Так ведь? Читай дальше.
Босх смерил сектанта тяжелым, как каток, взглядом, но тот был надежно упакован в заботу своего Ворона, а вернее – просто находился под внушением и свято верил в потустороннюю защиту.
– Задача простая. Тут есть список людей, которые мешают Плащевику, а значит – нам. Их надо убить.
Он выдержал паузу и увидел, как Избранные скучающе кивнули. Стрый изучал потолок, Кобольд – стол, брат Рамена – угол, в котором ему виделся Ворон.
– Тут фамилии, – добавил Босх менее уверенно. Его новые подопечные отреагировали на известие со спокойствием киллеров со стажем. Что ж, в принципе – так даже лучше. Меньше проблем – меньше колебаний.
– Стоп! – заорал Пиночет. – Это нам уже предлагалось! Стрый, журналиста же мы уже пытались мочить!
Стрый кинул нож, который загрохотал по столу, отчего все вздрогнули.
– И малолетка с ними. Что ж, он выжил, получается?
– Бить надо было точнее, – ответил ему Николай злобно.
– Журналист? – спросил Рамена, оторвавшись от созерцания угла. – Тот, что на Школьной живет?
– Да он вообще там один, похоже!
– Смотрите, Мельников! Тот самый, гад бомжующий! Он меня убить пытался, живучий, как кот дворовый! А этот, сопляк, я его тоже прирезать хотел, только он вывернулся!
– Что, и ты тоже? – спросил Николай. Избранные уставились друг на друга.
Тишину нарушил Босх, сказавший елейным тоном:
– Ба, знакомые все лица... Тут и Севрюк есть, колдунишко!
– Что же получается, – сказал Николай Васютко. – Мы все за одними и теми же гонялись, что ли?
– И ни одного не кончили, заметьте, – произнес Рамена, – даже пацан пятилетний, и тот ускользнул. А спас его кто? Журналист.
Босх грохнул ладонями по столу, дабы восстановить пошатнувшуюся тишину. Скуку с сидящих как ветром сдуло, и на смену пришла нездоровая оживленность.
– Так вот что я думаю, – негромко сказал Каточкин, оглядывая своих солдат. – Вас тут собрали для того, чтобы вы, проштрафившиеся, вместе могли справиться с теми, с кем не справились поодиночке. Умно, умно поступил Плащевик. Я не знаю, чем эти, – он похлопал по списку для наглядности, – ему подгадили, да только убить их, видно, не так просто.
– Чистые демоны! – сказал Рамена громко. – У одного нож был заговорен, чуть меня раньше времени в Исход не спровадил.
– Ладно, – произнес Босх, – жить хотят все, потому откладывать не будем. Оружие я вам дам, броники тоже. Проблем не возникнет.
Четверо Избранных протянули руки к столу, и каждый взял свой нож, замерев на секунду, любуясь блестящим, испещренным рунами лезвием. С этими ножами они как будто утратили индивидуальную внешность и казались солдатами, одинаковыми рядовыми исполнителями чужой, сокрушительно мощной воли.
– Я знал, – тихо и плаксиво проскулил Кобольд, держа свой нож так, словно он был ядовитой змеей. – Это секта, новая секта...
– И хорошо, если только у нас, – молвил брат Рамена-нулла.
9
– Это я, – сказал Мартиков. – Собственно, вы меня знаете.
Трое человек изумленно-испуганно уставились на него. Один из них, плотный здоровяк, потянулся к автомату, висящему на спинке стула.
– Незачем! – поспешно сказал Мартиков. – Больше не будет никаких сцен с кровавой резней. Во всяком случае, пока.
– Это же он! – крикнул журналист. – Тот оборотень!
– Тот, не тот, – бросил плотный, похожий на отставного военного, – чего он сюда приперся?
Третий, субтильный бледный юнец, медленно пятился вглубь комнаты. Увидев это, журналист недовольно процедил:
– А говорил: «Ну оборотень, ну и что...» Парень только качнул головой неопределенно.
– Послушайте, – произнес Мартиков по возможности вежливо, прекрасно вместе с тем сознавая, что с его новым голосом вежливо говорить невозможно. Он скорее лаял, низко, грубо. – Вам лучше сразу оставить ваши страхи. Я понимаю, что мой нынешний вид не внушает доверия но... я был когда-то другим.
– Что он там лепечет? – резко спросил бывший солдат. – Ну и паскудная тварь...
Журналист смотрел на Мартикова со смесью брезгливости и нервозности, но в руках себя держал.
Полуволк вздохнул утробно, переступил массивными лапами, безжалостно пятная грязью линолеум Владовой квартиры.
– Может – не будем так, на пороге?
– Как у него получается говорить, с такой челюстью? – спросил юнец из дальнего конца комнаты.
– Постоишь, – бросил Владислав, – не каждый день, знаешь ли, принимаем в гости оборотня. Да еще такого грязного...
