У него за плечами были и годы военного коммунизма, и погоня за бандами басмачей, и опасные поиски маститых бандитов в годы нэпа, и расследования темных кулацких дел во время коллективизации. Говорили, будто Булатников работал у самого Дзержинского. Но от него самого, немного сурового и замкнутого, мало кто слышал об этом.
Стукалов молчал, и Булатников медлил. Большие кабинетные часы, стоявшие в полутемном углу, гулко отбили полчаса. Генерал из-под очков посмотрел на них, будто только и ждал, когда они это сделают. Лист бумаги упал из его руки на полированную поверхность письменного стола.
– Я прочитал ваш рапорт, товарищ майор, – сказал он громко.
– Да, товарищ генерал, – откликнулся Стукалов и снял с коленок мокрые от пота ладони.
– У меня разные по своей подготовке и опыту подчиненные, и выполняют они разные задания, – продолжал генерал уже тише, голосом чуть хрипловатым и ровным. – Вот на прошлой неделе капитан Крупенников, это наш молодой оперативный работник, из морской пехоты пришел, так он прямехонько ко мне в кабинет приволок этакого тщедушного вида гражданина. С крыши снял, когда тот фашистским самолетам сигналы из ракетницы подавал. «Познакомились», и оказался этот тип гитлеровским шпионом с десятилетним стажем. К ордену я капитана Крупенникова представил. А позавчера два наших лейтенанта прилетели на самолете из-за линии фронта. Весьма опасного предателя в партизанском отряде обезвредили. Долго за ним охотились. И спасибо: если бы не они, целый партизанский отряд был бы выдан гитлеровцам. А еще есть такие работники у меня, – генерал снял очки и повертел их в руке. – Служат они в батальонах и полках, едят с бойцами и командирами один и тот же солдатский хлеб, в атаку на врага, бывает, вместе с ними ходят. И, позволю себе заметить, командиры и политработники всегда у них первые друзья и советчики.
– У меня тоже так, – поспешил вставить Стукалов, – но крайние обстоятельства…
– Что «крайние обстоятельства»? – неожиданно грубо и требовательно остановил его Булатников. – Крайние обстоятельства заставили написать вот этот рапорт?
– Да, товарищ генерал.
– Взять под сомнение советского командира, лично сбившего свыше десяти вражеских самолетов?
– Но исключительные обстоятельства, товарищ генерал.
– Какие? Сформулируйте их.
Стукалов привскочил и тотчас схватился руками за подлокотники, словно силясь удержать себя в кресле.
– Жена за линией фронта, товарищ генерал. Выступала по фашистскому радио в концерте так называемой «местной интеллигенции». Сам видел, как майор Боркун, случайно поймав передачу, запретил летчикам выключать приемник, чем нарушил известный вам закон. А потом убежал и плакал. Понимаете: плакал!
– Что же ему, танцевать надо было, что ли? – хмыкнул Булатников. – Значит, любил ее, если плакал.
– Да, но плакал по женщине, продавшейся фашистам.
Булатников тряхнул большой лысой головой, будто хотел боднуть кого-то. Лоб его взбугрился от складок. Решительно, но негромко он хлопнул ладонью по столу.
– Хорошо. Предположим, что это так. Но значит ли это, что и майор Бор кун предатель?
– Я этого не утверждаю, товарищ генерал, – поспешно закивал головой Стукалов и даже улыбнулся сдавленной напряженной улыбкой, – никак нет, товарищ генерал. Но осторожность… безопасность… Разве они нам не диктуют решение?
– Какое именно?
– Отстранить на время майора Боркуна от летной работы. – Стукалов вновь положил ладони на свои острые коленки я сощурился. – Сами понимаете, товарищ генерал, а вдруг он, как это у них, летчиков, принято говорить, «заложит вираж» да и окажется за линией фронта. Вот и подавай тогда Ляпкина-Тяпкина. Разве можно полностью доверять человеку, если его жена за линией фронта служит у гитлеровцев…
– Человеку, сбившему одиннадцать вражеских самолетов, рисковавшему жизнью за Родину, – насмешливо подсказал Булатников и тоже прищурился.
– Человеку, у которого жена за линией фронта, – упрямо повторил Стукалов.
Генерал повернул к окну голову и к чему-то прислушался. Чуткое ухо его уловило клекот пулеметных очередей и размеренное гудение моторов. В этот тяжелый, медлительного ритма гул вплетался голос другого мотора, звонкий, временами даже пронзительный.
– Идут два-три «юнкерса», а между ними один «як», – уверенно сказал генерал, – как бы по штабу не отбомбились. – И спокойно провел рукой по выбритой голове.
