Редкие машины зажгли фары, и улицы наполнились вечной битвой тьмы и электрического света.
Окна домов тоже зажигались одно за другим – желтым светом электрических ламп и белым мерцающим ламп газоразрядных. Толстые шторы закрывали эти окна от мира, и свет, проходя через них, преобразовывался в десятки разных оттенков – зеленый, синий и багрово-красный. А иногда из-за них на тротуар падали сотни маленьких игривых радуг – от люстр с хрустальными лепестками. Одно из окон неритмично мерцало синеватым неопределенным цветом – там смотрели телевизор, и диалоги громко доносились через открытую форточку.
Где-то далеко разговаривали люди, спорили, кричали. Может быть – все та же нерассасывающаяся очередь у колонок. Лаяли собаки, и на пределе слышимости стучали колеса пригородной электрички.
– Так куда мы теперь? – спросил Мельников, шагая вслед за Хоноровым вдоль Покаянной улицы. Дорога здесь была на редкость ухабиста и зачастую радовала водителей узкими провалами почти полуметровой глубины, которые, наполнившись водой во время дождя, коварно притворялись неглубокими лужицами.
– Как я уже говорил, нас – не один и не два. Нас много. Часть я в меру сил смог объединить, и мы образовали нечто вроде группы, потому что заметили – когда мы рядом, монстры на время оставляют нас в покое. Ведь много людей – это сила, Васек. И не только физического плана, – Хоноров покосился на поотставшего Василия и быстро заметил: – Да не боись ты так! Мы сейчас пойдем на квартиру, где собираются пострадавшие. Никакое ходячее зеркало до тебя уже не доберется. И потом, я... – И в этот момент над головами идущих с резким щелчком включился фонарь. Помигал нежно-розовой точкой, а потом стал разгораться, крепчать, наливаться естественным голубоватым светом.
Фонари зажглись по всей улице – тоже разноцветные, розовые, оранжевые и синие, мигом придав обшарпанной Покаянной какой-то праздничный и веселый вид. Это было красиво, уходящая вдаль улица, расцвеченная цепочкой разгорающихся фонарей, – а над ней светлое закатное небо.
Однако на освещенном синим мерцающим светом лице Хонорова была только нервозность и озабоченность. Он вздрогнул, когда включился фонарь, а теперь оглянулся назад в образовавшуюся густую тень между домами.
«А ведь он боится, – подумал вдруг Мельников. – Тоже боится!»
– Говоришь, город полон чудовищ? – спросил он вслух.
– Да, – откликнулся его спутник слегка отстранение, – прибавим шагу. Сейчас ночь, а они очень любят темноту.
– Кто – они? – спросил Василий.
Но Хоноров только нервно качнул головой.
– Смотри на небо! – приказал он резко. Василий поднял голову и вгляделся в закатное небо. Ничего.
– Не туда, правее, вон над крышей того дома. Ты видишь его?
Приглядевшись внимательнее к указанному строению, Мельников различил на крыше какое-то шевеление. Он, не отрываясь, смотрел, как что-то черное ползет по крытому шифером скату, а потом вдруг соскальзывает вниз и вместо того, чтобы упасть, распахивает широченные слабо обрисованные крылья и взмывает в небо стремительным силуэтом.
– Кто это? – спросил Мельников.
– Откуда я знаю, – пожал плечами его спутник. – Чей-то страх. Чей-то вечный спутник.
Они быстрым шагом шли дальше и на перекрестке свернули с Покаянной на Ратную улицу, еще более запущенную и обшарпанную.
– Они везде, их все больше и больше. Вон смотри, кто там роется в мусорном баке? Бомж? Бродяга?
– Нет, – тихо сказал Мельников, – их больше не осталось в городе.
– А ну, пшла! – рявкнул Хоноров на смутно виднеющуюся в темноте тень.
Та проворно выскочила на свет, на миг замерла – крупная серая собака. Она смерила двоих потревоживших ее зеленоватыми дикими глазами, а потом заскользила легко прочь.
– Зверь, принявший обличье пса! – провозгласил Хоноров и двинулся дальше. Василий последовал за ним с некоторым сомнением, ему все меньше начинала нравиться эта темная улица, эти шевеления в густой тени зданий.
– Послушай... – сказал было он, но тут Хоноров остановился. Замер, как изваяние. Потом обернулся к Мельникову – глаза его растерянно бегали, голова смешно наклонена.
– Ты что-нибудь слышишь?
Ваську стало смешно, смешно до истерики. Этот спаситель рода человеческого стоит и прислушивается ко тьме, как малый ребенок, который впервые отважился гулять во дворе до темноты.
– Я много чего слышу, – сказал Василий, – я слышу, как лают собаки и шумит вода у плотины. Еще музыка где-то... далеко.
