И тут уж ничего не поделать: когда основывалось кладбище, о заводе, а тем более о свалке, никто и не думал. Зажатое меж двух патогенных зон вместилище мусора неизменно привлекает к себе внимание и кучку бомжей, которые находятся в городе на положении блаженных, чем активно и пользуются.
Но в эту ненастную ночь вы, волшебным образом зависнув над свалкой, увидели бы лишь унылые мокрые горы отбросов да две жалкие человеческие фигурки, что наперекор дождю пытались что-то отыскать среди вымокшего мусора. Они и сами были мусором, эти двое, только не бытовыми, а человеческими отбросами, о чем даже не догадывались, копаясь в дурно пахнущей куче в поисках неразбитого сосуда, стоящего в их среде весьма дорого.
Этим двоим было суждено встретить нынешней хмурой ночью свою судьбу.
Черный как ночь «Сааб 9-5» неторопливо катил по изогнутой улице. Фонарный свет играл на хромированных дисках машины, поблескивал на молдингах и высвечивал миниатюрные луны в наглухо тонированных стеклах. Сизый дым лениво вытекал из двух выхлопных труб, диаметр которых ясно говорил о мощи движка, скрытого под черным лаком капота. По прихотливо изогнутой кромке заднего стекла шла красная надпись крупными готическими буквами: «Wonung in Trondesheim». Слова слабо светились в темноте.
Фары машины не горели, а за непроглядной тьмой ветрового стекла совершенно не было видно водителя. Что-то поблескивало за двойным тонированным триплексом красноватым мерцающим светом – или диод сигнализации, или панель приборов.
Достигнув широко распахнутых с незапамятных времен ворот свалки, автомобиль замер, и даже двигатель его больше не ворчал приглушенно. Липкая морось оседала на полированной крыше машины, конденсировалась крошечными прозрачными капельками.
Бомж Васек настороженно приподнял голову и вгляделся во тьму. Ничего не увидел и продолжил свое не очень интеллектуальное, но в высшей степени насущное занятие – извлекать уцелевшую пивную стеклотару из кучи отбросов.
Бомж Витек, похожий на соратника настолько, словно они были родными братьями, что-то пробурчал с другой стороны кучи.
– Ты че там?! – спросил Васек напарника и получил из-за кучи ответ. Сказано было невнятно, но в тексте ясно угадывались матерные обороты. Васек с трудом уяснил, что напарнику требуется некая помощь, и поспешил обойти немилосердно воняющую кучу.
– Витек, ты че?! – изумился он, увидев, как тот, скрючившись в три погибели, напряженно тащит из местного мусорного эвереста что-то похожее на массивную дверцу от шкафа. Дверца не давалась, и Витек понапрасну оскальзывался на размокшей земле свалки. Пар вырывался у него изо рта, мешаясь с непотребными словами. Васек в замешательстве остановился, не зная, что и думать по такому поводу. Некоторое время на его лице отражалась мыслительная деятельность, а потом он все же сконцентрировался и выдал идею:
– Витек! Ты, это... дай помогу!
Смысл ответа Витька свелся к тому, что таких тупоумных олухов, как его напарник, надобно гнать из свободного уличного племени поганой метлой, потому как пользы от них как с козла молока. Но в тираде промелькнули согласные нотки, и потому Васек поспешил присоединиться к напарнику.
К его удивлению, вытаскиваемый предмет оказался вовсе не дверцей от шкафа, а массивным и совершенно целым зеркалом в металлической затейливой раме. Поднатужившись, бродяги освободили его из плена отбросов. Витек молча отстранил напарника и с трудом поставил зеркало вертикально. Стекло было матовым. Первые капельки ночного дождя растеклись по нему грязными пятнами, и Васек понял, что оно просто покрыто застарелой пылью.
На свету находка преобразилась и загадочно заблестела. Вещь явно была очень старая, может быть – антикварная. Возможно – стоила много денег. Мысль эта мелькнула в затуманенных мозгах Васька, и он уже открыл рот, дабы поведать ее напарнику, как вдруг обнаружил, что тот стоит, обеими руками удерживая раму, и не двигается.
Свет фонаря поблескивал на пыльной поверхности. Витек не шевелился, и его коллега, поколебавшись, заглянул ему в лицо. Отраженный свет из зеркала освещал застывшую непроницаемую маску, возникшую вдруг на лице приятеля. Глазки у него были бессмысленны и мутны, как, впрочем, и всегда, когда он перебирал лишнего.
Васек толкнул друга в плечо и вопросил:
– Да ты чего, Витяй? Чего смотришь?
