Невысокого роста человек с прямыми, ниспадающими на плечи волосами, подернутыми сединой, сидел за столом на узком стуле и, почти поднеся к самым глазам написанное убористым почерком письмо, пытался прочесть его в тусклом свете огарков почти до конца оплывших свечей.
Он глянул на высокого американца снизу вверх, слез со стула и торжественно пожал ему руку.
– Добрый вечер, мистер Фортунато, или я должен звать вас дон Лусеро?
Говорил он с некоторой медлительностью, но голос его был звучен. Президент был из тех людей, кто знает цену каждому произнесенному слову.
– Так как я «поступил» к вам на службу только лишь с целью сохранить за собой Гран-Сангре, то обращение «дон Лусеро» более бы меня устраивало.
Ник произнес это без тени юмора.
Хуарес улыбнулся, оценив скрытую иронию собеседника, и жестом предложил Нику сесть. Лишь затем он уселся сам.
– Я знаю, какой долгий и трудный путь вы преодолели, чтобы доставить мне важную информацию.
– Порфирио Эскандидо убит. Он попал в засаду и застрелен сообщниками Мариано Варгаса, который является истинным руководителем заговора и готовит на вас очередное покушение.
Ник коротко, но обстоятельно рассказал президенту о событиях на гасиенде Варгаса, о свидании Мариано и индейца со шрамом, о бумагах, переданных им, и о смерти старого дона Энкарнасиона.
– Я бы мог, походив по вашему лагерю, отыскать этого человека, – предложил Ник.
– Я уже знаю, кто он, – печально произнес президент. Челюсти его сжались, лицо посуровело. Известие о предательстве в кругу приближенных явно глубоко ранило его. – Это Эмилио Джарел. Он был со мной постоянно еще с той поры, как я губернаторствовал в Оахаке. Трудно поверить, что война так… меняет людей.
В черных глазах индейца-президента были и гнев, и удивление, и тоска.
– Что касается меня, то война изменила и мой характер, и мои взгляды, – сказал Ник, чтобы хоть что-то сказать в утешение Хуаресу. – Еще год назад я и представить себя не мог землевладельцем, а тем более – республиканцем.
– А теперь вы стали сразу и тем, и другим.
Это был не вопрос, а утверждение.
– Что вы сделаете с Эмилио? – поинтересовался Ник.
– Ничего, дон Лусеро. Абсолютно ничего – по крайней мере в ближайшее время.
Ник был поражен и даже рассержен. Может, он что-то не понял. От усталости он туго соображал.
– Из ваших слов я сделал вывод, что вы мне не поверили.
– Из слов, сказанных президентом Мексики, следует только один вывод, – отчеканил индеец. – А именно то, что Эмилио останется на своем прежнем месте. Мы хотим, дон Лусеро, чтобы он думал, что нам неизвестно о его предательстве и о планах заговорщиков. Затем мы сообщим ему то, что мы сами пожелаем довести до его сведения, и используем его как приманку в капкане, уготованном для дона Мариано и его друзей.
– Прекрасно сказано! – раздался знакомый голос за спиной у Ника.
Фигура бледного американца появилась из тени. Маккуин развязно пододвинул себе стул и уселся рядом с Ником.
– Ты вездесущ, – без признака удивления, спокойно отреагировал Ник. – Вероятно, ты сопутствовал мне все это время, будучи невидимым.
– Не об этом сейчас речь, – скромно отмахнулся от комплиментов американец. – Одно я не предугадал, что тебе дьявольски повезет. Не думал, что тебе удастся заглянуть в документы заговорщиков.
– А как тебе удастся убедить Мариано с дружками, что их тайна до сих пор не раскрыта? – спросил Ник.
Холодок пробежал у него по спине после ответной зловещей улыбочки Маккуина.
– Ты исчезнешь, – любезно предложил Маккуин. – Мы об этом позаботимся.
– Я должен вернуться домой в Гран-Сангре, – твердо заявил Ник. – Я внес свою долю в твое дело, даже сверх того – я проскакал вдобавок еще три сотни миль и столько же мне придется проделать обратно. Теперь мне надо заняться своим поместьем. От меня зависит благополучие десятков людей.
– Включая и прекрасную донью Мерседес? – за мягким смешком Маккуина таилась угроза.
– Если ты намерен разоблачить меня, то ты опоздал… Она знает, что я не Лусеро. И знает его мать… и, очевидно, знает Хиларио. Я тебе и раньше говорил, что шантаж мне отвратителен. Я выполнил твое задание и рассчитался с тобой полностью. Только посмей давить на меня впредь, и не поможет тебе твоя шапка-невидимка!
Хуарес спокойно наблюдал, как нарастает напряжение между двумя столь разными и столь одинаковыми по твердости характера американцами. Но настал момент, когда он почувствовал, что ему надо вмешаться.