Мартиков снова испустил вздох. Испачкан он и вправду был отменно, начиная с дурнопахнущей осенней грязи на холке, от которой густая шерсть свисала сосульками, до правой ноги в густом липком масле, похожем на отработанный солидол, запах которого стремительно разносился по крохотной однокомнатке.
Что поделать, в городе стало слишком мало мест, в которых можно было как следует вымыться, да и надо признать, что новая натура Павла Константиновича Мартикова не слишком-то тяготела к воде.
Ночью он снова стал охотиться – естественно, он был почти уверен, что это былые работодатели вновь наложили свое проклятие. Мартиков не помнил, чтобы волк возвращался, но теперь знал – он уже внутри, и скоро, скоро снова возьмет в свои корявые лапы вожжи управления исстрадавшимся сознанием Павла Константиновича.
Ночные охоты – зловещий симптом. Но отвлекало то, что происходили они теперь в некоем странном и вместе с тем узнаваемом месте.
Где-то он видел эти крутые холмы, поросшие синеватой жесткой растительностью, эти круглосуточные туманы и дурманящий запах трав. Безлунными ночами, когда мозги связно соображали, он мучительно пытался вспомнить, когда же бывал в этих краях. Не мог – память отказывалась выдавать более или менее ясную картину. Может быть, в одно из его редких посещений Кавказа лет пятнадцать назад?
Может быть, хотя он больше склонялся к мысли, что нет.
Выход был один. На поклон к Плащевику Мартиков идти не мог, и потому оставалось лишь отыскать ту группу, в состав которой входил и чудом оставшийся в живых журналист. Что ж, он ожидал такую реакцию и предвидел, как они себя поведут, когда узнают, что со временем он начнет утрачивать человеческие черты.
Сделав три шага вперед, Павел Константинович оказался в тесном коридоре квартиры.
– Я же видел вас тогда той ночью, – горячо сказал он Владу, – вы что-то знаете, вы все что-то знаете!
– О чем?
– Да обо всем! – рявкнул он, и Белоспицын у окна вздрогнул. – О том, чем пахнет воздух, и что за сны мне снятся, и куда все подевались, о черном «саабе», наконец!
– Стоп! – сказал Влад. – Опять «сааб». Тут ты не ошибся... заходи, устраивайся там, на табурете. Извини, что не предложил тебе диван, но больно ты грязен.
– Простите, в городе туго с водой.
– Ничего, – утешил Дивер. – У нас все равно забита канализация, так что наше обоняние урона не понесет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Босх смерил сектанта тяжелым, как каток, взглядом, но тот был надежно упакован в заботу своего Ворона, а вернее – просто находился под внушением и свято верил в потустороннюю защиту.
– Задача простая. Тут есть список людей, которые мешают Плащевику, а значит – нам. Их надо убить.
Он выдержал паузу и увидел, как Избранные скучающе кивнули. Стрый изучал потолок, Кобольд – стол, брат Рамена – угол, в котором ему виделся Ворон.
– Тут фамилии, – добавил Босх менее уверенно. Его новые подопечные отреагировали на известие со спокойствием киллеров со стажем. Что ж, в принципе – так даже лучше. Меньше проблем – меньше колебаний.
– Стоп! – заорал Пиночет. – Это нам уже предлагалось! Стрый, журналиста же мы уже пытались мочить!
Стрый кинул нож, который загрохотал по столу, отчего все вздрогнули.
– И малолетка с ними. Что ж, он выжил, получается?
– Бить надо было точнее, – ответил ему Николай злобно.
– Журналист? – спросил Рамена, оторвавшись от созерцания угла. – Тот, что на Школьной живет?
– Да он вообще там один, похоже!
– Смотрите, Мельников! Тот самый, гад бомжующий! Он меня убить пытался, живучий, как кот дворовый! А этот, сопляк, я его тоже прирезать хотел, только он вывернулся!
– Что, и ты тоже? – спросил Николай. Избранные уставились друг на друга.
Тишину нарушил Босх, сказавший елейным тоном:
– Ба, знакомые все лица... Тут и Севрюк есть, колдунишко!
– Что же получается, – сказал Николай Васютко. – Мы все за одними и теми же гонялись, что ли?
– И ни одного не кончили, заметьте, – произнес Рамена, – даже пацан пятилетний, и тот ускользнул. А спас его кто? Журналист.
Босх грохнул ладонями по столу, дабы восстановить пошатнувшуюся тишину. Скуку с сидящих как ветром сдуло, и на смену пришла нездоровая оживленность.
– Так вот что я думаю, – негромко сказал Каточкин, оглядывая своих солдат. – Вас тут собрали для того, чтобы вы, проштрафившиеся, вместе могли справиться с теми, с кем не справились поодиночке. Умно, умно поступил Плащевик. Я не знаю, чем эти, – он похлопал по списку для наглядности, – ему подгадили, да только убить их, видно, не так просто.