– Нет, – напряженно сказал Хоноров, – такие характерные звуки. Хлюпающие...
Мельников честно послушал, но ничего не уловил.
– Пойдем, пойдем! – торопил Хоноров. – Если успеем дойти до квартиры – считай, спасены.
Они ускорили шаг. Фонари здесь не просто не горели, а были разбиты и зачастую осколки ламп валялись прямо под ними.
Впереди на асфальте что-то чернело. Вблизи обнаружилось, что это давешняя собака. Вернее – труп давешней собаки. Псина лежала свободно вытянувшись, на боку, словно прилегла сладко подремать на самой середине дороги. Но пустые глазницы рассеивали иллюзию сна – животное было мертво.
Как только Хоноров увидел эти кровавые неглубокие ямки, он остановился и обхватил голову руками.
– Эта тварь меня выследила. Она здесь! Она где-то рядом!! – Он обернулся к Василию, и теперь на лице его озабоченность уступила место откровенному страху.
Оглянулся и Мельников – абсолютно пустая улица уходила во тьму. Только сейчас он заметил, что кроме них, на ней нет ни одного человека.
– Что делать, Мельников?! – закричал Хоноров. – Что нам теперь делать?!
От собственного крика он вздрогнул, прошептал:
– Я его слышу, ясно слышу, как он идет. Василий отступил к одному из фонарных столбов и прижался спиной к шершавому бетону. В душе он уже проклинал свою неожиданную надежду, из-за которой он доверился этому странному типу и дал себя завести в трущобы.
– Куда ты идешь?! – в панике крикнул Хоноров. – Он любит глаза, знаешь?! Он их обожает!
Мельников прерывисто вздохнул, борясь с желанием побежать. Евлампий Хоноров быстро отступал с середины улицы на тротуар, собираясь, видимо, уйти через один из проходных дворов.
Не успел – из чернильной тьмы возле полуразрушенной хрущобы выметнулось гибкое фосфоресцирующее щупальце. Полупрозрачное, обросшее каким-то шевелящимся и судорожно дергающимся мхом. Было что-то неуловимо омерзительное в этой конечности, и Мельникову оно напомнило змею, гибко скользящую среди трав.
Вырост этот знал свое дело хорошо, потому что стремительно и резко вцепился Хонорову в глаза, и Василий четко услышал, как треснули очки его нелепого проводника. На асфальт посыпались осколки стекол.
Хоноров закричал – тонким криком попавшейся дичи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
Окна домов тоже зажигались одно за другим – желтым светом электрических ламп и белым мерцающим ламп газоразрядных. Толстые шторы закрывали эти окна от мира, и свет, проходя через них, преобразовывался в десятки разных оттенков – зеленый, синий и багрово-красный. А иногда из-за них на тротуар падали сотни маленьких игривых радуг – от люстр с хрустальными лепестками. Одно из окон неритмично мерцало синеватым неопределенным цветом – там смотрели телевизор, и диалоги громко доносились через открытую форточку.
Где-то далеко разговаривали люди, спорили, кричали. Может быть – все та же нерассасывающаяся очередь у колонок. Лаяли собаки, и на пределе слышимости стучали колеса пригородной электрички.
– Так куда мы теперь? – спросил Мельников, шагая вслед за Хоноровым вдоль Покаянной улицы. Дорога здесь была на редкость ухабиста и зачастую радовала водителей узкими провалами почти полуметровой глубины, которые, наполнившись водой во время дождя, коварно притворялись неглубокими лужицами.
– Как я уже говорил, нас – не один и не два. Нас много. Часть я в меру сил смог объединить, и мы образовали нечто вроде группы, потому что заметили – когда мы рядом, монстры на время оставляют нас в покое. Ведь много людей – это сила, Васек. И не только физического плана, – Хоноров покосился на поотставшего Василия и быстро заметил: – Да не боись ты так! Мы сейчас пойдем на квартиру, где собираются пострадавшие. Никакое ходячее зеркало до тебя уже не доберется. И потом, я... – И в этот момент над головами идущих с резким щелчком включился фонарь. Помигал нежно-розовой точкой, а потом стал разгораться, крепчать, наливаться естественным голубоватым светом.
Фонари зажглись по всей улице – тоже разноцветные, розовые, оранжевые и синие, мигом придав обшарпанной Покаянной какой-то праздничный и веселый вид. Это было красиво, уходящая вдаль улица, расцвеченная цепочкой разгорающихся фонарей, – а над ней светлое закатное небо.
Однако на освещенном синим мерцающим светом лице Хонорова была только нервозность и озабоченность. Он вздрогнул, когда включился фонарь, а теперь оглянулся назад в образовавшуюся густую тень между домами.
«А ведь он боится, – подумал вдруг Мельников. – Тоже боится!»
