»
От Вариных волос и от Вариного тела опьяняюще пахло солнцем и ветром.
– Люблю, – стихая, шептала она, – люблю… на всю жизнь.
Алеша проснулся от мягкого прикосновения. Варя целовала его в щеку прохладными свежими губами. Рассветало. На голубых обоях ярче выступали фотографии в рамочках и большой портрет Льва Толстого. Алеша удивленно посмотрел на Варю. В первое мгновение ее осунувшееся лицо с синими кругами под глазами показалось менее привлекательным, чем всегда. Но память сразу же вернула ему вчерашний день, и Алеша почувствовал огромную нежность к этой первой в его жизни женщине. Зарываясь лицом в его плечо, не поднимая стыдливо-счастливых глаз, Варя шепнула:
– А я тебя не стыжусь… я тебя совсем не стыжусь… вот видишь.
– Вот что, Варя, – сказал он строго и веско, – как только возвратимся на аэродром, сразу поженимся. В загс – и точка. Словом, по всем правилам.
– Зачем? – счастливо спросила Варя.
– А не хочу я, – сердито объяснил Стрельцов, – не хочу, чтобы кто-нибудь даже подумать посмел, что ты незаконная.
– Ой, Алеша, – улыбка сбежала с побледневших губ Вари, – а может, все-таки обождать? Чтоб люди не говорили, что мы почти не знакомы, а поженились. Пусть побольше пройдет времени. Хорошо, милый?
– А аттестат?! – воскликнул он.
– Какой аттестат?
– Самый настоящий, денежный. Я поделю его на тебя и на маму.
– Зачем? Мы же оба на фронте. Помогай по-прежнему маме.
– Но я и тебе хочу помогать.
В комнате становилось все светлее и светлее. Новый фронтовой день возникал над Москвой. И вместе с ним в жизнь возвращалось то властное, что называлось службой, воинским долгом и не могло считаться ни с личным покоем, ни с личным счастьем, каким бы огромным и чистым оно ни было. Гладя растрепанную Барину голову, целуя ее в зажмуренные глаза, Алеша уже видел аэродром, обветренные лица друзей, думал о перелете на новую точку. Посмотрев на часы, он сказал об этом Варе.
– Мне тоже пора, – грустно улыбнулась она. – Ты не забыл, что нам теперь в один гарнизон?
– А как ты доберешься? Я слышал, что из-за этой вчерашней паники электрички не ходят.
– О, пустяки! На попутных доберусь.
– Я тебя провожу до шоссе.
– Хорошо, Алеша, а пока отвернись. Не могу же я одеваться на твоих глазах.
Через час они уже были на московской окраине. На контрольно-пропускном пункте пожилой сержант из числа ополченцев быстро остановил полуторку с продовольствием, направлявшуюся в сторону Раменского, и приказал шоферу посадить Варю в кузов. Устроившись на деревянном ящике с броской этикеткой «Папиросы», она кивнула Алексею, звонко выкрикнула: «До встречи!» – и махала вытянутой рукой до тех пор, пока машина не скрылась в облаке пыли за дальним пригорком.
Глава десятая
Аэродром, куда передислоцировали демидовский полк, был огромен. Бескрайнее по своим размерам поле приютило в эту грозную осень сразу несколько боевых полков. С бетонированных полос поднимались в воздух не только истребители. На боевые задания уходили отсюда и стройные двухкилевые красавцы «петляковы», и горбатые бронированные штурмовики «Ильюшин-2», получившие у немцев прозвище «шварце тодт». Под остекленными крышами ангаров стояли длинные ширококрылые четырехмоторные «анты» и серые ТБ-3 – их плоскости издали напоминали шиферные крыши. Это были машины, на которых совершали дальние перелеты Чкалов, Громов, Осипенко. И на них – молчаливых свидетелей довоенной славы советской авиации – с уважением смотрели теперь фронтовые летчики, задубелые от ветров, спокойные, десятки раз побывавшие между жизнью и смертью.
Многоэтажные белые корпуса авиагородка прятались в редком сосняке. Деревья выбегали и на аэродром, растягиваясь ровным рядом вдоль его северной оконечности. Именно здесь, среди вечнозеленых сосен и пожелтевших хрупких берез, выбрал место для своего КП Демидов. Щуря цепкие глаза, он по-хозяйски осматривал подъездные пути и рулежные дорожки, когда на летное поле сел одинокий «ишачок».
– Глядите-ка, наш орелик пришел! Стрельцов!
На голос командира из землянки сбежались летчики. Когда Алеша подошел к командиру, их было уже около десяти.
– Ну что, сынок? – весело спросил его Демидов, улыбаясь в колкие усы с искорками седины.
Алеша вскинул ладонь к шлемофону, и Демидов мгновенно стал торжественно-серьезным, щелкнул каблуками.
– Товарищ командир, – доложил Алеша, – выполняя ваше задание, лейтенант Стрельцов сопровождал самолет ЛИ-2. Самолет ЛИ-2 благополучно совершил посадку. Во время сопровождения вел бои с тремя «мессершмиттами». Одного сбил.
