Не выдержав нагрузки, рухнуло изящное здание КПЗ. Угрюмый массивный фронтон здания суда, откуда Мартиков выходил когда-то с радостью от удачно избегнутого наказания, сопротивлялся дольше, но и он пустил трещину по всему правому боку, а потом колонны подогнулись одна за другой – и дом рухнул в облаке едкой пыли.
На Центральной улице один за другим стали падать фонарные столбы, как поставленные на попа домино в популярной забаве.
Резкие трещины бежали по городу, змеясь и извиваясь. В одну из таких пропастей попала бывшая редакция «Замочной скважины», которая сгинула в открывшемся проеме без следа.
Сотрясаясь, провалилась школьная спортплощадка, на которой состоялось освобождение Павла Константиновича, патетично описав круг в воздухе, сгинули баскетбольные щиты, да и сама школа не заставила себя долго ждать – разделилась на две половины и рухнула в глубины земные.
Старый мост через реку Мелочевку вдруг стал вспучиваться самым невообразимым образом, горбатая спина изгибалась все круче и круге, а потом это величественное сооружение, похожее больше на безумную стелу, разом низверглось вниз, в облаке пара и пламени. В образовавшийся пролом хлынула Мелочевка, и водопад этот на первых порах затмил бы собой легендарную Ниагару.
С треском сползла в воду лодочная станция, на которой Мельников дрался с братом Раменой, некоторое время плыла по течению, а потом водопад подхватил ее и швырнул вслед за мостом, где она и сгинула, болтая рваными сетями и разламывающимися на ходу лодками.
Кинотеатр «Призма» неожиданно стал треугольником, а потом и вовсе разделился на пять частей, обваливающихся по отдельности.
Сверху хлестал горячий ливень, мешался со снегом и каменной крошкой.
С нутряным стоном разошлась на две половины улицы Школьная. На одной стороне остался дом Влада, на другой бар – «Кастанеда». Потом землю вспучило, раздался глухой взрыв – и бар исчез, сменившись месивом каменных обломков.
Так и не расцепив крепких своих объятий, канули в пропасть «фольксваген» и черный «сааб», лишь блеснули в красноватом отсвете задние фонари.
Многочисленные дачные домики начали взрываться с резкими, кашляющими хлопками. Земля на близлежащем кладбище зашевелилась, как в дешевом фильме ужасов об оживших мертвецах, но вместо того, чтобы исторгнуть зомби, провалилась сама, обеспечив клиентам заведения самую надежную из могил.
Старые дома на Покаянной улице поднялись волной и рухнули, разваливаясь на мелкие составляющие.
Мост Черепашка над высохшим руслом потерял ноги, а потом разломился на три куска и утонул в покрывающем дно реки иле.
Степина набережная на миг стала Степиной высотой, а потом сразу без перерыва – Степиным провалом.
Как смертельно раненое животное, осел дом культуры, стены его ломались с пушечным треском. Потом земля разверзлась и приняла в себя уродливый образчик архитектуры.
В воздух взлетали измочаленные бревна, куски кирпичной кладки и разодранной жести.
Буйная стихия разрушения правила сейчас в городе – подлинный Апокалипсис.
Сломались ребра у плотины, поменялись местами, сухое русло разверзлось, и вся стальная конструкция, беспрестанно ломаясь во всех своих сочленениях, провалилась, за миг до этого превратившись во что-то совершенно авангардное.
Тут и там проваливалась земля, изменяя геометрию улиц, прихотливо уродуя ландшафт.
Черное облако, жирно блистая на солнце, зависло в синих небесах, как чей-то полуденный кошмар.
Завязались морским узлом рельсы на вокзале. Стоящие на приколе вагоны покатились под уклон и, набирая скорость, уехали прямиком в Геенну. Дрогнув, распалось здание самого вокзала, а бетонный перрон отплыл прочь, мягко покачиваясь.
В бункере покойного Ангелайи сошлись пол и потолок. Редкие автомобили сваливались в бездну и пропадали в мятущемся камнепаде.
Это был пир разрушения.
Но даже такие катаклизмы когда-нибудь заканчиваются.
Закончился и этот. Последним аккордом в неистовой симфонии уничтожения стало падение большой дымовой трубы. Сверкнули напоследок негаснущие красные огни, изрядно поблекшие на свету, и кирпичный исполин, перекрутившись вокруг своей оси, громогласно осел на землю.
Настала тишина, которая после предшествующего грохота казалась почти оглушающей.
Города больше не было – черная пологая воронка, над которой серым туманом висела мелкая цементная пыль. Остатки каких-то строений выглядывали из почвы, словно стертые зубы. Ни дорог, ни коммуникаций – ничего.
