– Бог мой! Я не рассчитывал на такое везение. Мой конь уцелел под обстрелом и даже нашел меня, – воскликнул раненый.
Конь был великолепен. Ник сразу оценил его достоинства. Несомненно, он был андалузской породы и причем лучших кровей. Окраска его напоминала благородный мрамор. Он был ранен, и кровь запеклась на его лоснящейся шкуре.
– Если сумеешь выходить его – он твой в благодарность за спасение.
– Какая у него кличка?
– Я зову его Серый, но это как-то скучно. Ты вправе придумать ему новое имя.
– Пусть будет Петр! Так звали основателя Святого престола, – решил Ник.
– Неплохое имечко. Оно не напоминает тебе о Севастополе? Кажется, и российского царя звали так! Генерал Маркес говорил, что ты и там побывал.
– Значит, ты обо мне наслышан?
– Иначе я бы не отправился к тебе на помощь… генеральский приказ для меня ничто, но его рекомендация… кое-что значит.
Фортунато проснулся с хорошо знакомым ему неприятным чувством, что за ним наблюдают. Он лежал на твердом плоском камне, источающем утреннюю сырость, которая проникала сквозь расстеленное армейское одеяло. Первым делом он проверил наличие оружия. Револьвер был на месте, там, где ему и надлежало быть. Потом уже он поморгал ресницами и огляделся.
– Итак, ты наконец продрал очи, хотя и проспал восход солнца.
Лусеро, деливший с ним каменное ложе, смотрел на него насмешливыми темными глазами.
Ник Фортунато приподнялся, распрямил затекшие плечи.
– Трое суток не слезал с седла, спал на ходу. Мы гнались за той самой бандой, что перестреляла твой отряд, – объяснил он, хотя был не обязан что-либо объяснять своему новому знакомому.
Взгляд Альварадо следовал за каждым его движением. Вероятно, он уже долгое время рассматривал Ника, пока тот спал. От этого пристального взгляда Ник ощутил неловкость, как будто кто-то пытается проникнуть в него, читает его мысли, как книгу, беззастенчиво перелистывая страницы.
Он сам решил поступить точно так же и уставился на нового знакомого.
– У нас обоих волчьи глаза. Я знал только одну личность, обладающую подобным взглядом. С этой персоной я никогда не рисковал сыграть в «гляделки». Это был мой отец, дон Ансельмо Матео Мария Альварадо… Он же и твой папаша… не так ли?
– Ты похож на меня, как две капли воды, не отрицаю… А кто мой папаша – знает один Бог или дьявол.
Ник произнес это с напускным равнодушием. Он встал и оглядел лагерь, чтобы убедиться, что часовые на посту и бодрствуют. Скрутив и закурив сигарету, он почувствовал себя увереннее.
Альварадо поинтересовался:
– А какие глаза были у твоей мамаши?
Фортунато расхохотался, но в его смехе ощущался металл. Чем-то его оскорбил вопрос Лусеро.
– Насколько я помню, голубые. Зачем этот допрос, Лусеро?
Но дон Лусеро настаивал:
– Расскажи мне подробней о своей матери.
– Тебе захотелось покопаться в чужой душе? Может быть, жаждешь обрести новую семью и обласкать случайно найденного братика? Что за детские слюни ты распускаешь? Спасибо, что ты пожалел одинокого незаконного выродка, каким я являюсь. Нас много, наверное, разбросано по белу свету.
Ник с шутовским видом поклонился.
– Или ты тоже сомневаешься в своем законном происхождении? – добавил он с издевкой.
Лусеро мрачно сощурился, услышав это оскорбление, но подавил вспыхнувший гнев. Он понял, что сам направил разговор на опасную и зыбкую тропу.
– У нас в Мексике принято после таких слов стрелять без предупреждения. Но ты чужеземец и можешь позволить себе некоторую вольность. Моя мать была верна мужу всегда, и внешность, и характер, и все, что в нем было плохого, я унаследовал только от него.
– А хорошее?
– Хорошего в его характере было очень мало, столько, сколько осадка в бокале отличного вина.
– Ну и пройдоха был наш папаша! – с облегчением рассмеялся Ник Фортунато.
Он откинул голову и взглянул на прекрасное утреннее небо, покрытое перистыми перламутровыми облаками, точно так же поступил дон Лусеро, и их смех унесся к облакам.
Потом они вновь принялись пристально рассматривать друг друга.
– Ты чуть выше меня ростом, и тебя украшает этот шрам на щеке… – оценивающе произнес Альварадо.
– Получил удар саблей по физиономии, – пояснил Ник. – Дело было под Севастополем. Некоторые дамы согласны с тобой, что он меня украшает. Другие шрамы на теле погрубее. Все зависело от того, был рядом врач или пьяный коновал.
– Вряд ли ты намного старше меня.
– Мне двадцать девять.
– И всю жизнь ты провоевал? – спросил Альварадо с оттенком зависти.
– Я воевал с детства. На улицах Нью-Орлеана иначе не выживешь.
– Все же расскажи мне о своей матери.
– Что о ней рассказывать? Она была шлюхой. Танцевала, правда, в приличном заведении… лучшем в Новом Орлеане, и на сцене задирала ноги выше головы. Так все продолжалось, пока она не стала слишком часто прикладываться к бутылке.
– У моего отца был кузен в Новом Орлеане. Я знаю, что отец частенько наведывался к нему. – Альварадо вдруг взглянул на Ника с какой-то странной ревностью. – Она была очень красива? Я имею в виду твою мать.
– Наверное, да, пока спиртное не уничтожило ее красоту.
Ник рассердился и перешел в наступление:
– Ты бы лучше рассказал мне о себе, братец.
– Обо мне нечего рассказывать. А о нашем общем отце – что ты хочешь узнать? Разве тебе это интересно?
– Ты прав, какое дело богатому гасиендадо до незаконного отпрыска, которых у него куча.
– У него только один наследник – это я, – произнес Альварадо со значением. – Бог знает, что может случиться со мною.
– В любом случае я не желаю встречаться с папашей. Думаю, что и его такая встреча не обрадует.
– Но по всем повадкам он и ты – одно лицо. Вы одинаково сжимаете губы, когда вам что-то не по нраву, и похоже скалитесь, когда злитесь.
Нельзя было не удивиться тому, сколько почерпнул наблюдений дон Лусеро за краткие часы знакомства со своим сводным братом.
Ник, наливаясь яростью, мрачно докурил сигарету, пока она не обожгла ему пальцы, втоптал окурок в песок и после этого внезапно взорвался:
– Какое мне дело до твоего папаши и до вашей мерзкой семьи! Хоть я и старше тебя на пару месяцев, ты, а не я, богатый сынок и единственный наследник. Убирайся в свое поместье и оставь меня в покое!
Их назревающую ссору прервал тревожный стук конских копыт. Мгновенно они оба упали на землю, втиснулись в щели меж камней и изготовились к стрельбе. Но это была лишь ложная тревога. Лошади взбесились, почуяв приближение одинокого ягуара. Зверя пристрелили, и кто-то из солдат вызвался содрать, а потом выделать его шкуру в подарок любимой, которая жила за тысячи миль от этого каменного ущелья.
Все последующие дни сводные братья мало общались между собой, но каждый из них ловил на себе внимательный взгляд другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117