– Ты скомандовал Хиларио стрелять… Откуда ты знал, что он там, наверху?
– Я увидел, как дуло его ружья блеснуло в заходящем солнце, и рискнул сыграть ва-банк. Иначе мерзавец сорвал бы с тебя одежду, а я бы стоял и смотрел на все это. Ты моя жена, Мерседес. Я защищал то, что принадлежит мне.
– И ты всегда сдерживаешь свои обещания, – тихо добавила она, вспомнив его угрозу убить бандита. Он произнес ее на хорошем английском, только с американским выговором.
– Всегда. – Тон его был лишен эмоций.
Никто из них не заметил, сколько длилось наступившее затем долгое молчание. Наконец Мерседес нарушила его:
– Ты ранен. Я перевяжу тебя, чтобы остановить кровотечение.
Он покачал головой.
– Не сейчас. Нам надо поскорее убраться отсюда. Стрельбу могли услышать те, с кем встреча для нас нежелательна. Я получал раны посерьезнее, чем эти ничтожные царапины.
– Царапины? Ты весь в крови.
– Большей частью это его кровь, – возразил он с обычным для него нахальным апломбом и оскалился в ухмылке.
Он обратился к Тонио и к двум другим, оставшимся в живых пеонам – Томазо и Грегорио.
– Погрузите тела Матео и Хосе на их лошадей. Мы похороним их там, где разобьем лагерь.
Хиларио приблизился к хозяину, и Николас произнес:
– Мы все обязаны тебе жизнью, старина. Я особенно благодарен тебе за спасение моей супруги.
Вакеро чуть кивнул в сторону женщины.
– Я рад вашему избавлению от опасности, донья Мерседес.
Он снова повернулся к хозяину:
– Вы сражались с большим умением, дон Лусеро.
Его ничего не выражающие темные глаза на мгновение как бы погрузились в зрачки Фортунато. Потом его взгляд уставился на кинжал в ножнах, пристегнутых к левому бедру – именно левому бедру хозяина.
Больше ничего не было сказано. В молчании отряд отправился в путь по дороге, ведущей к минеральным источникам.
Они прибыли туда уже в полной темноте. Николас выбрал убежище, защищенное природными укреплениями. Вся работа по устройству лагеря выполнялась без команд, в настороженной тишине. Трупы, притороченные к седлам, служили для живых мрачным напоминанием о том, как все они только что были на волосок от гибели.
Мерседес нашла в своем саквояже мешочек с лекарственными снадобьями, который всегда брала с собой в поездки. Оглянувшись в поисках Лусеро, она не обнаружила его возле лагерного костра. Она направилась в сторону источника, откуда доносился глухой, ровный шум падающей воды, и увидела мужа, сидящего на скале у края небольшого озерца. Сияние луны отражалось от его обнаженных плеч. Он смывал с кожи засохшую кровь.
– Позволь мне заняться этим, – сказала она, снимая грязевой компресс, который он наложил на самый страшный порез, рассекающий его левое плечо.
Он взглянул на нее растерянно, но тут же на лице его появилось обычное насмешливое, самоуверенное выражение.
– После сегодняшних событий я подумал, что ты предпочтешь держаться от меня на расстоянии.
– Я уже сказала тебе, что твои раны нуждаются в уходе.
Ее руки убрали с его тела клочья одежды. Кончики ее пальцев невольно коснулись мускулов, упруго натягивающих кожу.
– О, какая образцовая жена, – прошептал Ник, – чувство долга у нее всегда на первом месте.
Он горел желанием, но не осмеливался коснуться ее, заключить в объятия свою любимую женщину с растрепавшимися волосами, разбросанными по плечам и сияющими в серебристом лунном свете.
Он страстно хотел погрузить руки в этот нежный шелк, прижать ее крепко к себе, насладиться женским теплом и мягкостью, войти глубоко в бархатистую глубину ее лона прямо здесь, прямо сейчас… в этой целебной грязи.
Ник взглянул на свои окровавленные грязные панталоны и сапоги, отдавая себе отчет, кто он и кто она и как он недостоин такой женщины, как она. Он пытался внушить себе, что заслуживает ее благосклонности больше, чем его братец, что Лусе пренебрегал ею и обращался с ней отвратительно.
«Но я ничем не лучше него. Я такой же убийца».
Мерседес ощущала нарастающее в нем напряжение. На его лице отразилась внутренняя борьба. Неверный лунный свет резкими тенями искажал его черты. Трудно было прочесть что-нибудь на его лице, но рука его, начавшая дрожать, выдала его.
– Тебе больно?
Почему она задала подобный вопрос?
Он сухо рассмеялся:
– Моя боль иного свойства.
Николас с угрюмым видом забрал у нее остатки своей рубахи.
– Мои порезы пустяковые. Эта вода излечит их.
Он приподнялся, она задержала его.
