улыбка.
– Вы, должно быть, слышали…
– Входите, садитесь, – пригласил я его.
– Есть, сэр.
Я тут же понял, что допустил непоправимую ошибку. Неделями я старался установить между собой и экипажем дистанцию, а теперь взял да и пригласил подчиненного к себе в каюту. Что делать? Не отменять же приглашение. Так я уроню свое достоинство.
– Слушаю вас, мистер Дакко, – сказал я, когда мой неожиданный гость сел к столу.
– Я верю вам, сэр. Наверняка двигатель починить невозможно. Но значительная часть экипажа придерживается иного мнения. Они не могут смириться.
– С чем?
– С тем, что их мнение игнорируют; а главное, что двигатель нельзя починить. Допустим, кто-то их в этом убедит. Но они просто не выдержат такого удара. Сойдут с ума или потребуют, чтобы вы соорудили новый двигатель или изобрели какой-нибудь способ быстро доставить их в Лунаполис. Логика над такими людьми не властна.
– И что дальше?
– Извините, но скажу вам прямо. Есть два пути. Следовать логике или действовать вопреки ей. Вы вправе выбрать любой. Но предпочтительнее второй путь. По крайней мере, он даст людям надежду.
– Что конкретно я должен сделать? Выражайтесь яснее, мистер Дакко.
– Яснее не могу. Потому что читал уставы и знаю что можно говорить, а что нельзя. Я вовсе не хочу, чтобы меня казнили.
Я едва не взорвался. Видимо, Уолтер Дакко почувствовал это и понял, как велик риск. В уставах не было четких указаний насчет петиций. На некоторых кораблях командиры вообще отказывались их читать. Так что Дакко вел себя вполне благоразумно. Одно дело – передать командиру петицию и совсем другое – изложить требования, не указанные в петиции.
– Мистер Дакко, приказываю вам говорить без обиняков, ничего не утаивая.
После моего приказа ему больше нечего было опасаться, я снял с него всякую ответственность, и он знал это, потому что читал уставы. Казнить можно было только за нарушение приказа.
– Так вот, разрешите им начать ремонт двигателя. Пусть даже у них ничего не получится, зато они будут заняты делом, вместо того чтобы тратить энергию на раздражение и ругательства в ваш адрес. У них появится благородная цель.
– Ложная цель, – возразил я.
– Это неважно. Им нужна цель. Дайте ее им.
– А что будет, когда они убедятся в бессмысленности своей затеи?
– Некоторые смирятся, более настойчивые продолжат работу несмотря ни на что. Разрешите им. Пусть они мучают двигатель, а не вас.
Я развернул петицию, снова пробежал ее глазами. Подписались почти все члены экипажа.
– От мисс Бартель я этого не ожидал.
– Знаю, сэр. Полагаю, она все понимает, но по каким-то своим соображениям не пошла против остальных.
– А почему Крис не поставил свою подпись?
– Вы приказываете мне ответить?
– Да.
– Он хотел подписать, но я пригрозил, что в этом случае выбью из него последние мозги.
– А вы изменились за последнее время, мистер Дакко.
– Да, сэр. Полгода назад мне бы и в голову не пришло угрожать собственному сыну. Тогда я был… еще нормальным человеком.
– Значит, вы все же присматриваете за ним? – улыбнулся я. – А раньше, помнится, говорили, что даете ему полную свободу действий, чтобы он стал самостоятельным.
– Дело в том, что я опасался вашей реакции, сэр. Я и сейчас не уверен, что вы простили бы ему такое. А я не хочу, чтобы моего сына казнили, хоть он и неблагоразумный.
– Никто не хочет умирать. – Я вздохнул. Похоже, роль тирана была сыграна мною блестяще. Меня панически боятся. – Передайте всем, что я принял петицию и хочу над ней поразмыслить. Надо еще раз поговорить с Касавополусом. Ведь даже если энтузиасты заделают в шахте двигателя дыру, я все равно не разрешу производить испытания ваизбежание катастрофы.
– Понимаю, сэр. Об этом вашем замечании я умолчу.
После ухода Уолтера Дакко я не мог думать ни о чем другом, кроме петиции. Матросам повезло с Уолтером Дакко, осторожным и в высшей степени благоразумным. Не исключено, что он сам вызвался передать мне это послание, чтобы оградить своих товарищей от моих преследований и жестокости.