Он пошелестел бумагами, разбросанными на столе, и, как ни странно, этот тихий звук резко оборвал запальчивый монолог Ника.
– Здесь у меня, дон Лусеро, уже подписанный приказ на выступление президентского кортежа из Чиуауа в первый день нового года. Судя по доставленной вами информации, Варгас собирается напасть после того, как мы покинем столицу штата, где-то между Чиуауа и Дуранго. Если заговорщики поверят, что вы мертвы и до нас не дошли их секреты, они не откажутся от своих планов. Но если вы возвратитесь в Гран-Сангре, они их поменяют. И тогда… – он выразительно пожал плечами, – я умру. Конечно, смерть одного человека – мелочь, но в данной ситуации силы, поддерживающие конституцию, к сожалению, будут ослаблены. И ваша трудная и опасная работа, дон Лусеро, окажется бесполезной, так как не принесет результата, – добавил Хуарес не без лукавства.
– Что ж! Вы прямодушны и жестоки, мистер президент, но в цель вы попали, в самое яблочко, – сказал Ник.
О, как бы он хотел сейчас обладать цинизмом настоящего дона Лусеро, еще в детстве опустошившего церковную копилку для нищих!
– Означает ли это, что ты согласен похоронить себя заживо и скрываться некоторое время? И чтоб слух о твоей гибели достиг ушей Мариано Варгаса? – спросил Маккуин.
Николас тяжело вздохнул, признав свое поражение. Но тут же смачно выругался и произнес:
– Да, я согласен со всеми твоими чертовыми придумками, но хоть пошли одно словечко Мерседес о том, что я жив. Она беременна, и я не знаю, что может случиться с ней…
– Тем лучше она сыграет свою роль в спектакле, – сказал Маккуин, но Хуарес прервал его решительным жестом:
– Я пошлю к ней доверенного человека.
Бенито Хуарес, который сам имел супругу и шестерых детей, проживающих в изгнании в Соединенных Штатах, мог понять, как тяжко сказывается война на семьях, на женах и детях.
Январь 1867 года
В Мехико не прекращались празднества и балы, но веселье было тревожным, словно перед концом света.
Роскошно обмундированные французские и австрийские роты все еще упражнялись на плацу Зоколо, но все знали, что генерал Базен получил приказ покинуть столицу вскоре после первого января. Иностранные посольства большей частью еще не закрывались, но дипломаты уже паковали вещи и отправляли семьи домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
Он глянул на высокого американца снизу вверх, слез со стула и торжественно пожал ему руку.
– Добрый вечер, мистер Фортунато, или я должен звать вас дон Лусеро?
Говорил он с некоторой медлительностью, но голос его был звучен. Президент был из тех людей, кто знает цену каждому произнесенному слову.
– Так как я «поступил» к вам на службу только лишь с целью сохранить за собой Гран-Сангре, то обращение «дон Лусеро» более бы меня устраивало.
Ник произнес это без тени юмора.
Хуарес улыбнулся, оценив скрытую иронию собеседника, и жестом предложил Нику сесть. Лишь затем он уселся сам.
– Я знаю, какой долгий и трудный путь вы преодолели, чтобы доставить мне важную информацию.
– Порфирио Эскандидо убит. Он попал в засаду и застрелен сообщниками Мариано Варгаса, который является истинным руководителем заговора и готовит на вас очередное покушение.
Ник коротко, но обстоятельно рассказал президенту о событиях на гасиенде Варгаса, о свидании Мариано и индейца со шрамом, о бумагах, переданных им, и о смерти старого дона Энкарнасиона.
– Я бы мог, походив по вашему лагерю, отыскать этого человека, – предложил Ник.
– Я уже знаю, кто он, – печально произнес президент. Челюсти его сжались, лицо посуровело. Известие о предательстве в кругу приближенных явно глубоко ранило его. – Это Эмилио Джарел. Он был со мной постоянно еще с той поры, как я губернаторствовал в Оахаке. Трудно поверить, что война так… меняет людей.
В черных глазах индейца-президента были и гнев, и удивление, и тоска.
– Что касается меня, то война изменила и мой характер, и мои взгляды, – сказал Ник, чтобы хоть что-то сказать в утешение Хуаресу. – Еще год назад я и представить себя не мог землевладельцем, а тем более – республиканцем.
– А теперь вы стали сразу и тем, и другим.
Это был не вопрос, а утверждение.
– Что вы сделаете с Эмилио? – поинтересовался Ник.
– Ничего, дон Лусеро. Абсолютно ничего – по крайней мере в ближайшее время.
Ник был поражен и даже рассержен. Может, он что-то не понял. От усталости он туго соображал.
