чернели слова: «Воин, ни шагу назад! За спиной у тебя Москва!»
Шофер, сигналя, притормозил «эмку».
– Ось, побачьте, товарищ, лейтенант. Це ополчение.
По шоссе, по его проезжей части, медленной неровной поступью шла людская масса. Шагали по четыре в ряд пожилые мужчины и юноши, подпоясанные брезентовыми ремнями, в обмотках. Серым слоем лежала на лицах пыль. Угрюмо звякали солдатские котелки. Прикрепленные к брезентовым ремням, они были пока единственным вооружением этого сформированного, видимо совсем недавно, батальона народного ополчения. Песня, взлетавшая над головами ополченцев (ее вел звонкий сильный тенор), была наполнена суровой силой.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война.
То в одном, то в другом месте близ шоссе блестели железные рогатки, приготовленные для уличных боев. Тысячи спин сгибались и разгибались на откосе противотанкового рва, лопаты выбрасывали наверх коричневую суглинистую землю. «Зачем? Разве это спасает от танков? – грустно подумал Алеша. – Под Вязьмой такие рвы немцев ни на минуту не задержали».
Москва началась как-то внезапно. Линия маленьких некрасивых домишек барачного типа резко оборвалась, «эмка» выскочила на широкий железный мост, опрокинувшийся над светлой речушкой, прогрохотала по его горбатой спине, и показались большие многоэтажные дома. Широкой улицей машина въехала в столицу. Алеша увидел красивые светлые здания с лепными карнизами и барельефами. Ничем особенным они его не поразили. Москва здесь мало отличалась от любого другого города. Видел Алеша такие здания и в Новосибирске, и в Свердловске. Но его спутница с волнением приникла к окну и, встряхивая то и дело светлой головой, восклицала:
– Это Вторая Градская больница, а вот этот дом академик Щусев строил. А теперь мы по Калужской площади едем. Вон слева Институт цветных металлов.
– А где же Красная площадь?
– О! Это дальше, в самом центре, товарищ лейтенант.
Стрельцов увидел длинный забор, потом устремленные в небо тонкие столбы и высоченные фермы моста. Внизу блеснула река и маленький буксир, хлопавший плицами по мутноватой воде. Алеша вопросительно посмотрел на девушку.
– Парк культуры и отдыха, – пояснила она.
– Тот самый? – вырвалось у Стрельцова настолько разочарованно, что Варя не выдержала и засмеялась, и он впервые заметил, какие у нее белые зубы. Ровные и крепкие, похожие на зерна молодого початка.
Машина промчалась мимо станции метрополитена, облицованной серым мрамором, и остановилась.
– Тилько до сих пор могу довезть вас, товарищ лейтенант, – виновато улыбнулся сержант. – Мне сейчас на Пироговку, в Главный штаб ВВС.
Распростившись с сержантом, Алеша остановился на тротуаре, неловко прижимая к себе тяжелый пакет.
– Вот и в Москву-матушку прибыл, – растерянно посмотрел он на Варю. – Дальше-то теперь куда?
А Варя вдруг преобразилась. В ее движениях, в лице появилась хозяйская уверенность. С минуту она озабоченно думала, словно решая в уме какую-то трудную задачу. Потом порылась в своей санитарной сумке, достала оттуда простой железный ключ.
– Я живу здесь, в переулке. Нас только двое: мама и я. Пойдемте. Можете оставить сверток и погулять. А вечером я и сама с удовольствием повожу вас по центру.
Алеша шел за ней, размышляя, удобно ли им вместе появляться перед Вариной матерью. Варя без умолку говорила о каких-то пустяках, старалась придать своему голосу беззаботность, но Алеша понимал, что и она чувствовала себя вовсе не так уверенно, как хотела казаться. Они свернули во дворик, и Алеша увидел старенький дом с резными наличниками и подслеповатыми окошками, ничем не напоминающий столичную постройку. Варя распахнула обшарпанную дверь парадного. Следом за ней Стрельцов поднимался на второй этаж по узкой, с грязными, исцарапанными ступенями лестнице. Прямо перед собой он видел тонкие стройные ноги в грубых чулках. На верхней ступеньке одиноко мяукал котенок. Варя нагнулась, ладонью погладила его голову с белым пятнышком, мягко окликнула:
– Барсик, Барсик!
Над дверью висела табличка: «Плужниковым – один звонок, Колесовым – два звонка, Рыжовым – три, Стебелевым – четыре». Варя вздохнула, оправила складки на гимнастерке, словно ей предстояло появиться не перед матерью, а перед самым что ни на есть строгим генералом, и решительно трижды нажала кнопку. На звонок долго никто не выходил. Наконец громко щелкнула цепочка и дверь распахнулась.
– Ой, Варечка! Живая, здоровая, с фронта? Заходи, заходи!
– Идемте, товарищ лейтенант, – сдержанно кивнула она Алеше.