На следующий день я вызвал Касавополуса и завел с ним разговор о ремонте.
– Нет, – покачал он головой, – на борту это просто невозможно.
– Но почему бы не попробовать? – возразил я. – Вреда не будет никакого. Затягивайте ремонтные работы, насколько это возможно, пусть люди живут надеждой. А там – будь что будет. Рано или поздно они поймут, что напрасно тратят силы. Ну и поделом. С какой стати я должен забивать себе голову чужими проблемами?
– Для вас они, конечно, чужие, – не без ехидства заметил Касавополус.
Так бы и врезал ему по физиономии. Выбил бы из него это проклятое высокомерие.
– Слушайте внимательно! – произнес я с металлом в голосе.
– Очередная угроза? – так же ехидно спросил он.
– Нет! Совсем другое! Если хотите, могу извиниться прямо сейчас. За то, что, прикинувшись маньяком, грозил отрезать вам руку. Признаю свою вину, очень сожалею и прошу меня простить!
Он долго смотрел на меня в упор, потом наконец сказал:
– Мне кажется, это не все. Что еще?
– Да, не все, оставьте свое высокомерие и ведите со мной разговор, как положено по армейскому уставу. Вам ясно? Иначе я отправлю вас к мятежникам в четвертую секцию до конца полета. Клянусь перед Господом Богом! Даю вам время на размышления до завтрашнего дня. Теперь все.
Он продолжал на меня смотреть, и я выдержал его взгляд.
После его ухода я никак не мог успокоиться и проклинал себя за очередной срыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
На третий день в мою каюту постучался Уолтер Дак-ко. Я так истосковался по нормальной человеческой речи, что не стал его прогонять, надеясь на доброжелательность с его стороны.
– Хочу передать вам петицию, – огорошил меня Дакко.
– С требованием моей отставки? – устало спросил я.
– Нет, сэр. Конечно, нет. – Что «конечно»? Что никто не решился бы подписаться под такой петицией? Или что, Дакко не осмелился бы вручить ее мне?
– Вы подписались под ней?
– Нет, сэр.
– Тогда зачем принесли?
Он долго думал, прежде чем ответить.
– Видите ли, – заговорил он наконец, – почти все на корабле обеспокоены, и я не мог не помочь людям. Если вы не примете петицию, я не ручаюсь за последствия.
Я внимательно прочел бумагу и подписи под ней. Текст был составлен в очень осторожных и сдержанных выражениях, каждое слово тщательно взвешено.
– Они просят починить сверхсветовой двигатель. Но вы-то знаете, что это невозможно.
– Допускаю, что так оно и есть.
– Тогда чего вы от меня хотите?
– Чтобы вы попытались починить двигатель.
– Послушайте, если вы в здравом уме и твердой памяти, объясните мне, пожалуйста, зачем чинить то, что починить невозможно?
Его губы тронула едва заметная улыбка.
– Вы, должно быть, слышали…
– Входите, садитесь, – пригласил я его.
– Есть, сэр.
Я тут же понял, что допустил непоправимую ошибку. Неделями я старался установить между собой и экипажем дистанцию, а теперь взял да и пригласил подчиненного к себе в каюту. Что делать? Не отменять же приглашение. Так я уроню свое достоинство.
– Слушаю вас, мистер Дакко, – сказал я, когда мой неожиданный гость сел к столу.
– Я верю вам, сэр. Наверняка двигатель починить невозможно. Но значительная часть экипажа придерживается иного мнения. Они не могут смириться.
– С чем?
– С тем, что их мнение игнорируют; а главное, что двигатель нельзя починить. Допустим, кто-то их в этом убедит. Но они просто не выдержат такого удара. Сойдут с ума или потребуют, чтобы вы соорудили новый двигатель или изобрели какой-нибудь способ быстро доставить их в Лунаполис. Логика над такими людьми не властна.
– И что дальше?
– Извините, но скажу вам прямо. Есть два пути. Следовать логике или действовать вопреки ей. Вы вправе выбрать любой. Но предпочтительнее второй путь. По крайней мере, он даст людям надежду.
– Что конкретно я должен сделать? Выражайтесь яснее, мистер Дакко.
– Яснее не могу. Потому что читал уставы и знаю что можно говорить, а что нельзя. Я вовсе не хочу, чтобы меня казнили.
