– Постой, постой, товарищ Родионов, – прервал он председателя мандатной комиссии, – так что же, собственно говоря, ты предлагаешь?
– Отказать Стрельцову в рекомендации.
– И только на том основании, что запойный псаломщик, которого Стрельцов никогда не видел, был его дядей? Да разве это довод?
– Конечно, довод, – последовал невозмутимый ответ. – Самый неоспоримый довод!
– Ну, Родионов, не ожидал я от тебя такого, – вскипел комбриг, – этак мы всех ребят под подозрение можем взять. А ты знаешь, что сын за отца не отвечает?
– Я и другое знаю, – усмехнулся Родионов, – кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет, тому два из орбит. Так что и о бдительности нельзя забывать.
Комбриг вскочил, в его глазах сверкнуло бешенство.
– Значит, на весьма шатком основании ты закрываешь дорогу в нашу авиацию честному пареньку? Я голосую против твоего предложения.
– Прекрасно! Ставлю вопрос на голосование! – вспылил и председатель. – Кто за то, чтобы отказать Стрельцову в рекомендации?
Алеша боязливо поднял голову. Только одна рука возвышалась над столом. Но когда Родионов спросил, кто против, члены мандатной комиссии все до единого проголосовали вместе с комбригом Комаровым.
Растерянный, вышел Алеша из зала заседаний, не зная, радоваться или печалиться такому решению своей судьбы. Медленно, очень медленно спускался по лестнице вниз, долго смотрел за перила. Когда он вышел из райкома, солнечный день брызнул ему в глаза. Алеша услышал позади себя торопливые шаги и почувствовал, как чья-то рука придавила ему плечо.
– Ну что, Стрельцов, рад? Держи голову выше! Авиацию любишь?
Алеша обернулся и увидел бронзовое от загара, смеющееся лицо Комарова.
– Еще не знаю, – протянул он смущенно.
– Вот как! Ничего, полюбишь! – уверенно возразил комбриг. – Знаешь, дружище, ребят ваших разошлют по разным городам, а тебя и еще двоих хлопцев я к себе заберу. Так что музыку мотора будешь над родной крышей слушать.
Получив справку об окончании второго курса строительного техникума, Алеша был зачислен в местное авиационное училище. Нельзя сказать, чтобы легко и быстро давалось ему летное дело. На первых порах были у него и неудачные взлеты, и плохие посадки. Не считался он ни отличником, ни отстающим. Ровный, всегда аккуратный, немного равнодушный к профессии, не избранной им, а, вернее, навязанной ему самой жизнью, он ничем не выделялся среди курсантов. Но случай, какие часто бывают в тревожной, полной неожиданностей жизни военных летчиков, вскоре все перевернул, заставил его по-иному взглянуть и на себя и на авиацию.
Шли самые обыкновенные курсантские полеты. После полудня Алеша поднялся с аэродрома на истребителе И-16. Ему предстояло набрать высоту и сделать в пилотажной зоне несколько фигур. Все шло, как обычно. Ровно гудел выносливый мотор самолета, чуть подрагивали стрелки приборов под гладкими стеклами, ноги уверенно ощущали педали. Машина чутко отзывалась на каждое движение, когда он выполнял в зоне пилотаж. Минутная стрелка подсказывала, что пора возвращаться. Стрельцов начал снижаться, подводя машину к аэродрому. Еще пять-шесть минут – и посадка. Но когда он попытался выпустить шасси, одна из лампочек на доске приборов не зажглась спокойным зеленым светом. Посмотрев в левую форточку на землю, Алеша увидел столпившихся у столика курсантов и инструкторов. Они делали ему отчаянные знаки, предупреждая об опасности, а начальник школы Комаров – он был уже переаттестован из комбрига в генерал-майора авиации, – согнув в колене ногу, ожесточенно бил по голенищу сапога рукой и, очевидно, кричал: «Левая, левая!»
Алеша знал и сам, что левая «нога» не вышла. Об этом говорил темный зрачок электрической лампочки. Он ушел на второй круг, снова начал набирать высоту. Покатые красные крыши ангаров, аэродромные постройки и кварталы родного города уплыли под крыло, опять быстро уменьшились в объеме. Радиосвязи в ту пору не было, и никто с земли не мог подсказать ему, как себя вести. Их было только двое: он и машина. Машина гудела мотором, уносясь ввысь, а он думал. Думал напряженно, упорно. Ему казалось, прошла целая вечность, но стрелка на самолетных часах отсчитала всего две минуты с секундами. Неожиданно Алеша вспомнил большой экран кинозала гарнизонного ДКА, фильм о Валерии Чкалове. Вот что, оказывается, можно сделать! Не садиться на поле школьного аэродрома с убранными шасси, ломая фюзеляж и винт, а это… Алеша еще думал, а рука его сама бросила маленький верткий Й-16 в крутую спираль. Целый каскад фигур проделывал он над летным полем: «бочки», мертвые петли, иммельманы. Земля то удалялась, то мчалась навстречу, с полями и перелесками, с крышами и трубами родного города. Мотор то стихал, то трубил басом, когда Алеша давал ему самый большой газ и разгонял скорость перед очередной сложной фигурой. В глазах мельтешили красные искорки, звенело в ушах.
И все-таки он победил. Зеленая лампочка вспыхнула на щитке приборов. Он сажал машину весь взмокший, расслабленный после большого напряжения, но счастливый, впервые счастливый за все время учебы в авиашколе. Пожалуй, впервые почувствовал он, как хорошо, когда упругая земля гудит под колесами самолета на пробеге, после того как опасность, настоящая опасность, осталась уже за плечами.
Генерал Комаров сам встретил его на стоянке и крепко, будто раздавить хотел, сжал в объятиях.
– Ай да чертенок, ай да племянник служителя культа! – в буйном восторге выкрикивал он совсем не те слова, какими полагалось начальнику авиашколы встречать вернувшегося из учебного полета курсанта. – Молодец! Талант! Черт меня побери, если из тебя не выйдет настоящий истребитель. Старик Комаров знает толк в людях. Получай благодарность и денежную премию! Еще плюс к тому пять суток отпуска. Молодчина! И сам орлом смотришь, и машину спас. Ну, что? Любишь теперь нашу матушку-авиацию, а?
Алеша посмотрел в наполненные буйным восторгом глаза генерала и вспомнил, как несколько минут назад:, когда вышло из-под фюзеляжа злополучное колесо, он чуть не задохнулся от голубизны уже не страшного неба, а потом от радостного гула нагретой солнцем бетонированной полосы под колесами истребителя, от сваей собственной силы, победившей опасность.
– Люблю! – громко ответил Алеша и, оглянувшись на товарищей и инструкторов, еще раз повторил: – Люблю!
И снова хлопнул его по плечу генерал, видавший и более трудные переделки, и гибель товарищей, и горящие самолеты.
– Вот видишь. Я говорил – полюбишь!
Алеше, жали руки инструкторы, друзья-курсанты. Только одного не было среди них – лучшего друга, насмешливого рыжеватого Коли Воронова. Стрельцов отвечал на поздравления и рукопожатия, но глаза его скользили по лицам столпившихся курсантов, по самолетным стоянкам, бетонным дорожкам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101