Привлекли также милицию с их штатным оружием и – в первый и последний раз – городских же бандитов. Сам Босх отрядил для спасения города от собак часть своей охраны. И вот, неделю спустя после воцарения тьмы, опять же после заката, началась Большая Охота на отбившихся от рук собак.
Волки настороженно остановились, чутко нюхая влажными носами воздух. За последнее время звери исхудали, и благородная длинная шерсть матерого самца теперь висела слипшимися лохмами. Да и огонька в глазах поубавилось – теперь они иногда напоминали дешевые желтые стекляшки, как у мягкой игрушки в магазине. Голод подводил волчье брюхо, но поесть удавалось редко. Помойки – верные, хотя и неблагородные источники пищи, были недоступны – находились под неусыпным контролем кодлы псов, которые считали их своими законными кормушками и безоговорочно пропускали только жильцов с полными ведрами отбросов.
Звери давно бы сбежали из города, но что-то держало их в этой вотчине бетонных домов и прямых улиц, в этом тесном муравейнике людских судеб, намертво переплетенных какими-то загадочными узлами.
А сегодня было особенно гадко. Черная вуаль так сгустилась, что волки почти видели ее, не глазами – чутьем.
В отдалении залаяли псы – дружно, слаженно, – брех был не агрессивный, скорее отвлекающий. Волчица нервно взрыкнула и переступила лапами, глаза ее отразили луну – два желто-зеленых круга.
И она вздрогнула, когда ветер донес звук выстрела. Залп – а после этого секундную тишину нарушил истерический собачий лай. Какая-то псина дико визжала, как визжат только смертельно раненные. Грохнуло еще раз, раскатисто, гулко – не меньше десяти стволов. Волк слушал, склонив лобастую голову на бок. Слабый ветерок пролетел вдоль улицы, кружа за собой мертвые ломкие листья, принес резкий запах пороха, адреналина и отчетливый медный – крови. От этого духа волк оскалил клыки и зарычал. Примитивное его звериное сознание медленно решало – бежать или остаться.
Не успели серые свернуть на Покаянную и пройти вдоль нее метров сто вниз к речке, как совсем рядом, на параллельной улице, грянул залп. Так рядом и так громко, что у волков вздыбилась шерсть, а клыки обнажились в беззвучном оскале.
На перекресток выскочило две собаки, такие облезлые и запаршивевшие, что казались совершенно одинаковыми. Псы неслись во весь опор, хвосты поджаты, с клыков капает пена. Громыхнуло еще раз, потом раздались частые одиночные выстрелы. Псы перекувырнулись через головы и грянулись на асфальт, где и застыли неподвижно. Кровь широким веером окропила дорожное покрытие.
Возле псов появились люди. Фонари в их руках испускали яркий белый свет, лучи хищно шарили по темным углам. Секунда – и один луч упал на замерших волков.
– Э!!! – крикнул кто-то из охотников. – Тут еще псы! Двое! – И без паузы вскинул к плечу дробовик.
Громыхнуло. Асфальт перед волками вздыбился и плюнул в небо острой крошкой. Звери кинулись прочь. В окнах домов затеплился свет – слабенький – от керосинок или свечей. С грохотом отворилось окно. Сварливый женский голос крикнул на всю улицу:
– Что творите? В кого стреляете, а?!
На его фоне еще один голос причитал слезливо:
– Мама! Мама, ну отойди от окна! Какое нам дело, кто в кого стреляет!
– Да собак мы стреляем! – завопил один из охотников. – Не в людей! Уйдите от окна!
– Семеныч! – крикнул кто-то позади. – Они на Граненую свернули, там еще десяток!!
– Окружай по Моложской, а то к реке прорвутся!!!
– Да вот еще! Вот! – выстрел, еще один, потом очередь из АК, гулкая и раскатистая. – Трех завалили, один ушел!
Волки неслись, не чуя лап, косились вправо – там в проемах между домами мелькал свет, а на его фоне силуэты вооруженных людей. На очередном перекрестке чуть не попались – там выстроилась редкая цепь из десяти человек. Едва завидев две серые молнии, что несутся через улицу, они тут же открыли огонь. Пули пробороздили асфальт, звонко грохнула неработающая лампа в фонаре. Зазвенело стекло.
– Ушли!
– Стекло зря разбили, может, там жил кто?
– Да плевать, все равно не спросят. В темноте лиц не разглядеть.