Я едва не взорвался. Видимо, Уолтер Дакко почувствовал это и понял, как велик риск. В уставах не было четких указаний насчет петиций. На некоторых кораблях командиры вообще отказывались их читать. Так что Дакко вел себя вполне благоразумно. Одно дело – передать командиру петицию и совсем другое – изложить требования, не указанные в петиции.
– Мистер Дакко, приказываю вам говорить без обиняков, ничего не утаивая.
После моего приказа ему больше нечего было опасаться, я снял с него всякую ответственность, и он знал это, потому что читал уставы. Казнить можно было только за нарушение приказа.
– Так вот, разрешите им начать ремонт двигателя. Пусть даже у них ничего не получится, зато они будут заняты делом, вместо того чтобы тратить энергию на раздражение и ругательства в ваш адрес. У них появится благородная цель.
– Ложная цель, – возразил я.
– Это неважно. Им нужна цель. Дайте ее им.
– А что будет, когда они убедятся в бессмысленности своей затеи?
– Некоторые смирятся, более настойчивые продолжат работу несмотря ни на что. Разрешите им. Пусть они мучают двигатель, а не вас.
Я развернул петицию, снова пробежал ее глазами. Подписались почти все члены экипажа.
– От мисс Бартель я этого не ожидал.
– Знаю, сэр. Полагаю, она все понимает, но по каким-то своим соображениям не пошла против остальных.
– А почему Крис не поставил свою подпись?
– Вы приказываете мне ответить?
– Да.
– Он хотел подписать, но я пригрозил, что в этом случае выбью из него последние мозги.
– А вы изменились за последнее время, мистер Дакко.
– Да, сэр. Полгода назад мне бы и в голову не пришло угрожать собственному сыну. Тогда я был… еще нормальным человеком.
– Значит, вы все же присматриваете за ним? – улыбнулся я. – А раньше, помнится, говорили, что даете ему полную свободу действий, чтобы он стал самостоятельным.
– Дело в том, что я опасался вашей реакции, сэр. Я и сейчас не уверен, что вы простили бы ему такое. А я не хочу, чтобы моего сына казнили, хоть он и неблагоразумный.
– Никто не хочет умирать. – Я вздохнул. Похоже, роль тирана была сыграна мною блестяще. Меня панически боятся. – Передайте всем, что я принял петицию и хочу над ней поразмыслить. Надо еще раз поговорить с Касавополусом. Ведь даже если энтузиасты заделают в шахте двигателя дыру, я все равно не разрешу производить испытания ваизбежание катастрофы.
– Понимаю, сэр. Об этом вашем замечании я умолчу.
После ухода Уолтера Дакко я не мог думать ни о чем другом, кроме петиции. Матросам повезло с Уолтером Дакко, осторожным и в высшей степени благоразумным. Не исключено, что он сам вызвался передать мне это послание, чтобы оградить своих товарищей от моих преследований и жестокости.
На следующий день я вызвал Касавополуса и завел с ним разговор о ремонте.
– Нет, – покачал он головой, – на борту это просто невозможно.
– Но почему бы не попробовать? – возразил я. – Вреда не будет никакого. Затягивайте ремонтные работы, насколько это возможно, пусть люди живут надеждой. А там – будь что будет. Рано или поздно они поймут, что напрасно тратят силы. Ну и поделом. С какой стати я должен забивать себе голову чужими проблемами?
– Для вас они, конечно, чужие, – не без ехидства заметил Касавополус.
Так бы и врезал ему по физиономии. Выбил бы из него это проклятое высокомерие.
– Слушайте внимательно! – произнес я с металлом в голосе.
– Очередная угроза? – так же ехидно спросил он.
– Нет! Совсем другое! Если хотите, могу извиниться прямо сейчас. За то, что, прикинувшись маньяком, грозил отрезать вам руку. Признаю свою вину, очень сожалею и прошу меня простить!
Он долго смотрел на меня в упор, потом наконец сказал:
– Мне кажется, это не все. Что еще?
– Да, не все, оставьте свое высокомерие и ведите со мной разговор, как положено по армейскому уставу. Вам ясно? Иначе я отправлю вас к мятежникам в четвертую секцию до конца полета. Клянусь перед Господом Богом! Даю вам время на размышления до завтрашнего дня. Теперь все.
Он продолжал на меня смотреть, и я выдержал его взгляд.
После его ухода я никак не мог успокоиться и проклинал себя за очередной срыв.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112