– Двух, Стрельцов, – поправил Демидов.
– Одного, – упрямо повторил Алексей.
– Двух, – еще раз сказал подполковник. Стрельцов ответил недоуменным взглядом.
– Так ведь второй, он сам, товарищ командир. Демидов расхохотался, подмигнул Румянцеву:
– Видал, комиссар, что делается? Командир полка говорит двух, а он спорит. Если утверждаете, что сбили одного, объясните, почему сгорел второй «мессер»? Он что, добровольно спикировал и врезался в матушку-землю?
– Нет, он гнался за мной.
– А вы?
– А я на пикировании чуть-чуть дал ногу, как это капитан Султан-хан делает. Дал, чтобы увернуться, а «мессер» – в землю, товарищ командир.
– Плохо, лейтенант! За тактику двойку вам надо поставить.
– Разве я неправильно применил маневр?
– Правильно. Только весьма смутно представляете себе, что такое победа в воздушном бою.
– Я вас не понимаю, товарищ командир. Демидов похлопал его по спине.
– Эх ты, молодо-зелено. Да какое же вы имеете право утверждать, что не сбили самолет противника, если этот самолет врезался в землю в результате вашего маневра, а?
– Понятно, товарищ командир, – озадаченно проговорил Алеша под всеобщий смех.
Демидов широкой спиной повернулся к летчикам и громко крикнул, заглядывая в темную пасть землянки:
– Петельников! Распорядитесь, чтоб вечером в столовой именной торт был и лишний литр вина. В честь Стрельцова. Он позавчера над Бородинским полем уложил двух «мессеров», прибавил славы Бородину. И потом он совершенно забыл, что сегодня ему двадцать один год.
Султан-хан сорвался с места и, схватив Стрельцова, поцеловал его куда-то в плечо, гортанно воскликнув:
– Алешка, ведомый! Ай, молодец именинник! Вот будет за что выпить сегодня!
– А ну, давай ухи, – грубовато пробасил Боркун и дернул его двумя пальцами за мочку правого уха.
Поздравив Алешу, летчики разбрелись, и только один майор Стукалов остался с ним рядом. Сняв роговые очки, он рассматривал Алешу подслеповатыми глазами.
– Здорово вы их шарахнули, лейтенант, – заговорил он, имея в виду сбитые Стрельцовым «мессершмитты». – Есть за что преподнести вам торт. Будьте спокойны. Свою двадцать первую годовщину вы запомните.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
От Вариных волос и от Вариного тела опьяняюще пахло солнцем и ветром.
– Люблю, – стихая, шептала она, – люблю… на всю жизнь.
Алеша проснулся от мягкого прикосновения. Варя целовала его в щеку прохладными свежими губами. Рассветало. На голубых обоях ярче выступали фотографии в рамочках и большой портрет Льва Толстого. Алеша удивленно посмотрел на Варю. В первое мгновение ее осунувшееся лицо с синими кругами под глазами показалось менее привлекательным, чем всегда. Но память сразу же вернула ему вчерашний день, и Алеша почувствовал огромную нежность к этой первой в его жизни женщине. Зарываясь лицом в его плечо, не поднимая стыдливо-счастливых глаз, Варя шепнула:
– А я тебя не стыжусь… я тебя совсем не стыжусь… вот видишь.
– Вот что, Варя, – сказал он строго и веско, – как только возвратимся на аэродром, сразу поженимся. В загс – и точка. Словом, по всем правилам.
– Зачем? – счастливо спросила Варя.
– А не хочу я, – сердито объяснил Стрельцов, – не хочу, чтобы кто-нибудь даже подумать посмел, что ты незаконная.
– Ой, Алеша, – улыбка сбежала с побледневших губ Вари, – а может, все-таки обождать? Чтоб люди не говорили, что мы почти не знакомы, а поженились. Пусть побольше пройдет времени. Хорошо, милый?
– А аттестат?! – воскликнул он.
– Какой аттестат?
– Самый настоящий, денежный. Я поделю его на тебя и на маму.
– Зачем? Мы же оба на фронте. Помогай по-прежнему маме.
– Но я и тебе хочу помогать.
В комнате становилось все светлее и светлее. Новый фронтовой день возникал над Москвой. И вместе с ним в жизнь возвращалось то властное, что называлось службой, воинским долгом и не могло считаться ни с личным покоем, ни с личным счастьем, каким бы огромным и чистым оно ни было. Гладя растрепанную Барину голову, целуя ее в зажмуренные глаза, Алеша уже видел аэродром, обветренные лица друзей, думал о перелете на новую точку. Посмотрев на часы, он сказал об этом Варе.
– Мне тоже пора, – грустно улыбнулась она. – Ты не забыл, что нам теперь в один гарнизон?
– А как ты доберешься? Я слышал, что из-за этой вчерашней паники электрички не ходят.
– О, пустяки! На попутных доберусь.
– Я тебя провожу до шоссе.