Тут и там шли охотники, рассредоточивались по районам мелкими группами, грамотно окружали мечущихся псов и безжалостно их отстреливали. Трупы не собирал никто – их было слишком много, и грязную эту работу оставили на завтра, так что с утра горожане могли полюбоваться на истерзанные туши своих хвостатых мучителей, лежащих почти на всех главных перекрестках города. От некоторых животных осталось немного – стреляли из охотничьих ружей, в том числе и из таких калибров, с какими ходят разве что на медведей.
В городе гремело почти без перерыва, иногда залпами, иногда очередями, но чаще одиночными – сухо, трескуче. Обыватели высовывали любопытные головы в окно, силясь разглядеть хоть что-то в мельтешении света и гротескных теней, но когда громыхать начинало совсем рядом с ними, поспешно убирали ценное свое достояние из проема окна.
Чуть не расстреляли банду мелких воришек, что под шумок обчищали квартиру на первом этаже старой хрущобы. Вылезая через разбитое окно и ориентируясь в полной почти тьме, они привлекли внимание охотников. На предупредительные крики воры, естественно, не ответили и только ускорили эвакуацию из ограбленной квартиры. Тут по ним и открыли огонь. Пули выщипывали кирпич вокруг окна, растрескались деревянные рамы, а один из грабителей получил свинцовый клевок ниже поясницы и заорал. Увидев группы вооруженных людей справа и слева от себя, воры побросали награбленное (среди которого был модерновый телевизор, звучно разбившийся при падении) и поспешили сдаться на милость пленителей. Грабителей под конвоем отправили в милицию, где они и просидели до утра в абсолютно пустом темном помещении, так что часа через четыре уже были готовы завыть, как хвостатые жертвы ночной бойни.
На Верхнемоложской волки попали в западню. Их заметили медленно идущие вниз по улице стрелки, а путь назад был отрезан такой же группой вооруженных людей. Зверей заметили, стали показывать пальцами, быстро переговариваться, стрелять не стреляли, боясь попасть друг в друга, а просто продолжали идти навстречу, и свободного пространства оставалось все меньше и меньше.
Волки заметались между двумя людскими цепочками. На самца пал свет одного из фонариков, и зверь на секунду застыл – напряженная поза, торчащая клочьями шерсть, красная пасть с белоснежными оскаленными клыками и две полные луны вместо глаз. Грохнул выстрел, но волк уже ускользнул.
В темном колодце двора волки первым делом кинулись к противоположному выходу, но тут же учуяли специфический запах охоты – пот, горелый порох, смазанная сталь. Выход был перекрыт, а с Моложской уже быстро шагали преследователи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Волки настороженно остановились, чутко нюхая влажными носами воздух. За последнее время звери исхудали, и благородная длинная шерсть матерого самца теперь висела слипшимися лохмами. Да и огонька в глазах поубавилось – теперь они иногда напоминали дешевые желтые стекляшки, как у мягкой игрушки в магазине. Голод подводил волчье брюхо, но поесть удавалось редко. Помойки – верные, хотя и неблагородные источники пищи, были недоступны – находились под неусыпным контролем кодлы псов, которые считали их своими законными кормушками и безоговорочно пропускали только жильцов с полными ведрами отбросов.
Звери давно бы сбежали из города, но что-то держало их в этой вотчине бетонных домов и прямых улиц, в этом тесном муравейнике людских судеб, намертво переплетенных какими-то загадочными узлами.
А сегодня было особенно гадко. Черная вуаль так сгустилась, что волки почти видели ее, не глазами – чутьем.
В отдалении залаяли псы – дружно, слаженно, – брех был не агрессивный, скорее отвлекающий. Волчица нервно взрыкнула и переступила лапами, глаза ее отразили луну – два желто-зеленых круга.
И она вздрогнула, когда ветер донес звук выстрела. Залп – а после этого секундную тишину нарушил истерический собачий лай. Какая-то псина дико визжала, как визжат только смертельно раненные. Грохнуло еще раз, раскатисто, гулко – не меньше десяти стволов. Волк слушал, склонив лобастую голову на бок. Слабый ветерок пролетел вдоль улицы, кружа за собой мертвые ломкие листья, принес резкий запах пороха, адреналина и отчетливый медный – крови. От этого духа волк оскалил клыки и зарычал. Примитивное его звериное сознание медленно решало – бежать или остаться.
Не успели серые свернуть на Покаянную и пройти вдоль нее метров сто вниз к речке, как совсем рядом, на параллельной улице, грянул залп. Так рядом и так громко, что у волков вздыбилась шерсть, а клыки обнажились в беззвучном оскале.
