– А ты кто такой, чтобы ставить мне условия?! Засел в тачке, как в танке! Выйди, покажи морду свою!
– Ты напрасно хорохоришься, – ответили ему усталым тоном опытного воспитателя капризному пятилетнему ребенку, – проблема ведь очень проста, и выбор твой невелик. Соглашаешься – живешь, нет – до встречи по ту сторону. Но если ты настаиваешь, я покажусь.
Блестящий, отражающий алое зарево борт машины рассекла длинная ровная трещина – открылась передняя дверь и стала распахиваться дальше с режущим уши ржавым скрипом. Босх попятился, неотрывно глядя в темное нутро открывающегося проема. На лбу бывшего главаря выступил пот, крупные капли текли по лицу, и казалось, что Каточкин плачет.
Он не понимал – не мог понять, почему так боится этих ночных пришельцев, но страх был – темный суеверный страх, родом прямиком из детства, когда верится, что в темной комнате тебя ждет монстр, а под лестницей бледное костистое создание только и ждет, чтобы ухватить тебя за ногу.
Потом из тьмы вышел человек. Он сделал еще шаг – и до половины оказался освещен фарами своей машины, так что стало видно, что одет он в поношенный плащ, тоскливого бежевого цвета, с ясно видимой заплатой. Плащ к тому же был заляпан сероватой подсохшей грязью, что образовывала на ткани уродливые, похожие на грибок разводы.
Голова так и осталась в непроглядной тьме, и, наверное, даже зоркие кошачьи глаза не смогли бы разглядеть черты его лица.
– Ну, – спросил обладатель плаща, – легче стало?
– Кто ты?
– Кое-кто зовет меня Плащевик, хотя и не все. Можешь звать так же.
– Из-за плаща?
В темноте усмехнулись:
– Может быть. Важно не это – вопрос скорее о жизни и смерти. Твоей, Леша, жизни и смерти. Это место скоро кардинально изменится – и не таким, как ты, его спасать. Да и не нужно это.
– Я согласен, – сказал Алексей Каточкин, – согласен!
Стоящий подле машины снова усмехнулся. А потом Босх услышал адрес и день, в который следовало этот адрес навестить. То, что место находится на территории медленно ветшающего завода, его совсем не удивило. Потустороннему – потустороннее – так ведь? Да он не удивился бы, назначь Плащевик встречу на городском кладбище или в жутком провале на территории дачного хозяйства.
В руки ему вручили толстый хрустящий лист качественной бумаги, после чего чрево «сааба» раскрылось и впустило в себя человека в плаще. Босх все стоял, сжимая листок в руках.
Тихо работающий двигатель иномарки вдруг взревел на повышенных тонах, фары вспыхнули во всю мощь, высветив улицу вплоть до пересечения с Большой Зеленовской. С визгом шин, в облаке стремительно испаряющейся влаги «сааб» пролетел мимо Алексея и рванул вниз по улице. Из хромированной выхлопной трубы стелился удушливый высокооктановый выхлоп, который наложился на запах пороха, доносящийся с площади.
Босх закашлялся, замахал руками и пребывал в ошеломленно-подавленном состоянии еще долго...
...Стрый поигрывал табельным ножичком. Вещица казалась ему угрожающей и потенциально опасной, как неразорвавшийся фугас, так что носить его с собой не хотелось, но... Плащевик не поймет – чем-то дороги ему эти ножи.
– А я вообще не пойму, о каком Плащевике вы треплетесь, – сказал Рамена с ленцой. После резни у Ангелайи он сильно себя зауважал. – Он что, слуга Ворона?
– Какого еще Ворона? – спросил Николай. – Почему Плащевик должен быть слугой какой-то птицы?
– Не просто птицы, а Птицы тьмы, – назидательно сказал Пономаренко. – Ворон – он всегда с нами. Да вон же он, смотрит на нас! – И уверенно ткнул пальцем в верхний правый угол комнаты, откуда на него пялились красные глаза Священной Птицы.
– Где? – нервно обернулся Кобольд и, вперившись в указанный угол, с облегчением заметил: – Да нет там ничего, пустой, даже паутины нет...
– Ну, там действительно ничего нет, – произнес Николай. – А ты не бредишь случаем, а, брат сектант?
– То, что вы не видите Ворона, – надменно сказал брат Рамена, – лишний раз доказывает, что вы не достойны его увидеть. Может быть, вы и Избранные, но явно Избранные младшего ранга, – помолчав, он добавил: – Вполне возможно, что вам не увидеть Гнездовья.
– Да иди ты со своим Гнездовьем! – начал на повышенных тонах Кобольд. – Психопат!
– Молчать!! – рявкнул Босх. – Кобольд, еще раз пасть свою откроешь – не посмотрю, что Избранный, заткну!!
Бывший драгдилер сверкнул глазами и заткнул пасть. Сам он попал сюда очень прозаическим образом, и никакого Плащевика в глаза не видел.
