Майсирцы перешли в контрнаступление. Нумантийская армия, утонув в непроходимой грязи, вынуждена была отступить в Пенду, где оказалась окружена с трех сторон. В «Октагоне» воцарилось отчаяние. Я же был не столько огорчен, сколько разгневан. Император должен был продолжать наступление, ибо до начала зимы оставался лишь один сезон. Но нумантийская армия торчала в Пенде, завязнув в кровопролитных, но бесполезных стычках в предместьях разоренного города.
Первым нумантийцем, которого Сайонджи забрала на Колесо, стал лорд Суса Боконнок. Смерть его не была красивой, но, с другой стороны, от политика и не требуют такого мужества, как от солдата. С первых же дней заключения Боконнок замкнулся в себе, поседел и постарел. Встречаясь с ним во время прогулок по двору тюрьмы, я пытался его подбодрить, но он говорил только о своем поместье в дельте реки Латаны и о планах его переустройства после окончания войны.
Зловещая барабанная дробь, начавшаяся с рассветом, гремела не переставая несколько часов. В «Октагоне» ничто, выходящее за рамки повседневной рутины, не предвещало хорошего. В полдень над тюрьмой был поднят флаг, и во внутренний двор выкатили передвижной эшафот. На него поднялись два стражника: один сгибался под тяжестью массивной плахи, другой нес черный футляр. Широкоплечий мужчина в коротком красном плаще и черной полумаске остановился у лестницы на эшафот, скрестив руки на груди.
Как только начали стучать барабаны, все заключенные прильнули к зарешеченным окнам своих камер, ожидая увидеть кошмар, который сейчас последует. Через дверь моей камеры из коридора донеслись слабые крики и мольбы о помощи. Один из моих собратьев-нумантийцев был обречен. Внизу с грохотом распахнулась дверь во двор, и два стражника вытащили лорда Боконнока. Бывший посол, оцепенев от ужаса, едва мог самостоятельно передвигаться. Увидев палача, Боконнок, взвыв, попытался вырваться, но стражники держали его крепко. Втащив несчастного по лестнице на эшафот, они бросили его на плаху.
Раскрыв футляр, палач достал большой страшный топор и начал медленно подниматься по ступеням. Боконнок взмолился о пощаде, но в этот день ее было ждать не от кого.
Один из стражников, схватив обреченного за волосы, с силой дернул, укладывая его шею на плаху. Топор поднялся и опустился. Боконнок испустил жуткий вопль. Лезвие, не попав в цель, раскроило бывшему послу череп. Послышался зловещий треск, будто лопнула перезрелая дыня. Тело Боконнока забилось в страшных судорогах. Освободив топор, палач нанес второй удар. На этот раз он прицелился точнее, и обезображенная голова Боконнока упала на эшафот. Из перерубленной шеи брызнул фонтан крови.
Не было ни суда, ни оглашения приговора. Только смерть.
Я понял, что стану следующим.
Но следующим был не я. По каким-то неизвестным мне причинам выбор пал на капитана Ательны Ласту, моего помощника, командира моих Красных Уланов. Он умер героем. Не так, как «умирают достойно» аристократы, произнеся благородную речь, которую потом повторяют в веках. Ласта умер как воин.
Опять два стражника выкатили эшафот; снова палач застыл в ожидании у лестницы. Дверь во двор распахнулась, и появился Ласта со связанными за спиной руками, под конвоем двух стражников. Но мой боевой друг шел с высоко поднятой головой, как и подобает мужественному солдату.
Вырвавшись из рук стражников, он быстро взбежал на эшафот, как человек, стремящийся скорее испить чашу мучений, приготовленную ему судьбой.
– Да здравствует император! – крикнул Ласта, и стены тюрьмы содрогнулись от восторженных воплей.
Разъяренные стражники стали подниматься на эшафот, чтобы положить его на плаху. Первый из них, ожидавший встретить покорную жертву, получил удар головой в живот и распластался на эшафоте. Опустившись на колени, Ласта вытащил у стражника из-за пояса кинжал и неуклюже вонзил его ему в горло.