– Говоришь, город полон чудовищ? – спросил он вслух.
– Да, – откликнулся его спутник слегка отстранение, – прибавим шагу. Сейчас ночь, а они очень любят темноту.
– Кто – они? – спросил Василий.
Но Хоноров только нервно качнул головой.
– Смотри на небо! – приказал он резко. Василий поднял голову и вгляделся в закатное небо. Ничего.
– Не туда, правее, вон над крышей того дома. Ты видишь его?
Приглядевшись внимательнее к указанному строению, Мельников различил на крыше какое-то шевеление. Он, не отрываясь, смотрел, как что-то черное ползет по крытому шифером скату, а потом вдруг соскальзывает вниз и вместо того, чтобы упасть, распахивает широченные слабо обрисованные крылья и взмывает в небо стремительным силуэтом.
– Кто это? – спросил Мельников.
– Откуда я знаю, – пожал плечами его спутник. – Чей-то страх. Чей-то вечный спутник.
Они быстрым шагом шли дальше и на перекрестке свернули с Покаянной на Ратную улицу, еще более запущенную и обшарпанную.
– Они везде, их все больше и больше. Вон смотри, кто там роется в мусорном баке? Бомж? Бродяга?
– Нет, – тихо сказал Мельников, – их больше не осталось в городе.
– А ну, пшла! – рявкнул Хоноров на смутно виднеющуюся в темноте тень.
Та проворно выскочила на свет, на миг замерла – крупная серая собака. Она смерила двоих потревоживших ее зеленоватыми дикими глазами, а потом заскользила легко прочь.
– Зверь, принявший обличье пса! – провозгласил Хоноров и двинулся дальше. Василий последовал за ним с некоторым сомнением, ему все меньше начинала нравиться эта темная улица, эти шевеления в густой тени зданий.
– Послушай... – сказал было он, но тут Хоноров остановился. Замер, как изваяние. Потом обернулся к Мельникову – глаза его растерянно бегали, голова смешно наклонена.
– Ты что-нибудь слышишь?
Ваську стало смешно, смешно до истерики. Этот спаситель рода человеческого стоит и прислушивается ко тьме, как малый ребенок, который впервые отважился гулять во дворе до темноты.
– Я много чего слышу, – сказал Василий, – я слышу, как лают собаки и шумит вода у плотины. Еще музыка где-то... далеко.
– Нет, – напряженно сказал Хоноров, – такие характерные звуки. Хлюпающие...
Мельников честно послушал, но ничего не уловил.
– Пойдем, пойдем! – торопил Хоноров. – Если успеем дойти до квартиры – считай, спасены.
Они ускорили шаг. Фонари здесь не просто не горели, а были разбиты и зачастую осколки ламп валялись прямо под ними.
Впереди на асфальте что-то чернело. Вблизи обнаружилось, что это давешняя собака. Вернее – труп давешней собаки. Псина лежала свободно вытянувшись, на боку, словно прилегла сладко подремать на самой середине дороги. Но пустые глазницы рассеивали иллюзию сна – животное было мертво.
Как только Хоноров увидел эти кровавые неглубокие ямки, он остановился и обхватил голову руками.
– Эта тварь меня выследила. Она здесь! Она где-то рядом!! – Он обернулся к Василию, и теперь на лице его озабоченность уступила место откровенному страху.
Оглянулся и Мельников – абсолютно пустая улица уходила во тьму. Только сейчас он заметил, что кроме них, на ней нет ни одного человека.
– Что делать, Мельников?! – закричал Хоноров. – Что нам теперь делать?!
От собственного крика он вздрогнул, прошептал:
– Я его слышу, ясно слышу, как он идет. Василий отступил к одному из фонарных столбов и прижался спиной к шершавому бетону. В душе он уже проклинал свою неожиданную надежду, из-за которой он доверился этому странному типу и дал себя завести в трущобы.
– Куда ты идешь?! – в панике крикнул Хоноров. – Он любит глаза, знаешь?! Он их обожает!
Мельников прерывисто вздохнул, борясь с желанием побежать. Евлампий Хоноров быстро отступал с середины улицы на тротуар, собираясь, видимо, уйти через один из проходных дворов.
Не успел – из чернильной тьмы возле полуразрушенной хрущобы выметнулось гибкое фосфоресцирующее щупальце. Полупрозрачное, обросшее каким-то шевелящимся и судорожно дергающимся мхом. Было что-то неуловимо омерзительное в этой конечности, и Мельникову оно напомнило змею, гибко скользящую среди трав.
Вырост этот знал свое дело хорошо, потому что стремительно и резко вцепился Хонорову в глаза, и Василий четко услышал, как треснули очки его нелепого проводника. На асфальт посыпались осколки стекол.
Хоноров закричал – тонким криком попавшейся дичи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120