Нет ответа. И тут Василий с неприятной дрожью осознал, что от его толчка Витек даже не покачнулся. Так и стоит, как изваяние, с этим дурацким зеркалом в руках. А в старом стекле отражается его силуэт.
Движимый странным порывом, Васек приблизился к зеркалу и протер стекло обшлагом своего потрепанного ватника, чтобы получше разглядеть отражение. В следующее мгновение он с глухим вскриком отшатнулся, рот его приоткрылся, в глазах медленно разгоралась искорка страха.
В зеркале был не Витек. Вернее, отражение сохраняло его черты, вот только двойник за стеклом был без сомнения разумен и полон злобы. Словно в это отражение разом вселились все худшие черты и все пороки, что были у оригинала, не затронув при этом ни одной светлой его черты. И эта жестокая темная личина за серым стеклом ухмылялась. Выражение же лица оригинала было бесстрастно, а глаза казались незрячими кусочками мрамора.
Между тем, с отстраненной безмятежностью Витек начал медленно наклоняться к зеркалу, как будто хотел упереться лицом в стекло или поцеловать его. А двойник из темной глубины тоже стал приближаться, сохраняя леденящую усмешку. Его лицо было похоже на лицо утопленника, ясным летним днем возникающего из мутной речной воды.
Васек захотел закричать. Его утлый и ограниченный мирок, в котором он провел последние пять лет, стремительно утрачивал границы и раздувался, как извлеченная на поверхность глубоководная рыба. Раздувался, чтобы взорваться в последней ослепительной вспышке.
А под сенью горы дурно пахнущего мусора разворачивалось все более кошмарное действо. Двойник достиг границы стекла раньше Витька и стал противоестественным образом выпячиваться наружу, на глазах обретая рельеф. Витек наклонил голову еще – и его лоб соприкоснулся со лбом выходца из Зазеркалья.
И стал с ним сливаться. На глазах у Васька его давний сотоварищ превращался в единое целое с непонятной, но без сомнения злобной тварью из зеркала. Лицо Витька исчезло, поглощенное чужой личиной, он сделал еще шаг, распахнул широко руки и обнял зеркало. Руки тут же начали погружаться в железную раму, словно она была сделана из размякшего пластилина. На месте головы трепыхалась и судорожно вздрагивала какая-то неясная биомасса телесного цвета. Зеркало дрожало, меняло свои очертания, на глазах превращалось в одно целое с Витьком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Но в эту ненастную ночь вы, волшебным образом зависнув над свалкой, увидели бы лишь унылые мокрые горы отбросов да две жалкие человеческие фигурки, что наперекор дождю пытались что-то отыскать среди вымокшего мусора. Они и сами были мусором, эти двое, только не бытовыми, а человеческими отбросами, о чем даже не догадывались, копаясь в дурно пахнущей куче в поисках неразбитого сосуда, стоящего в их среде весьма дорого.
Этим двоим было суждено встретить нынешней хмурой ночью свою судьбу.
Черный как ночь «Сааб 9-5» неторопливо катил по изогнутой улице. Фонарный свет играл на хромированных дисках машины, поблескивал на молдингах и высвечивал миниатюрные луны в наглухо тонированных стеклах. Сизый дым лениво вытекал из двух выхлопных труб, диаметр которых ясно говорил о мощи движка, скрытого под черным лаком капота. По прихотливо изогнутой кромке заднего стекла шла красная надпись крупными готическими буквами: «Wonung in Trondesheim». Слова слабо светились в темноте.
Фары машины не горели, а за непроглядной тьмой ветрового стекла совершенно не было видно водителя. Что-то поблескивало за двойным тонированным триплексом красноватым мерцающим светом – или диод сигнализации, или панель приборов.
Достигнув широко распахнутых с незапамятных времен ворот свалки, автомобиль замер, и даже двигатель его больше не ворчал приглушенно. Липкая морось оседала на полированной крыше машины, конденсировалась крошечными прозрачными капельками.
Бомж Васек настороженно приподнял голову и вгляделся во тьму. Ничего не увидел и продолжил свое не очень интеллектуальное, но в высшей степени насущное занятие – извлекать уцелевшую пивную стеклотару из кучи отбросов.
Бомж Витек, похожий на соратника настолько, словно они были родными братьями, что-то пробурчал с другой стороны кучи.
– Ты че там?! – спросил Васек напарника и получил из-за кучи ответ. Сказано было невнятно, но в тексте ясно угадывались матерные обороты. Васек с трудом уяснил, что напарнику требуется некая помощь, и поспешил обойти немилосердно воняющую кучу.