– Из ваших слов я сделал вывод, что вы мне не поверили.
– Из слов, сказанных президентом Мексики, следует только один вывод, – отчеканил индеец. – А именно то, что Эмилио останется на своем прежнем месте. Мы хотим, дон Лусеро, чтобы он думал, что нам неизвестно о его предательстве и о планах заговорщиков. Затем мы сообщим ему то, что мы сами пожелаем довести до его сведения, и используем его как приманку в капкане, уготованном для дона Мариано и его друзей.
– Прекрасно сказано! – раздался знакомый голос за спиной у Ника.
Фигура бледного американца появилась из тени. Маккуин развязно пододвинул себе стул и уселся рядом с Ником.
– Ты вездесущ, – без признака удивления, спокойно отреагировал Ник. – Вероятно, ты сопутствовал мне все это время, будучи невидимым.
– Не об этом сейчас речь, – скромно отмахнулся от комплиментов американец. – Одно я не предугадал, что тебе дьявольски повезет. Не думал, что тебе удастся заглянуть в документы заговорщиков.
– А как тебе удастся убедить Мариано с дружками, что их тайна до сих пор не раскрыта? – спросил Ник.
Холодок пробежал у него по спине после ответной зловещей улыбочки Маккуина.
– Ты исчезнешь, – любезно предложил Маккуин. – Мы об этом позаботимся.
– Я должен вернуться домой в Гран-Сангре, – твердо заявил Ник. – Я внес свою долю в твое дело, даже сверх того – я проскакал вдобавок еще три сотни миль и столько же мне придется проделать обратно. Теперь мне надо заняться своим поместьем. От меня зависит благополучие десятков людей.
– Включая и прекрасную донью Мерседес? – за мягким смешком Маккуина таилась угроза.
– Если ты намерен разоблачить меня, то ты опоздал… Она знает, что я не Лусеро. И знает его мать… и, очевидно, знает Хиларио. Я тебе и раньше говорил, что шантаж мне отвратителен. Я выполнил твое задание и рассчитался с тобой полностью. Только посмей давить на меня впредь, и не поможет тебе твоя шапка-невидимка!
Хуарес спокойно наблюдал, как нарастает напряжение между двумя столь разными и столь одинаковыми по твердости характера американцами. Но настал момент, когда он почувствовал, что ему надо вмешаться.
Он пошелестел бумагами, разбросанными на столе, и, как ни странно, этот тихий звук резко оборвал запальчивый монолог Ника.
– Здесь у меня, дон Лусеро, уже подписанный приказ на выступление президентского кортежа из Чиуауа в первый день нового года. Судя по доставленной вами информации, Варгас собирается напасть после того, как мы покинем столицу штата, где-то между Чиуауа и Дуранго. Если заговорщики поверят, что вы мертвы и до нас не дошли их секреты, они не откажутся от своих планов. Но если вы возвратитесь в Гран-Сангре, они их поменяют. И тогда… – он выразительно пожал плечами, – я умру. Конечно, смерть одного человека – мелочь, но в данной ситуации силы, поддерживающие конституцию, к сожалению, будут ослаблены. И ваша трудная и опасная работа, дон Лусеро, окажется бесполезной, так как не принесет результата, – добавил Хуарес не без лукавства.
– Что ж! Вы прямодушны и жестоки, мистер президент, но в цель вы попали, в самое яблочко, – сказал Ник.
О, как бы он хотел сейчас обладать цинизмом настоящего дона Лусеро, еще в детстве опустошившего церковную копилку для нищих!
– Означает ли это, что ты согласен похоронить себя заживо и скрываться некоторое время? И чтоб слух о твоей гибели достиг ушей Мариано Варгаса? – спросил Маккуин.
Николас тяжело вздохнул, признав свое поражение. Но тут же смачно выругался и произнес:
– Да, я согласен со всеми твоими чертовыми придумками, но хоть пошли одно словечко Мерседес о том, что я жив. Она беременна, и я не знаю, что может случиться с ней…
– Тем лучше она сыграет свою роль в спектакле, – сказал Маккуин, но Хуарес прервал его решительным жестом:
– Я пошлю к ней доверенного человека.
Бенито Хуарес, который сам имел супругу и шестерых детей, проживающих в изгнании в Соединенных Штатах, мог понять, как тяжко сказывается война на семьях, на женах и детях.
Январь 1867 года
В Мехико не прекращались празднества и балы, но веселье было тревожным, словно перед концом света.
Роскошно обмундированные французские и австрийские роты все еще упражнялись на плацу Зоколо, но все знали, что генерал Базен получил приказ покинуть столицу вскоре после первого января. Иностранные посольства большей частью еще не закрывались, но дипломаты уже паковали вещи и отправляли семьи домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117