– А почему он про какого-то ворона речь ведет, а? – сказал он тихо. – Никто никакого ворона в глаза не видел. Я и Плащевика-то не видел. Может, и нет его.
–.Но «сааб»-то ты видел? – спросил Николай.
– Видел... – признал Кобольд, – черный, как уголь, и ездит, словно у него табун под капотом.
С ним, Кобольдом, не церемонились. Он даже не успел залечить боевые раны, полученные в прыжке с пятого этажа (одна рука оказалась сломана, плюс растяжение связок на левой ноге), как напасти продолжились. Два дня спустя, когда он шел с бидоном воды в одну из пустых квартир, которую использовал теперь как дом, его сбил все тот же «сааб», но не убил и даже не покалечил. Речь из нутра машины была краткой и жесткой и напоминала ультиматум.
– Ты, Кобольд, избран, а если не хочешь быть Избранным, то жизненный путь твой закончится здесь, на сыром асфальте.
С малых лет обладающий недюжинной волей к жизни и повышенным чувством самосохранения, Кобольд тут же согласился и получил адрес первой явки, куда и пришел. И вот теперь, сидя в этом каменном склепе, он до сих пор не был полностью уверен, что все происходящее не есть гнусный спектакль, разыгранный для собственного удовольствия всесильным Босхом, который отличался очень своеобразным чувством юмора.
– Ладно, – сказал Босх. – Замолкли. Теперь о деле. Все в сборе?
– Да кто еще-то? – спросил Пиночет. – Я, Стрый, Рамена, Кобольд-паршивец – все.
– Ну, был еще один или даже два... – вставил Стрый. – Плащевик говорил...
– Это тот, который полуволк? – произнес Рамена-нулла. – Ворон говорил... его звали... Мартиков, да?
– Плащевик сказал, что он наш и придет, но он не пришел...
– Полуволки... отродья. Жаль, Стрый, мы своего не замочили.
– Плевать, что полуволк. Кто сказал, что полуволк не может быть избран?
– Чтоб его Исход взял! Значит – переметнулся.
– Переметнулся... куда?
– У меня список, – молвил Босх. – И он вплотную нас касается, потому что нам дали понять, что, не выполнив задания, мы не переживем Исход. И... не попадем туда, – он кивнул в сторону закрытой двери, которая в отличие от выхода, судя по всему, вела куда-то в вечность.
– Ну, я бы не стал зарекаться! – сказал Рамена. – Я знаю – тут есть такие, кто не раз и не два провалил данные им задания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
– Ты напрасно хорохоришься, – ответили ему усталым тоном опытного воспитателя капризному пятилетнему ребенку, – проблема ведь очень проста, и выбор твой невелик. Соглашаешься – живешь, нет – до встречи по ту сторону. Но если ты настаиваешь, я покажусь.
Блестящий, отражающий алое зарево борт машины рассекла длинная ровная трещина – открылась передняя дверь и стала распахиваться дальше с режущим уши ржавым скрипом. Босх попятился, неотрывно глядя в темное нутро открывающегося проема. На лбу бывшего главаря выступил пот, крупные капли текли по лицу, и казалось, что Каточкин плачет.
Он не понимал – не мог понять, почему так боится этих ночных пришельцев, но страх был – темный суеверный страх, родом прямиком из детства, когда верится, что в темной комнате тебя ждет монстр, а под лестницей бледное костистое создание только и ждет, чтобы ухватить тебя за ногу.
Потом из тьмы вышел человек. Он сделал еще шаг – и до половины оказался освещен фарами своей машины, так что стало видно, что одет он в поношенный плащ, тоскливого бежевого цвета, с ясно видимой заплатой. Плащ к тому же был заляпан сероватой подсохшей грязью, что образовывала на ткани уродливые, похожие на грибок разводы.
Голова так и осталась в непроглядной тьме, и, наверное, даже зоркие кошачьи глаза не смогли бы разглядеть черты его лица.
– Ну, – спросил обладатель плаща, – легче стало?
– Кто ты?
– Кое-кто зовет меня Плащевик, хотя и не все. Можешь звать так же.
– Из-за плаща?
В темноте усмехнулись:
– Может быть. Важно не это – вопрос скорее о жизни и смерти. Твоей, Леша, жизни и смерти. Это место скоро кардинально изменится – и не таким, как ты, его спасать. Да и не нужно это.
– Я согласен, – сказал Алексей Каточкин, – согласен!
Стоящий подле машины снова усмехнулся. А потом Босх услышал адрес и день, в который следовало этот адрес навестить. То, что место находится на территории медленно ветшающего завода, его совсем не удивило. Потустороннему – потустороннее – так ведь? Да он не удивился бы, назначь Плащевик встречу на городском кладбище или в жутком провале на территории дачного хозяйства.
В руки ему вручили толстый хрустящий лист качественной бумаги, после чего чрево «сааба» раскрылось и впустило в себя человека в плаще. Босх все стоял, сжимая листок в руках.