Никита Трифонов приподнялся и с улыбкой подставил ладошки солнцу. Дивер поймал его взгляд, улыбнулся тоже – как малый ребенок. Эти двое явно нашли друг друга.
Вверх тугой играющей струей уходило тепло, разгоняло серые облака. Дождь прекратился, а снег таял на глазах, являя собой ускоренное таинство весны. Казалось, вот-вот проглянут в пожелтевшей траве подснежники, да какая-нибудь пичуга пропоет свою весеннюю песенку жизни.
Невесть откуда взявшиеся люди шагали с холмов вниз, сначала медленно, словно во сне, а потом все быстрее и быстрее, и под конец некоторые уже бежали с радостными криками. Бежали с раскинутыми во вселенском объятии руками, любящие весь этот мир, его небо, зеленую траву и пьянящий свободный воздух. Кто-то пел, кто-то смеялся, как сумасшедший, – энергия била ключом, требовала выхода.
И они были счастливы! Счастливы, как узники смертного блока, сумевшие бежать на свободу. Потому что счастье – это почти всегда свобода.
Они все шли и шли, с шутками и песнями, с радостными выкриками, пока, ступая по замечательной мягкой траве, оставив позади разноцветное буйство осенних лесов, под ярко-синим сентябрьским небом, не вышли к шоссе, что соединяло Москву и Ярославль. Как всегда, оно было полно машин, и они проносились мимо остановившихся горожан, такие разные, сверкающие и разноцветные.
А водители, что проезжали мимо, иногда притормаживали, удивленно оглядывали этих странных, открыто радующихся людей, оборванных и грязных, похожих на беженцев из какой-то горячей точки. Притормаживали, а потом ехали себе дальше.
– Живем!!! – закричал Дивер, оборачиваясь, а за его спиной автомобильный поток все так же неостановимо бежал в обе стороны, символизируя собой вечное движение жизни. – Слышишь, Влад, мы живем!!!
Никита держался за его руку и сиял безмятежной детской улыбкой, в которой нет ни тени грусти.
– Жить в мире, где есть тролли? – спросил Влад.
– Нет, – ответил ему Никита Трифонов. – Жить в мире, где троллей нет!
ЭПИЛОГ
Брат Рамена-нулла разлепил покрытые коркой засохшей крови глаза. В них плавал туман. Через некоторое время Рамена понял, что туман не в глазах, а в воздухе. Странно пахнущий зеленоватый туман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
На Центральной улице один за другим стали падать фонарные столбы, как поставленные на попа домино в популярной забаве.
Резкие трещины бежали по городу, змеясь и извиваясь. В одну из таких пропастей попала бывшая редакция «Замочной скважины», которая сгинула в открывшемся проеме без следа.
Сотрясаясь, провалилась школьная спортплощадка, на которой состоялось освобождение Павла Константиновича, патетично описав круг в воздухе, сгинули баскетбольные щиты, да и сама школа не заставила себя долго ждать – разделилась на две половины и рухнула в глубины земные.
Старый мост через реку Мелочевку вдруг стал вспучиваться самым невообразимым образом, горбатая спина изгибалась все круче и круге, а потом это величественное сооружение, похожее больше на безумную стелу, разом низверглось вниз, в облаке пара и пламени. В образовавшийся пролом хлынула Мелочевка, и водопад этот на первых порах затмил бы собой легендарную Ниагару.
С треском сползла в воду лодочная станция, на которой Мельников дрался с братом Раменой, некоторое время плыла по течению, а потом водопад подхватил ее и швырнул вслед за мостом, где она и сгинула, болтая рваными сетями и разламывающимися на ходу лодками.
Кинотеатр «Призма» неожиданно стал треугольником, а потом и вовсе разделился на пять частей, обваливающихся по отдельности.
Сверху хлестал горячий ливень, мешался со снегом и каменной крошкой.
С нутряным стоном разошлась на две половины улицы Школьная. На одной стороне остался дом Влада, на другой бар – «Кастанеда». Потом землю вспучило, раздался глухой взрыв – и бар исчез, сменившись месивом каменных обломков.
Так и не расцепив крепких своих объятий, канули в пропасть «фольксваген» и черный «сааб», лишь блеснули в красноватом отсвете задние фонари.
Многочисленные дачные домики начали взрываться с резкими, кашляющими хлопками. Земля на близлежащем кладбище зашевелилась, как в дешевом фильме ужасов об оживших мертвецах, но вместо того, чтобы исторгнуть зомби, провалилась сама, обеспечив клиентам заведения самую надежную из могил.