В коридоре духота и синий от примусов воздух шибанул в лицо. Какая-то старушка, седая, в роговых очках и переднике с большой черной латкой, преградила им путь и что-то лопотала, беззастенчиво рассматривая Стрельцова.
– Ох, Варечка, – спохватилась она наконец, – самого важного-то тебе и не сказала. Нет твоей мамы1 Неделю назад в эвакуацию уехала… вместе с заводом.
Варя вздрогнула и молча прислонилась к дверному косяку. Но говорливая соседка и не собиралась униматься.
– Варюшенька, да ты не одна. Это ты с кем же? Никак, со своим командиром?
– Да, тетя Луша, да! – почти с раздражением ответила ей девушка и, открыв дверь, негромко позвала: – Идите, товарищ лейтенант.
Алеша очутился в небольшой, плотно заставленной комнате. Он никогда еще не видел тесных московских квартир, таких, где до сорок первого года обитала значительная часть жителей столицы, квартир, где у хозяев был на учете не только каждый квадратный метр жилплощади, но и каждый зазор между вещами. Комната была узкая, с одним окном, выходящим во двор. Посередине ее перегораживал двустворчатый фанерный шкаф, у самой двери громоздились кровать, старомодный, окованный железом сундук и над ним вешалка. Алеша нерешительно положил сверток с пайком на стол, застеленный клеенкой. Между этим столом и шкафом стояли две одинаковые этажерки, сколоченные из круглых жердочек, раскрашенных под бамбук. На полках лепились один к одному разноцветные книжные корешки, навалом лежали тетради, портфель, свертки чертежей.
Варя прошла во вторую, светлую, половину комнаты и, казалось, совсем забыла о присутствии лейтенанта.
Сняв с головы пилотку, она внимательно перечитывала лежавшую на столе записку, шевеля тонкими губами. Потом опустилась на стул и заплакала. Алеша шагнул к девушке.
Здесь, в душной комнате, остатки хмеля с новой силой ударили ему в голову. Он ощутил в себе какой-то бурный прилив энергии и смелости и, наклонившись, обнял Варю за вздрагивающие, хрупкие, как у подростка, плечи.
– Варюша, не надо, – забормотал он и потянулся губами к розовой мочке ее уха.
Несколько мгновений Алеша ощущал под своими ладонями ее упругое теплое тело, но вдруг Варино плечо стремительно поднялось, он увидел разгневанные глаза, и на него обрушилась звонкая пощечина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Шофер, сигналя, притормозил «эмку».
– Ось, побачьте, товарищ, лейтенант. Це ополчение.
По шоссе, по его проезжей части, медленной неровной поступью шла людская масса. Шагали по четыре в ряд пожилые мужчины и юноши, подпоясанные брезентовыми ремнями, в обмотках. Серым слоем лежала на лицах пыль. Угрюмо звякали солдатские котелки. Прикрепленные к брезентовым ремням, они были пока единственным вооружением этого сформированного, видимо совсем недавно, батальона народного ополчения. Песня, взлетавшая над головами ополченцев (ее вел звонкий сильный тенор), была наполнена суровой силой.
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война.
То в одном, то в другом месте близ шоссе блестели железные рогатки, приготовленные для уличных боев. Тысячи спин сгибались и разгибались на откосе противотанкового рва, лопаты выбрасывали наверх коричневую суглинистую землю. «Зачем? Разве это спасает от танков? – грустно подумал Алеша. – Под Вязьмой такие рвы немцев ни на минуту не задержали».
Москва началась как-то внезапно. Линия маленьких некрасивых домишек барачного типа резко оборвалась, «эмка» выскочила на широкий железный мост, опрокинувшийся над светлой речушкой, прогрохотала по его горбатой спине, и показались большие многоэтажные дома. Широкой улицей машина въехала в столицу. Алеша увидел красивые светлые здания с лепными карнизами и барельефами. Ничем особенным они его не поразили. Москва здесь мало отличалась от любого другого города. Видел Алеша такие здания и в Новосибирске, и в Свердловске. Но его спутница с волнением приникла к окну и, встряхивая то и дело светлой головой, восклицала:
– Это Вторая Градская больница, а вот этот дом академик Щусев строил. А теперь мы по Калужской площади едем. Вон слева Институт цветных металлов.
– А где же Красная площадь?
– О! Это дальше, в самом центре, товарищ лейтенант.
Стрельцов увидел длинный забор, потом устремленные в небо тонкие столбы и высоченные фермы моста. Внизу блеснула река и маленький буксир, хлопавший плицами по мутноватой воде. Алеша вопросительно посмотрел на девушку.
– Парк культуры и отдыха, – пояснила она.
– Тот самый? – вырвалось у Стрельцова настолько разочарованно, что Варя не выдержала и засмеялась, и он впервые заметил, какие у нее белые зубы. Ровные и крепкие, похожие на зерна молодого початка.