Тихо работающий двигатель иномарки вдруг взревел на повышенных тонах, фары вспыхнули во всю мощь, высветив улицу вплоть до пересечения с Большой Зеленовской. С визгом шин, в облаке стремительно испаряющейся влаги «сааб» пролетел мимо Алексея и рванул вниз по улице. Из хромированной выхлопной трубы стелился удушливый высокооктановый выхлоп, который наложился на запах пороха, доносящийся с площади.
Босх закашлялся, замахал руками и пребывал в ошеломленно-подавленном состоянии еще долго...
...Стрый поигрывал табельным ножичком. Вещица казалась ему угрожающей и потенциально опасной, как неразорвавшийся фугас, так что носить его с собой не хотелось, но... Плащевик не поймет – чем-то дороги ему эти ножи.
– А я вообще не пойму, о каком Плащевике вы треплетесь, – сказал Рамена с ленцой. После резни у Ангелайи он сильно себя зауважал. – Он что, слуга Ворона?
– Какого еще Ворона? – спросил Николай. – Почему Плащевик должен быть слугой какой-то птицы?
– Не просто птицы, а Птицы тьмы, – назидательно сказал Пономаренко. – Ворон – он всегда с нами. Да вон же он, смотрит на нас! – И уверенно ткнул пальцем в верхний правый угол комнаты, откуда на него пялились красные глаза Священной Птицы.
– Где? – нервно обернулся Кобольд и, вперившись в указанный угол, с облегчением заметил: – Да нет там ничего, пустой, даже паутины нет...
– Ну, там действительно ничего нет, – произнес Николай. – А ты не бредишь случаем, а, брат сектант?
– То, что вы не видите Ворона, – надменно сказал брат Рамена, – лишний раз доказывает, что вы не достойны его увидеть. Может быть, вы и Избранные, но явно Избранные младшего ранга, – помолчав, он добавил: – Вполне возможно, что вам не увидеть Гнездовья.
– Да иди ты со своим Гнездовьем! – начал на повышенных тонах Кобольд. – Психопат!
– Молчать!! – рявкнул Босх. – Кобольд, еще раз пасть свою откроешь – не посмотрю, что Избранный, заткну!!
Бывший драгдилер сверкнул глазами и заткнул пасть. Сам он попал сюда очень прозаическим образом, и никакого Плащевика в глаза не видел.
– А почему он про какого-то ворона речь ведет, а? – сказал он тихо. – Никто никакого ворона в глаза не видел. Я и Плащевика-то не видел. Может, и нет его.
–.Но «сааб»-то ты видел? – спросил Николай.
– Видел... – признал Кобольд, – черный, как уголь, и ездит, словно у него табун под капотом.
С ним, Кобольдом, не церемонились. Он даже не успел залечить боевые раны, полученные в прыжке с пятого этажа (одна рука оказалась сломана, плюс растяжение связок на левой ноге), как напасти продолжились. Два дня спустя, когда он шел с бидоном воды в одну из пустых квартир, которую использовал теперь как дом, его сбил все тот же «сааб», но не убил и даже не покалечил. Речь из нутра машины была краткой и жесткой и напоминала ультиматум.
– Ты, Кобольд, избран, а если не хочешь быть Избранным, то жизненный путь твой закончится здесь, на сыром асфальте.
С малых лет обладающий недюжинной волей к жизни и повышенным чувством самосохранения, Кобольд тут же согласился и получил адрес первой явки, куда и пришел. И вот теперь, сидя в этом каменном склепе, он до сих пор не был полностью уверен, что все происходящее не есть гнусный спектакль, разыгранный для собственного удовольствия всесильным Босхом, который отличался очень своеобразным чувством юмора.
– Ладно, – сказал Босх. – Замолкли. Теперь о деле. Все в сборе?
– Да кто еще-то? – спросил Пиночет. – Я, Стрый, Рамена, Кобольд-паршивец – все.
– Ну, был еще один или даже два... – вставил Стрый. – Плащевик говорил...
– Это тот, который полуволк? – произнес Рамена-нулла. – Ворон говорил... его звали... Мартиков, да?
– Плащевик сказал, что он наш и придет, но он не пришел...
– Полуволки... отродья. Жаль, Стрый, мы своего не замочили.
– Плевать, что полуволк. Кто сказал, что полуволк не может быть избран?
– Чтоб его Исход взял! Значит – переметнулся.
– Переметнулся... куда?
– У меня список, – молвил Босх. – И он вплотную нас касается, потому что нам дали понять, что, не выполнив задания, мы не переживем Исход. И... не попадем туда, – он кивнул в сторону закрытой двери, которая в отличие от выхода, судя по всему, вела куда-то в вечность.
– Ну, я бы не стал зарекаться! – сказал Рамена. – Я знаю – тут есть такие, кто не раз и не два провалил данные им задания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120