В пул моторов внезапно диссонансом ворвался угрюмый, нарастающий звук, переходящий в вопль.
Кого-то подбили, – проговорил Булатников. – Похоже, «юнкерса».
Он встал из-за широкого письменного стола и, неторопливо ступая по паркету легкими хромовыми сапогами, прошелся от двери до окна. Посредине комнаты остановился, круто с хрустом повернулся на каблуках.
– Стало быть, вы, майор, полагаете, что нужно брать под сомнение каждого человека, у которого кто-то попал на временно оккупированную противником территорию? Нет, не согласен. Ваша доктрина опасная и неверная. Настолько же неверная, насколько и опасная. Я редко об этом говорю, но сейчас должен сказать: ваш покорный слуга много лет назад работал у Феликса Эдмундовича. Лучшего чекиста у нас не было и нет. А время тогда было ой какое горячее. Говоря словами Маяковского, «с пулей встань, с винтовкой ложись». Недобитые буржуи, жулики, бандиты, иностранные шпионы. Полный ассортимент преступников. Но и тогда учил нас Дзержинский мудрому правилу: доверяй и проверяй. И проверка не должна иметь ничего общего с подозрительностью. Кто видит в каждом гражданине молодой Советской республики потенциального преступника, того надо жестоко карать. А какой метод предложили вы? По-вашему, мы должны взять под сомнение всех советских людей, у которых за линией фронта мужья, братья, жены и сестры? Да вы подумали, к какому чудовищному выводу можно этак прийти!
Булатников сцепил большие жилистые ладони, горько вздохнул и продолжал, глядя не на Стукалова, а куда-то поверх его головы:
– Вы еще сравнительно молодой человек, майор. Когда вы, что называется, под стол пешком ходили, я уже работал в Ч К. Голодные мы были, раздетые, да что греха таить, и малограмотные к тому же. А сердца горели великим пламенем. Вы не подумайте, что это из передовицы какой. Именно великим пламенем. За революцию каждый готов был любой океан перейти. А врагов сколько было вокруг! Ой как трудно порой друга от врага отличить, Стукалов! Но и тогда мы умели это делать. Ясно? А вы сейчас, на двадцать четвертом году существования нашей Советской страны, готовы подозревать каждого, у кого кто-то из родственников оказался в городе, временно захваченном фашистами… Вы еще анкету на каждого из них, чего доброго, заведете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Стукалов молчал, и Булатников медлил. Большие кабинетные часы, стоявшие в полутемном углу, гулко отбили полчаса. Генерал из-под очков посмотрел на них, будто только и ждал, когда они это сделают. Лист бумаги упал из его руки на полированную поверхность письменного стола.
– Я прочитал ваш рапорт, товарищ майор, – сказал он громко.
– Да, товарищ генерал, – откликнулся Стукалов и снял с коленок мокрые от пота ладони.
– У меня разные по своей подготовке и опыту подчиненные, и выполняют они разные задания, – продолжал генерал уже тише, голосом чуть хрипловатым и ровным. – Вот на прошлой неделе капитан Крупенников, это наш молодой оперативный работник, из морской пехоты пришел, так он прямехонько ко мне в кабинет приволок этакого тщедушного вида гражданина. С крыши снял, когда тот фашистским самолетам сигналы из ракетницы подавал. «Познакомились», и оказался этот тип гитлеровским шпионом с десятилетним стажем. К ордену я капитана Крупенникова представил. А позавчера два наших лейтенанта прилетели на самолете из-за линии фронта. Весьма опасного предателя в партизанском отряде обезвредили. Долго за ним охотились. И спасибо: если бы не они, целый партизанский отряд был бы выдан гитлеровцам. А еще есть такие работники у меня, – генерал снял очки и повертел их в руке. – Служат они в батальонах и полках, едят с бойцами и командирами один и тот же солдатский хлеб, в атаку на врага, бывает, вместе с ними ходят. И, позволю себе заметить, командиры и политработники всегда у них первые друзья и советчики.
– У меня тоже так, – поспешил вставить Стукалов, – но крайние обстоятельства…
– Что «крайние обстоятельства»? – неожиданно грубо и требовательно остановил его Булатников. – Крайние обстоятельства заставили написать вот этот рапорт?
– Да, товарищ генерал.
– Взять под сомнение советского командира, лично сбившего свыше десяти вражеских самолетов?
– Но исключительные обстоятельства, товарищ генерал.
– Какие? Сформулируйте их.