– Витек, ты че?! – изумился он, увидев, как тот, скрючившись в три погибели, напряженно тащит из местного мусорного эвереста что-то похожее на массивную дверцу от шкафа. Дверца не давалась, и Витек понапрасну оскальзывался на размокшей земле свалки. Пар вырывался у него изо рта, мешаясь с непотребными словами. Васек в замешательстве остановился, не зная, что и думать по такому поводу. Некоторое время на его лице отражалась мыслительная деятельность, а потом он все же сконцентрировался и выдал идею:
– Витек! Ты, это... дай помогу!
Смысл ответа Витька свелся к тому, что таких тупоумных олухов, как его напарник, надобно гнать из свободного уличного племени поганой метлой, потому как пользы от них как с козла молока. Но в тираде промелькнули согласные нотки, и потому Васек поспешил присоединиться к напарнику.
К его удивлению, вытаскиваемый предмет оказался вовсе не дверцей от шкафа, а массивным и совершенно целым зеркалом в металлической затейливой раме. Поднатужившись, бродяги освободили его из плена отбросов. Витек молча отстранил напарника и с трудом поставил зеркало вертикально. Стекло было матовым. Первые капельки ночного дождя растеклись по нему грязными пятнами, и Васек понял, что оно просто покрыто застарелой пылью.
На свету находка преобразилась и загадочно заблестела. Вещь явно была очень старая, может быть – антикварная. Возможно – стоила много денег. Мысль эта мелькнула в затуманенных мозгах Васька, и он уже открыл рот, дабы поведать ее напарнику, как вдруг обнаружил, что тот стоит, обеими руками удерживая раму, и не двигается.
Свет фонаря поблескивал на пыльной поверхности. Витек не шевелился, и его коллега, поколебавшись, заглянул ему в лицо. Отраженный свет из зеркала освещал застывшую непроницаемую маску, возникшую вдруг на лице приятеля. Глазки у него были бессмысленны и мутны, как, впрочем, и всегда, когда он перебирал лишнего.
Васек толкнул друга в плечо и вопросил:
– Да ты чего, Витяй? Чего смотришь?
Нет ответа. И тут Василий с неприятной дрожью осознал, что от его толчка Витек даже не покачнулся. Так и стоит, как изваяние, с этим дурацким зеркалом в руках. А в старом стекле отражается его силуэт.
Движимый странным порывом, Васек приблизился к зеркалу и протер стекло обшлагом своего потрепанного ватника, чтобы получше разглядеть отражение. В следующее мгновение он с глухим вскриком отшатнулся, рот его приоткрылся, в глазах медленно разгоралась искорка страха.
В зеркале был не Витек. Вернее, отражение сохраняло его черты, вот только двойник за стеклом был без сомнения разумен и полон злобы. Словно в это отражение разом вселились все худшие черты и все пороки, что были у оригинала, не затронув при этом ни одной светлой его черты. И эта жестокая темная личина за серым стеклом ухмылялась. Выражение же лица оригинала было бесстрастно, а глаза казались незрячими кусочками мрамора.
Между тем, с отстраненной безмятежностью Витек начал медленно наклоняться к зеркалу, как будто хотел упереться лицом в стекло или поцеловать его. А двойник из темной глубины тоже стал приближаться, сохраняя леденящую усмешку. Его лицо было похоже на лицо утопленника, ясным летним днем возникающего из мутной речной воды.
Васек захотел закричать. Его утлый и ограниченный мирок, в котором он провел последние пять лет, стремительно утрачивал границы и раздувался, как извлеченная на поверхность глубоководная рыба. Раздувался, чтобы взорваться в последней ослепительной вспышке.
А под сенью горы дурно пахнущего мусора разворачивалось все более кошмарное действо. Двойник достиг границы стекла раньше Витька и стал противоестественным образом выпячиваться наружу, на глазах обретая рельеф. Витек наклонил голову еще – и его лоб соприкоснулся со лбом выходца из Зазеркалья.
И стал с ним сливаться. На глазах у Васька его давний сотоварищ превращался в единое целое с непонятной, но без сомнения злобной тварью из зеркала. Лицо Витька исчезло, поглощенное чужой личиной, он сделал еще шаг, распахнул широко руки и обнял зеркало. Руки тут же начали погружаться в железную раму, словно она была сделана из размякшего пластилина. На месте головы трепыхалась и судорожно вздрагивала какая-то неясная биомасса телесного цвета. Зеркало дрожало, меняло свои очертания, на глазах превращалось в одно целое с Витьком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120