Стукалов нерешительно поднял на генерала глаза:
– А разве… разве это нецелесообразно?
Булатников снова тряхнул бритой головой, усмехнулся.
– Сколько лет вы работаете в военной прокуратуре?
– С тысяча девятьсот тридцать седьмого года.
– И все время гак относитесь к людям?
– Я вас не понимаю, товарищ генерал.
– Вот так, с подозрением?
Стукалов сжал тонкие губы, веко его нервно дернулось.
– Я запомнил тезис, товарищ генерал, – «доверять и проверять».
– Проверять, но не подозревать, – еще раз уточнил Булатников, – и не заводить с такой поспешностью дела на людей, подобных майору Боркуну.
Стукалов ладонью ударил себя по коленке. «Все это стариковская наивность, – подумал он о Булатникове. – Сейчас надо не теми методами работать, что во времена ВЧК».
Он ехидно прищурил левый глаз:
– А если майор Боркун все-таки перелетит за линию фронта к своей жене? Что тогда, товарищ генерал?
– Перелетит? – басовито переспросил Булатников.
Он пошевелил полными красными губами, намереваясь что-то прибавить, но резкий телефонный звонок отвлек его внимание. Рука генерала потянулась к трубке.
– Да. Я. Слушаю. Это ты, Комаров? Чего хотел, старина? Вездеход? Бери, пожалуйста. А зачем? Обломки сбитого самолета посмотреть? Какого, нашего? Что ты говоришь! Один с тремя «юнкерсами» дрался? А как сам? Жив? Кто же это такой, разреши полюбопытствовать? Майор Боркун? Подожди, подожди. – Лохматые брови Булатникова слетелись над его рыхлым носом. – Боркун Василий Николаевич, командир второй эскадрильи девяносто пятого истребительного? Так, что ли? Откуда, спрашиваешь, знаю? Из одного документа знаю, Комаров. Скажем прямо, не из чистоплотного документа. Его на Героя? Правильно сделаешь, дорогой!
Булатников опустил трубку, и лицо его стало медленно наливаться кровью. Сильно оттолкнувшись от края стола ладонями, он «стал и, как красноармеец перед вечерней проверкой, начал расправлять складки на гимнастерке. Стукалов понял – эта старательность понадобилась генералу, чтобы скрыть бешенство. Бледнея, поднялся и Стукалов. Каждым нервом чувствуя, что сейчас произойдет что-то непоправимое, страшное, чего еще никогда не случалось в его жизни, он вытянулся, омертвело стукнул кублуками. Свирепо набычив голову на короткой шее, Булатников шагнул к нему. Остановился, шагнул снова, сверля глазами сразу поблекшего и осунувшегося майора. Стукалову померещилось, что он чувствует на своей щеке дыхание генерала. Правая рука Булатникова сжалась в огромный кулак. В эту минуту совсем низко над зданием штаба воздух расколол оглушительный рев авиационного мотора. И сразу оборвалось напряжение. Генерал посмотрел в окно на удаляющийся силуэт истребителя, успокаиваясь, вздохнул.
– Только что майор Боркун сбил три «юнкерса». Что скажете вы на это, майор Стукалов? Отвечайте.
Стукалов чужими посиневшими губами глотнул напитанный табаком кабинетный воздух, попятился.
– Товарищ генерал… виноват… Я не умышленно. Ошибка… Но у меня есть и другое дело по девяносто питому полку. Там все выверено и взвешено. Речь идет о потенциальном дезертире.
– Эх вы, потенциальный Шерлок Холмс! – оборвал его Булатников. – Человек трех «юнкерсов» сбил, жизни не жалеет за Родину, а вы его в политически неблагонадежные…
– Ошибка, товарищ генерал, я учту, – залепетал Стукалов.
Но Булатников не дал ему договорить, шагнул навстречу, огромный, багровый, и сказал удивительно спокойным, ровным голосом:
– Вон! Убирайтесь немедленно вон!
Полуторка тряско мчалась от штаба фронта к аэродрому. Ржаво скрипели тормоза. Временами в кабину врывались облака прогорклых бензиновых паров. Бледный, с закрытыми глазами сидел рядом с водителем майор Стукалов. Планшетка жалко подпрыгивала на его коленях. Никогда еще не чувствовал он себя так плохо. Кололо сердце, в ушах звенела кровь. Но, собирая последние силы, Стукалов напряженно думал.
«Нет, не сдаваться. Только не сдаваться. Старик отходчив. Еще смилуется. Надо ему поубедительнее подать дело с листовкой. В нем все неоспоримо! Эх, Челноков, Челноков, полковой рифмоплет! Только ты можешь меня спасти…» С трудов заставив себя успокоиться, он, наперекор всем предчувствиям, сказал себе: «Нет, Евгений Семенович, ты еще на коне. Только крепче держись за гриву, и все будет в порядке. Надо поскорее о нем справиться – о своем подопечном Челнокове. Как только приеду – позвоню Демидову».
Демидов стоял за узким невзрачным штабным столом и с холодным бешенством в темных глазах смотрел на лейтенанта Воронова. Рябинки вздрагивали на выбритых до синевы щеках. Острый кадык распирал горло. Все, кто только находился в землянке: летчики, техники, Румянцев и Петельников, – стояли, как и командир полка, в положении «смирно». И лишь один из них, Воронов, жалкий, поникший, неловко двигал локтями, комкая с силой коричневый шлемофон. Рыжие вихры прилипали к усеянному веснушками лбу. Глаза его стыли от ужаса. Он нерешительно вскидывал их на командира, Румянцева, товарищей и тотчас же опускал.
– Значит, ушел наверх, к Красильникову на подмогу? – с издевкой спрашивал уже в третий раз Демидов.
Гибкие и сильные пальцы Воронова с таким остервенением вплетались в меховую обшивку шлемофона, словно разорвать ее хотели. Обороняясь, он с тоскливой неуверенностью повторял:
– Ушел, товарищ полковник. По приказанию командира ушел. Мы сбили двух «мессеров» из четверки прикрытия.
– А командир? – яростно прервал его Демидов. – Майор Боркун где?
– Погнался за «юнкерсами».
– Погнался! А кто его хвост должен был прикрыть?
– Его ведомый. Я, то есть.
Демидов кулаком стукнул по столу так, что все стоявшее на нем: чернильница, стаканчик с карандашами, стакан с недопитым чаем – запрыгало, зазвенело, задрожало.
– Что вы мне тут разъякались! Первоклассник и тот знает, что «я» – последняя буква в алфавите. А вы… вы последний летчик в моем полку, если посмели бросить в бою своего командира.
– Но ведь он же сам приказал, – Воронов поднял на Демидова растерянные глаза и, стараясь подавить рыдания, мелко-мелко заморгал. Острый его подбородок вздрагивал. – Я приказ выполнял, товарищ полковник.
– Приказ, приказ, – горько повторил за ним Демидов, – один для всех нас в воздухе есть приказ. Ведомый – это защита ведущего. Понятно? Мало ли что взбредет в голову вашему комэску. Ищите теперь его!
Демидов опустился на стул, подпер ладонями подбородок. Телефон, связывающий штаб с командующим авиацией фронта, настойчиво зазвонил. Демидов вяло потянулся за трубкой. В каждом его движении сквозила подавленность.
– Слушаю вас, товарищ генерал. Что у меня нового? Ничего отрадного. В полку большое несчастье. Из боя не возвратился командир второй эскадрильи майор Боркун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101