Старые дома на Покаянной улице поднялись волной и рухнули, разваливаясь на мелкие составляющие.
Мост Черепашка над высохшим руслом потерял ноги, а потом разломился на три куска и утонул в покрывающем дно реки иле.
Степина набережная на миг стала Степиной высотой, а потом сразу без перерыва – Степиным провалом.
Как смертельно раненое животное, осел дом культуры, стены его ломались с пушечным треском. Потом земля разверзлась и приняла в себя уродливый образчик архитектуры.
В воздух взлетали измочаленные бревна, куски кирпичной кладки и разодранной жести.
Буйная стихия разрушения правила сейчас в городе – подлинный Апокалипсис.
Сломались ребра у плотины, поменялись местами, сухое русло разверзлось, и вся стальная конструкция, беспрестанно ломаясь во всех своих сочленениях, провалилась, за миг до этого превратившись во что-то совершенно авангардное.
Тут и там проваливалась земля, изменяя геометрию улиц, прихотливо уродуя ландшафт.
Черное облако, жирно блистая на солнце, зависло в синих небесах, как чей-то полуденный кошмар.
Завязались морским узлом рельсы на вокзале. Стоящие на приколе вагоны покатились под уклон и, набирая скорость, уехали прямиком в Геенну. Дрогнув, распалось здание самого вокзала, а бетонный перрон отплыл прочь, мягко покачиваясь.
В бункере покойного Ангелайи сошлись пол и потолок. Редкие автомобили сваливались в бездну и пропадали в мятущемся камнепаде.
Это был пир разрушения.
Но даже такие катаклизмы когда-нибудь заканчиваются.
Закончился и этот. Последним аккордом в неистовой симфонии уничтожения стало падение большой дымовой трубы. Сверкнули напоследок негаснущие красные огни, изрядно поблекшие на свету, и кирпичный исполин, перекрутившись вокруг своей оси, громогласно осел на землю.
Настала тишина, которая после предшествующего грохота казалась почти оглушающей.
Города больше не было – черная пологая воронка, над которой серым туманом висела мелкая цементная пыль. Остатки каких-то строений выглядывали из почвы, словно стертые зубы. Ни дорог, ни коммуникаций – ничего.
Никита Трифонов приподнялся и с улыбкой подставил ладошки солнцу. Дивер поймал его взгляд, улыбнулся тоже – как малый ребенок. Эти двое явно нашли друг друга.
Вверх тугой играющей струей уходило тепло, разгоняло серые облака. Дождь прекратился, а снег таял на глазах, являя собой ускоренное таинство весны. Казалось, вот-вот проглянут в пожелтевшей траве подснежники, да какая-нибудь пичуга пропоет свою весеннюю песенку жизни.
Невесть откуда взявшиеся люди шагали с холмов вниз, сначала медленно, словно во сне, а потом все быстрее и быстрее, и под конец некоторые уже бежали с радостными криками. Бежали с раскинутыми во вселенском объятии руками, любящие весь этот мир, его небо, зеленую траву и пьянящий свободный воздух. Кто-то пел, кто-то смеялся, как сумасшедший, – энергия била ключом, требовала выхода.
И они были счастливы! Счастливы, как узники смертного блока, сумевшие бежать на свободу. Потому что счастье – это почти всегда свобода.
Они все шли и шли, с шутками и песнями, с радостными выкриками, пока, ступая по замечательной мягкой траве, оставив позади разноцветное буйство осенних лесов, под ярко-синим сентябрьским небом, не вышли к шоссе, что соединяло Москву и Ярославль. Как всегда, оно было полно машин, и они проносились мимо остановившихся горожан, такие разные, сверкающие и разноцветные.
А водители, что проезжали мимо, иногда притормаживали, удивленно оглядывали этих странных, открыто радующихся людей, оборванных и грязных, похожих на беженцев из какой-то горячей точки. Притормаживали, а потом ехали себе дальше.
– Живем!!! – закричал Дивер, оборачиваясь, а за его спиной автомобильный поток все так же неостановимо бежал в обе стороны, символизируя собой вечное движение жизни. – Слышишь, Влад, мы живем!!!
Никита держался за его руку и сиял безмятежной детской улыбкой, в которой нет ни тени грусти.
– Жить в мире, где есть тролли? – спросил Влад.
– Нет, – ответил ему Никита Трифонов. – Жить в мире, где троллей нет!
ЭПИЛОГ
Брат Рамена-нулла разлепил покрытые коркой засохшей крови глаза. В них плавал туман. Через некоторое время Рамена понял, что туман не в глазах, а в воздухе. Странно пахнущий зеленоватый туман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120