Стукалов привскочил и тотчас схватился руками за подлокотники, словно силясь удержать себя в кресле.
– Жена за линией фронта, товарищ генерал. Выступала по фашистскому радио в концерте так называемой «местной интеллигенции». Сам видел, как майор Боркун, случайно поймав передачу, запретил летчикам выключать приемник, чем нарушил известный вам закон. А потом убежал и плакал. Понимаете: плакал!
– Что же ему, танцевать надо было, что ли? – хмыкнул Булатников. – Значит, любил ее, если плакал.
– Да, но плакал по женщине, продавшейся фашистам.
Булатников тряхнул большой лысой головой, будто хотел боднуть кого-то. Лоб его взбугрился от складок. Решительно, но негромко он хлопнул ладонью по столу.
– Хорошо. Предположим, что это так. Но значит ли это, что и майор Бор кун предатель?
– Я этого не утверждаю, товарищ генерал, – поспешно закивал головой Стукалов и даже улыбнулся сдавленной напряженной улыбкой, – никак нет, товарищ генерал. Но осторожность… безопасность… Разве они нам не диктуют решение?
– Какое именно?
– Отстранить на время майора Боркуна от летной работы. – Стукалов вновь положил ладони на свои острые коленки я сощурился. – Сами понимаете, товарищ генерал, а вдруг он, как это у них, летчиков, принято говорить, «заложит вираж» да и окажется за линией фронта. Вот и подавай тогда Ляпкина-Тяпкина. Разве можно полностью доверять человеку, если его жена за линией фронта служит у гитлеровцев…
– Человеку, сбившему одиннадцать вражеских самолетов, рисковавшему жизнью за Родину, – насмешливо подсказал Булатников и тоже прищурился.
– Человеку, у которого жена за линией фронта, – упрямо повторил Стукалов.
Генерал повернул к окну голову и к чему-то прислушался. Чуткое ухо его уловило клекот пулеметных очередей и размеренное гудение моторов. В этот тяжелый, медлительного ритма гул вплетался голос другого мотора, звонкий, временами даже пронзительный.
– Идут два-три «юнкерса», а между ними один «як», – уверенно сказал генерал, – как бы по штабу не отбомбились. – И спокойно провел рукой по выбритой голове.
В пул моторов внезапно диссонансом ворвался угрюмый, нарастающий звук, переходящий в вопль.
Кого-то подбили, – проговорил Булатников. – Похоже, «юнкерса».
Он встал из-за широкого письменного стола и, неторопливо ступая по паркету легкими хромовыми сапогами, прошелся от двери до окна. Посредине комнаты остановился, круто с хрустом повернулся на каблуках.
– Стало быть, вы, майор, полагаете, что нужно брать под сомнение каждого человека, у которого кто-то попал на временно оккупированную противником территорию? Нет, не согласен. Ваша доктрина опасная и неверная. Настолько же неверная, насколько и опасная. Я редко об этом говорю, но сейчас должен сказать: ваш покорный слуга много лет назад работал у Феликса Эдмундовича. Лучшего чекиста у нас не было и нет. А время тогда было ой какое горячее. Говоря словами Маяковского, «с пулей встань, с винтовкой ложись». Недобитые буржуи, жулики, бандиты, иностранные шпионы. Полный ассортимент преступников. Но и тогда учил нас Дзержинский мудрому правилу: доверяй и проверяй. И проверка не должна иметь ничего общего с подозрительностью. Кто видит в каждом гражданине молодой Советской республики потенциального преступника, того надо жестоко карать. А какой метод предложили вы? По-вашему, мы должны взять под сомнение всех советских людей, у которых за линией фронта мужья, братья, жены и сестры? Да вы подумали, к какому чудовищному выводу можно этак прийти!
Булатников сцепил большие жилистые ладони, горько вздохнул и продолжал, глядя не на Стукалова, а куда-то поверх его головы:
– Вы еще сравнительно молодой человек, майор. Когда вы, что называется, под стол пешком ходили, я уже работал в Ч К. Голодные мы были, раздетые, да что греха таить, и малограмотные к тому же. А сердца горели великим пламенем. Вы не подумайте, что это из передовицы какой. Именно великим пламенем. За революцию каждый готов был любой океан перейти. А врагов сколько было вокруг! Ой как трудно порой друга от врага отличить, Стукалов! Но и тогда мы умели это делать. Ясно? А вы сейчас, на двадцать четвертом году существования нашей Советской страны, готовы подозревать каждого, у кого кто-то из родственников оказался в городе, временно захваченном фашистами… Вы еще анкету на каждого из них, чего доброго, заведете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101