На перекресток выскочило две собаки, такие облезлые и запаршивевшие, что казались совершенно одинаковыми. Псы неслись во весь опор, хвосты поджаты, с клыков капает пена. Громыхнуло еще раз, потом раздались частые одиночные выстрелы. Псы перекувырнулись через головы и грянулись на асфальт, где и застыли неподвижно. Кровь широким веером окропила дорожное покрытие.
Возле псов появились люди. Фонари в их руках испускали яркий белый свет, лучи хищно шарили по темным углам. Секунда – и один луч упал на замерших волков.
– Э!!! – крикнул кто-то из охотников. – Тут еще псы! Двое! – И без паузы вскинул к плечу дробовик.
Громыхнуло. Асфальт перед волками вздыбился и плюнул в небо острой крошкой. Звери кинулись прочь. В окнах домов затеплился свет – слабенький – от керосинок или свечей. С грохотом отворилось окно. Сварливый женский голос крикнул на всю улицу:
– Что творите? В кого стреляете, а?!
На его фоне еще один голос причитал слезливо:
– Мама! Мама, ну отойди от окна! Какое нам дело, кто в кого стреляет!
– Да собак мы стреляем! – завопил один из охотников. – Не в людей! Уйдите от окна!
– Семеныч! – крикнул кто-то позади. – Они на Граненую свернули, там еще десяток!!
– Окружай по Моложской, а то к реке прорвутся!!!
– Да вот еще! Вот! – выстрел, еще один, потом очередь из АК, гулкая и раскатистая. – Трех завалили, один ушел!
Волки неслись, не чуя лап, косились вправо – там в проемах между домами мелькал свет, а на его фоне силуэты вооруженных людей. На очередном перекрестке чуть не попались – там выстроилась редкая цепь из десяти человек. Едва завидев две серые молнии, что несутся через улицу, они тут же открыли огонь. Пули пробороздили асфальт, звонко грохнула неработающая лампа в фонаре. Зазвенело стекло.
– Ушли!
– Стекло зря разбили, может, там жил кто?
– Да плевать, все равно не спросят. В темноте лиц не разглядеть.
Тут и там шли охотники, рассредоточивались по районам мелкими группами, грамотно окружали мечущихся псов и безжалостно их отстреливали. Трупы не собирал никто – их было слишком много, и грязную эту работу оставили на завтра, так что с утра горожане могли полюбоваться на истерзанные туши своих хвостатых мучителей, лежащих почти на всех главных перекрестках города. От некоторых животных осталось немного – стреляли из охотничьих ружей, в том числе и из таких калибров, с какими ходят разве что на медведей.
В городе гремело почти без перерыва, иногда залпами, иногда очередями, но чаще одиночными – сухо, трескуче. Обыватели высовывали любопытные головы в окно, силясь разглядеть хоть что-то в мельтешении света и гротескных теней, но когда громыхать начинало совсем рядом с ними, поспешно убирали ценное свое достояние из проема окна.
Чуть не расстреляли банду мелких воришек, что под шумок обчищали квартиру на первом этаже старой хрущобы. Вылезая через разбитое окно и ориентируясь в полной почти тьме, они привлекли внимание охотников. На предупредительные крики воры, естественно, не ответили и только ускорили эвакуацию из ограбленной квартиры. Тут по ним и открыли огонь. Пули выщипывали кирпич вокруг окна, растрескались деревянные рамы, а один из грабителей получил свинцовый клевок ниже поясницы и заорал. Увидев группы вооруженных людей справа и слева от себя, воры побросали награбленное (среди которого был модерновый телевизор, звучно разбившийся при падении) и поспешили сдаться на милость пленителей. Грабителей под конвоем отправили в милицию, где они и просидели до утра в абсолютно пустом темном помещении, так что часа через четыре уже были готовы завыть, как хвостатые жертвы ночной бойни.
На Верхнемоложской волки попали в западню. Их заметили медленно идущие вниз по улице стрелки, а путь назад был отрезан такой же группой вооруженных людей. Зверей заметили, стали показывать пальцами, быстро переговариваться, стрелять не стреляли, боясь попасть друг в друга, а просто продолжали идти навстречу, и свободного пространства оставалось все меньше и меньше.
Волки заметались между двумя людскими цепочками. На самца пал свет одного из фонариков, и зверь на секунду застыл – напряженная поза, торчащая клочьями шерсть, красная пасть с белоснежными оскаленными клыками и две полные луны вместо глаз. Грохнул выстрел, но волк уже ускользнул.
В темном колодце двора волки первым делом кинулись к противоположному выходу, но тут же учуяли специфический запах охоты – пот, горелый порох, смазанная сталь. Выход был перекрыт, а с Моложской уже быстро шагали преследователи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120