– Я постираю и починю рубашку, – вызвалась Мерседес поспешно, чересчур поспешно.
Ник был слегка озадачен. Проведя кончиками пальцев по ее щеке, он сказал:
– Ты вела себя очень храбро.
– Я была напугана до смерти.
– Однако держалась молодцом.
– Ты тоже.
Она мельком взглянула на его кинжал, потом принялась вытаскивать пробку из флакона с лекарством. Внезапно пришедшая на ум мысль заставила ее проговориться:
– Ты дрался левой рукой!
Николас знал, что Хиларио уже обратил на это внимание. Он рассчитывал, что подобная деталь ускользнет от нее, но надежда его не оправдалась.
Он пожал плечами.
– Однажды, два года назад, я упал с лошади и сломал правую руку. Мне пришлось научиться пользоваться левой.
Бойкий ответ и правдоподобное объяснение, во всяком случае, на его взгляд.
«Война так сильно повлияла на всех, – подумала она, – Лусеро участвовал в стольких битвах, побывал в самых отдаленных краях, проделал весь путь до Мехико и даже был представлен к императорскому двору».
Мерседес узнавала об этом из его писем, посланных дону Ансельмо. Как это было давно! Впрочем, прошлая жизнь Лусеро мало интересовала Мерседес. И все же, повинуясь безотчетному любопытству, она спросила:
– В придачу ты выучил еще английский?
– Я обнаружил в себе немало скрытых талантов, дорогая.
Мерседес изучающе посмотрела на него. Она и не знала, как реагировать на его слова.
Ее потрясла жажда убийства, охватившая его, чему только недавно она была свидетельницей, его варварская страсть к кровавому единоборству. И все же этот загадочный человек, так изменившийся за годы отсутствия, притягивал ее.
Она смазала ему рану целительной мазью и выпрямилась. Он тоже встал и привлек Мерседес к себе.
Безмолвно, тесно прижавшись друг к другу, они проследовали к лагерному костру.
7
Проезжая по широкой изви-листой долине Рио-Сонора, Мерседес не уставала любоваться, с какой грацией истинного идальго Лусеро управляется с конем. Он восседал в седле так уверенно, словно составлял с животным единое целое. В каждом его жесте ощущалась властность и высокомерие аристократа, за которого она и вышла четыре года назад. И все-таки он был другой.
Ее мысли вернулись к моменту пробуждения в предрассветный час, когда она покоилась в его объятиях под плотными шерстяными одеялами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117
– Я увидел, как дуло его ружья блеснуло в заходящем солнце, и рискнул сыграть ва-банк. Иначе мерзавец сорвал бы с тебя одежду, а я бы стоял и смотрел на все это. Ты моя жена, Мерседес. Я защищал то, что принадлежит мне.
– И ты всегда сдерживаешь свои обещания, – тихо добавила она, вспомнив его угрозу убить бандита. Он произнес ее на хорошем английском, только с американским выговором.
– Всегда. – Тон его был лишен эмоций.
Никто из них не заметил, сколько длилось наступившее затем долгое молчание. Наконец Мерседес нарушила его:
– Ты ранен. Я перевяжу тебя, чтобы остановить кровотечение.
Он покачал головой.
– Не сейчас. Нам надо поскорее убраться отсюда. Стрельбу могли услышать те, с кем встреча для нас нежелательна. Я получал раны посерьезнее, чем эти ничтожные царапины.
– Царапины? Ты весь в крови.
– Большей частью это его кровь, – возразил он с обычным для него нахальным апломбом и оскалился в ухмылке.
Он обратился к Тонио и к двум другим, оставшимся в живых пеонам – Томазо и Грегорио.
– Погрузите тела Матео и Хосе на их лошадей. Мы похороним их там, где разобьем лагерь.
Хиларио приблизился к хозяину, и Николас произнес:
– Мы все обязаны тебе жизнью, старина. Я особенно благодарен тебе за спасение моей супруги.
Вакеро чуть кивнул в сторону женщины.
– Я рад вашему избавлению от опасности, донья Мерседес.
Он снова повернулся к хозяину:
– Вы сражались с большим умением, дон Лусеро.
Его ничего не выражающие темные глаза на мгновение как бы погрузились в зрачки Фортунато. Потом его взгляд уставился на кинжал в ножнах, пристегнутых к левому бедру – именно левому бедру хозяина.
Больше ничего не было сказано. В молчании отряд отправился в путь по дороге, ведущей к минеральным источникам.
Они прибыли туда уже в полной темноте. Николас выбрал убежище, защищенное природными укреплениями. Вся работа по устройству лагеря выполнялась без команд, в настороженной тишине. Трупы, притороченные к седлам, служили для живых мрачным напоминанием о том, как все они только что были на волосок от гибели.