– Чистые демоны! – сказал Рамена громко. – У одного нож был заговорен, чуть меня раньше времени в Исход не спровадил.
– Ладно, – произнес Босх, – жить хотят все, потому откладывать не будем. Оружие я вам дам, броники тоже. Проблем не возникнет.
Четверо Избранных протянули руки к столу, и каждый взял свой нож, замерев на секунду, любуясь блестящим, испещренным рунами лезвием. С этими ножами они как будто утратили индивидуальную внешность и казались солдатами, одинаковыми рядовыми исполнителями чужой, сокрушительно мощной воли.
– Я знал, – тихо и плаксиво проскулил Кобольд, держа свой нож так, словно он был ядовитой змеей. – Это секта, новая секта...
– И хорошо, если только у нас, – молвил брат Рамена-нулла.
9
– Это я, – сказал Мартиков. – Собственно, вы меня знаете.
Трое человек изумленно-испуганно уставились на него. Один из них, плотный здоровяк, потянулся к автомату, висящему на спинке стула.
– Незачем! – поспешно сказал Мартиков. – Больше не будет никаких сцен с кровавой резней. Во всяком случае, пока.
– Это же он! – крикнул журналист. – Тот оборотень!
– Тот, не тот, – бросил плотный, похожий на отставного военного, – чего он сюда приперся?
Третий, субтильный бледный юнец, медленно пятился вглубь комнаты. Увидев это, журналист недовольно процедил:
– А говорил: «Ну оборотень, ну и что...» Парень только качнул головой неопределенно.
– Послушайте, – произнес Мартиков по возможности вежливо, прекрасно вместе с тем сознавая, что с его новым голосом вежливо говорить невозможно. Он скорее лаял, низко, грубо. – Вам лучше сразу оставить ваши страхи. Я понимаю, что мой нынешний вид не внушает доверия но... я был когда-то другим.
– Что он там лепечет? – резко спросил бывший солдат. – Ну и паскудная тварь...
Журналист смотрел на Мартикова со смесью брезгливости и нервозности, но в руках себя держал.
Полуволк вздохнул утробно, переступил массивными лапами, безжалостно пятная грязью линолеум Владовой квартиры.
– Может – не будем так, на пороге?
– Как у него получается говорить, с такой челюстью? – спросил юнец из дальнего конца комнаты.
– Постоишь, – бросил Владислав, – не каждый день, знаешь ли, принимаем в гости оборотня. Да еще такого грязного...
Мартиков снова испустил вздох. Испачкан он и вправду был отменно, начиная с дурнопахнущей осенней грязи на холке, от которой густая шерсть свисала сосульками, до правой ноги в густом липком масле, похожем на отработанный солидол, запах которого стремительно разносился по крохотной однокомнатке.
Что поделать, в городе стало слишком мало мест, в которых можно было как следует вымыться, да и надо признать, что новая натура Павла Константиновича Мартикова не слишком-то тяготела к воде.
Ночью он снова стал охотиться – естественно, он был почти уверен, что это былые работодатели вновь наложили свое проклятие. Мартиков не помнил, чтобы волк возвращался, но теперь знал – он уже внутри, и скоро, скоро снова возьмет в свои корявые лапы вожжи управления исстрадавшимся сознанием Павла Константиновича.
Ночные охоты – зловещий симптом. Но отвлекало то, что происходили они теперь в некоем странном и вместе с тем узнаваемом месте.
Где-то он видел эти крутые холмы, поросшие синеватой жесткой растительностью, эти круглосуточные туманы и дурманящий запах трав. Безлунными ночами, когда мозги связно соображали, он мучительно пытался вспомнить, когда же бывал в этих краях. Не мог – память отказывалась выдавать более или менее ясную картину. Может быть, в одно из его редких посещений Кавказа лет пятнадцать назад?
Может быть, хотя он больше склонялся к мысли, что нет.
Выход был один. На поклон к Плащевику Мартиков идти не мог, и потому оставалось лишь отыскать ту группу, в состав которой входил и чудом оставшийся в живых журналист. Что ж, он ожидал такую реакцию и предвидел, как они себя поведут, когда узнают, что со временем он начнет утрачивать человеческие черты.
Сделав три шага вперед, Павел Константинович оказался в тесном коридоре квартиры.
– Я же видел вас тогда той ночью, – горячо сказал он Владу, – вы что-то знаете, вы все что-то знаете!
– О чем?
– Да обо всем! – рявкнул он, и Белоспицын у окна вздрогнул. – О том, чем пахнет воздух, и что за сны мне снятся, и куда все подевались, о черном «саабе», наконец!
– Стоп! – сказал Влад. – Опять «сааб». Тут ты не ошибся... заходи, устраивайся там, на табурете. Извини, что не предложил тебе диван, но больно ты грязен.
– Простите, в городе туго с водой.
– Ничего, – утешил Дивер. – У нас все равно забита канализация, так что наше обоняние урона не понесет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120