– Хорошо, Алеша, а пока отвернись. Не могу же я одеваться на твоих глазах.
Через час они уже были на московской окраине. На контрольно-пропускном пункте пожилой сержант из числа ополченцев быстро остановил полуторку с продовольствием, направлявшуюся в сторону Раменского, и приказал шоферу посадить Варю в кузов. Устроившись на деревянном ящике с броской этикеткой «Папиросы», она кивнула Алексею, звонко выкрикнула: «До встречи!» – и махала вытянутой рукой до тех пор, пока машина не скрылась в облаке пыли за дальним пригорком.
Глава десятая
Аэродром, куда передислоцировали демидовский полк, был огромен. Бескрайнее по своим размерам поле приютило в эту грозную осень сразу несколько боевых полков. С бетонированных полос поднимались в воздух не только истребители. На боевые задания уходили отсюда и стройные двухкилевые красавцы «петляковы», и горбатые бронированные штурмовики «Ильюшин-2», получившие у немцев прозвище «шварце тодт». Под остекленными крышами ангаров стояли длинные ширококрылые четырехмоторные «анты» и серые ТБ-3 – их плоскости издали напоминали шиферные крыши. Это были машины, на которых совершали дальние перелеты Чкалов, Громов, Осипенко. И на них – молчаливых свидетелей довоенной славы советской авиации – с уважением смотрели теперь фронтовые летчики, задубелые от ветров, спокойные, десятки раз побывавшие между жизнью и смертью.
Многоэтажные белые корпуса авиагородка прятались в редком сосняке. Деревья выбегали и на аэродром, растягиваясь ровным рядом вдоль его северной оконечности. Именно здесь, среди вечнозеленых сосен и пожелтевших хрупких берез, выбрал место для своего КП Демидов. Щуря цепкие глаза, он по-хозяйски осматривал подъездные пути и рулежные дорожки, когда на летное поле сел одинокий «ишачок».
– Глядите-ка, наш орелик пришел! Стрельцов!
На голос командира из землянки сбежались летчики. Когда Алеша подошел к командиру, их было уже около десяти.
– Ну что, сынок? – весело спросил его Демидов, улыбаясь в колкие усы с искорками седины.
Алеша вскинул ладонь к шлемофону, и Демидов мгновенно стал торжественно-серьезным, щелкнул каблуками.
– Товарищ командир, – доложил Алеша, – выполняя ваше задание, лейтенант Стрельцов сопровождал самолет ЛИ-2. Самолет ЛИ-2 благополучно совершил посадку. Во время сопровождения вел бои с тремя «мессершмиттами». Одного сбил.
– Двух, Стрельцов, – поправил Демидов.
– Одного, – упрямо повторил Алексей.
– Двух, – еще раз сказал подполковник. Стрельцов ответил недоуменным взглядом.
– Так ведь второй, он сам, товарищ командир. Демидов расхохотался, подмигнул Румянцеву:
– Видал, комиссар, что делается? Командир полка говорит двух, а он спорит. Если утверждаете, что сбили одного, объясните, почему сгорел второй «мессер»? Он что, добровольно спикировал и врезался в матушку-землю?
– Нет, он гнался за мной.
– А вы?
– А я на пикировании чуть-чуть дал ногу, как это капитан Султан-хан делает. Дал, чтобы увернуться, а «мессер» – в землю, товарищ командир.
– Плохо, лейтенант! За тактику двойку вам надо поставить.
– Разве я неправильно применил маневр?
– Правильно. Только весьма смутно представляете себе, что такое победа в воздушном бою.
– Я вас не понимаю, товарищ командир. Демидов похлопал его по спине.
– Эх ты, молодо-зелено. Да какое же вы имеете право утверждать, что не сбили самолет противника, если этот самолет врезался в землю в результате вашего маневра, а?
– Понятно, товарищ командир, – озадаченно проговорил Алеша под всеобщий смех.
Демидов широкой спиной повернулся к летчикам и громко крикнул, заглядывая в темную пасть землянки:
– Петельников! Распорядитесь, чтоб вечером в столовой именной торт был и лишний литр вина. В честь Стрельцова. Он позавчера над Бородинским полем уложил двух «мессеров», прибавил славы Бородину. И потом он совершенно забыл, что сегодня ему двадцать один год.
Султан-хан сорвался с места и, схватив Стрельцова, поцеловал его куда-то в плечо, гортанно воскликнув:
– Алешка, ведомый! Ай, молодец именинник! Вот будет за что выпить сегодня!
– А ну, давай ухи, – грубовато пробасил Боркун и дернул его двумя пальцами за мочку правого уха.
Поздравив Алешу, летчики разбрелись, и только один майор Стукалов остался с ним рядом. Сняв роговые очки, он рассматривал Алешу подслеповатыми глазами.
– Здорово вы их шарахнули, лейтенант, – заговорил он, имея в виду сбитые Стрельцовым «мессершмитты». – Есть за что преподнести вам торт. Будьте спокойны. Свою двадцать первую годовщину вы запомните.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101