Мерседес нашла в своем саквояже мешочек с лекарственными снадобьями, который всегда брала с собой в поездки. Оглянувшись в поисках Лусеро, она не обнаружила его возле лагерного костра. Она направилась в сторону источника, откуда доносился глухой, ровный шум падающей воды, и увидела мужа, сидящего на скале у края небольшого озерца. Сияние луны отражалось от его обнаженных плеч. Он смывал с кожи засохшую кровь.
– Позволь мне заняться этим, – сказала она, снимая грязевой компресс, который он наложил на самый страшный порез, рассекающий его левое плечо.
Он взглянул на нее растерянно, но тут же на лице его появилось обычное насмешливое, самоуверенное выражение.
– После сегодняшних событий я подумал, что ты предпочтешь держаться от меня на расстоянии.
– Я уже сказала тебе, что твои раны нуждаются в уходе.
Ее руки убрали с его тела клочья одежды. Кончики ее пальцев невольно коснулись мускулов, упруго натягивающих кожу.
– О, какая образцовая жена, – прошептал Ник, – чувство долга у нее всегда на первом месте.
Он горел желанием, но не осмеливался коснуться ее, заключить в объятия свою любимую женщину с растрепавшимися волосами, разбросанными по плечам и сияющими в серебристом лунном свете.
Он страстно хотел погрузить руки в этот нежный шелк, прижать ее крепко к себе, насладиться женским теплом и мягкостью, войти глубоко в бархатистую глубину ее лона прямо здесь, прямо сейчас… в этой целебной грязи.
Ник взглянул на свои окровавленные грязные панталоны и сапоги, отдавая себе отчет, кто он и кто она и как он недостоин такой женщины, как она. Он пытался внушить себе, что заслуживает ее благосклонности больше, чем его братец, что Лусе пренебрегал ею и обращался с ней отвратительно.
«Но я ничем не лучше него. Я такой же убийца».
Мерседес ощущала нарастающее в нем напряжение. На его лице отразилась внутренняя борьба. Неверный лунный свет резкими тенями искажал его черты. Трудно было прочесть что-нибудь на его лице, но рука его, начавшая дрожать, выдала его.
– Тебе больно?
Почему она задала подобный вопрос?
Он сухо рассмеялся:
– Моя боль иного свойства.
Николас с угрюмым видом забрал у нее остатки своей рубахи.
– Мои порезы пустяковые. Эта вода излечит их.
Он приподнялся, она задержала его.
– Я постираю и починю рубашку, – вызвалась Мерседес поспешно, чересчур поспешно.
Ник был слегка озадачен. Проведя кончиками пальцев по ее щеке, он сказал:
– Ты вела себя очень храбро.
– Я была напугана до смерти.
– Однако держалась молодцом.
– Ты тоже.
Она мельком взглянула на его кинжал, потом принялась вытаскивать пробку из флакона с лекарством. Внезапно пришедшая на ум мысль заставила ее проговориться:
– Ты дрался левой рукой!
Николас знал, что Хиларио уже обратил на это внимание. Он рассчитывал, что подобная деталь ускользнет от нее, но надежда его не оправдалась.
Он пожал плечами.
– Однажды, два года назад, я упал с лошади и сломал правую руку. Мне пришлось научиться пользоваться левой.
Бойкий ответ и правдоподобное объяснение, во всяком случае, на его взгляд.
«Война так сильно повлияла на всех, – подумала она, – Лусеро участвовал в стольких битвах, побывал в самых отдаленных краях, проделал весь путь до Мехико и даже был представлен к императорскому двору».
Мерседес узнавала об этом из его писем, посланных дону Ансельмо. Как это было давно! Впрочем, прошлая жизнь Лусеро мало интересовала Мерседес. И все же, повинуясь безотчетному любопытству, она спросила:
– В придачу ты выучил еще английский?
– Я обнаружил в себе немало скрытых талантов, дорогая.
Мерседес изучающе посмотрела на него. Она и не знала, как реагировать на его слова.
Ее потрясла жажда убийства, охватившая его, чему только недавно она была свидетельницей, его варварская страсть к кровавому единоборству. И все же этот загадочный человек, так изменившийся за годы отсутствия, притягивал ее.
Она смазала ему рану целительной мазью и выпрямилась. Он тоже встал и привлек Мерседес к себе.
Безмолвно, тесно прижавшись друг к другу, они проследовали к лагерному костру.
7
Проезжая по широкой изви-листой долине Рио-Сонора, Мерседес не уставала любоваться, с какой грацией истинного идальго Лусеро управляется с конем. Он восседал в седле так уверенно, словно составлял с животным единое целое. В каждом его жесте ощущалась властность и высокомерие аристократа, за которого она и вышла четыре года назад. И все-таки он был другой.
Ее мысли вернулись к моменту пробуждения в предрассветный час, когда она покоилась в его объятиях под плотными шерстяными одеялами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117