Машина промчалась мимо станции метрополитена, облицованной серым мрамором, и остановилась.
– Тилько до сих пор могу довезть вас, товарищ лейтенант, – виновато улыбнулся сержант. – Мне сейчас на Пироговку, в Главный штаб ВВС.
Распростившись с сержантом, Алеша остановился на тротуаре, неловко прижимая к себе тяжелый пакет.
– Вот и в Москву-матушку прибыл, – растерянно посмотрел он на Варю. – Дальше-то теперь куда?
А Варя вдруг преобразилась. В ее движениях, в лице появилась хозяйская уверенность. С минуту она озабоченно думала, словно решая в уме какую-то трудную задачу. Потом порылась в своей санитарной сумке, достала оттуда простой железный ключ.
– Я живу здесь, в переулке. Нас только двое: мама и я. Пойдемте. Можете оставить сверток и погулять. А вечером я и сама с удовольствием повожу вас по центру.
Алеша шел за ней, размышляя, удобно ли им вместе появляться перед Вариной матерью. Варя без умолку говорила о каких-то пустяках, старалась придать своему голосу беззаботность, но Алеша понимал, что и она чувствовала себя вовсе не так уверенно, как хотела казаться. Они свернули во дворик, и Алеша увидел старенький дом с резными наличниками и подслеповатыми окошками, ничем не напоминающий столичную постройку. Варя распахнула обшарпанную дверь парадного. Следом за ней Стрельцов поднимался на второй этаж по узкой, с грязными, исцарапанными ступенями лестнице. Прямо перед собой он видел тонкие стройные ноги в грубых чулках. На верхней ступеньке одиноко мяукал котенок. Варя нагнулась, ладонью погладила его голову с белым пятнышком, мягко окликнула:
– Барсик, Барсик!
Над дверью висела табличка: «Плужниковым – один звонок, Колесовым – два звонка, Рыжовым – три, Стебелевым – четыре». Варя вздохнула, оправила складки на гимнастерке, словно ей предстояло появиться не перед матерью, а перед самым что ни на есть строгим генералом, и решительно трижды нажала кнопку. На звонок долго никто не выходил. Наконец громко щелкнула цепочка и дверь распахнулась.
– Ой, Варечка! Живая, здоровая, с фронта? Заходи, заходи!
– Идемте, товарищ лейтенант, – сдержанно кивнула она Алеше.
В коридоре духота и синий от примусов воздух шибанул в лицо. Какая-то старушка, седая, в роговых очках и переднике с большой черной латкой, преградила им путь и что-то лопотала, беззастенчиво рассматривая Стрельцова.
– Ох, Варечка, – спохватилась она наконец, – самого важного-то тебе и не сказала. Нет твоей мамы1 Неделю назад в эвакуацию уехала… вместе с заводом.
Варя вздрогнула и молча прислонилась к дверному косяку. Но говорливая соседка и не собиралась униматься.
– Варюшенька, да ты не одна. Это ты с кем же? Никак, со своим командиром?
– Да, тетя Луша, да! – почти с раздражением ответила ей девушка и, открыв дверь, негромко позвала: – Идите, товарищ лейтенант.
Алеша очутился в небольшой, плотно заставленной комнате. Он никогда еще не видел тесных московских квартир, таких, где до сорок первого года обитала значительная часть жителей столицы, квартир, где у хозяев был на учете не только каждый квадратный метр жилплощади, но и каждый зазор между вещами. Комната была узкая, с одним окном, выходящим во двор. Посередине ее перегораживал двустворчатый фанерный шкаф, у самой двери громоздились кровать, старомодный, окованный железом сундук и над ним вешалка. Алеша нерешительно положил сверток с пайком на стол, застеленный клеенкой. Между этим столом и шкафом стояли две одинаковые этажерки, сколоченные из круглых жердочек, раскрашенных под бамбук. На полках лепились один к одному разноцветные книжные корешки, навалом лежали тетради, портфель, свертки чертежей.
Варя прошла во вторую, светлую, половину комнаты и, казалось, совсем забыла о присутствии лейтенанта.
Сняв с головы пилотку, она внимательно перечитывала лежавшую на столе записку, шевеля тонкими губами. Потом опустилась на стул и заплакала. Алеша шагнул к девушке.
Здесь, в душной комнате, остатки хмеля с новой силой ударили ему в голову. Он ощутил в себе какой-то бурный прилив энергии и смелости и, наклонившись, обнял Варю за вздрагивающие, хрупкие, как у подростка, плечи.
– Варюша, не надо, – забормотал он и потянулся губами к розовой мочке ее уха.
Несколько мгновений Алеша ощущал под своими ладонями ее упругое теплое тело, но вдруг Варино плечо стремительно поднялось, он увидел разгневанные глаза, и на него обрушилась звонкая пощечина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101