Один.
Второй стражник бросился на Ласту, выхватывая свой кинжал. Но ему пришлось иметь дело с закаленным в боях солдатом. Отскочив в сторону, Ласта взмахнул ногой, сбрасывая стражника с эшафота. Тот рухнул головой вниз на булыжник и остался лежать неподвижно.
Два.
Палач, взревев словно бык, схватил футляр, рывком раскрывая его. Достав топор, он начал взбираться по лестнице, но, посмотрев вверх, остановился и вскрикнул от ужаса. Ласта освободился от пут и держал кинжал в руке, готовый к бою. Топор со звоном упал на брусчатку. Палач отшатнулся, воя от страха, подняв руки в тщетной попытке защититься от надвигающейся смерти.
Я никогда не умел хорошо кидать ножи, но Ласта частенько развлекался тем, что бросал первый подвернувшийся под руку предмет с заостренным концом, и тот практически с любого расстояния вонзался в указанное место. Отнятый у стражника кинжал, перевернувшись в воздухе один раз, погрузился по самую рукоятку палачу в живот, как раз под нижнее ребро. Взревев от невыносимой боли, палач выдернул кинжал из раны. На брусчатку красновато-серыми кольцами вывалились его кишки. Согнувшись пополам, заплечных дел мастер упал в свои собственные внутренности и затих.
Три.
Спрыгнув с эшафота, Ласта подхватил с земли топор палача и повернулся к двум оставшимся стражникам. Те бросились к запертым воротам, прося о помощи, в отчаянии царапая прочные дубовые створки. Ласта безжалостно расправился с ними.
Четыре и пять.
Дверь тюрьмы распахнулась, и во внутренний двор выбежали человек десять стражников, вооруженных мечами и шпагами. Отразив выпад, Ласта погрузил топор в грудь одного из нападавших, затем присел, уворачиваясь от удара другого, снова взмахнул своим оружием – и голова еще одного стражника покатилась по брусчатке.
Шесть и семь.
Я громко кричал от радости, не замечая текущие по щекам слезы. Ласта уложил восьмого противника и вдруг пронзительно вскрикнул, получив удар мечом в бедро.
Девятый враг умер, пытаясь проткнуть Ласту шпагой в грудь. Отшатнувшись назад, мужественный боец вырвал оружие из рук нападавшего и, собрав остаток сил, ударил его топором в лицо, после чего рухнул на колени. Тотчас же вокруг него сомкнулось кольцо майсирцев, и какое-то время мы видели только мечи, поднимающиеся и опускающиеся с безумной яростью.
Выбежавший во двор офицер выкрикнул какую-то команду. Его подчиненные неохотно расступились, открывая страшную картину.
Тело Ласты было распростерто на трупе девятой жертвы, а руки его даже после смерти сжимали горло десятой. Полузадушенный стражник, с трудом освободившись, заковылял прочь.
Во двор вбежал разъяренный Шикао, выкрикивающий бессмысленные приказания, что только усиливало общее смятение.
Постепенно наши восторженные крики стихли. Карьян повернулся ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
Первым нумантийцем, которого Сайонджи забрала на Колесо, стал лорд Суса Боконнок. Смерть его не была красивой, но, с другой стороны, от политика и не требуют такого мужества, как от солдата. С первых же дней заключения Боконнок замкнулся в себе, поседел и постарел. Встречаясь с ним во время прогулок по двору тюрьмы, я пытался его подбодрить, но он говорил только о своем поместье в дельте реки Латаны и о планах его переустройства после окончания войны.
Зловещая барабанная дробь, начавшаяся с рассветом, гремела не переставая несколько часов. В «Октагоне» ничто, выходящее за рамки повседневной рутины, не предвещало хорошего. В полдень над тюрьмой был поднят флаг, и во внутренний двор выкатили передвижной эшафот. На него поднялись два стражника: один сгибался под тяжестью массивной плахи, другой нес черный футляр. Широкоплечий мужчина в коротком красном плаще и черной полумаске остановился у лестницы на эшафот, скрестив руки на груди.
Как только начали стучать барабаны, все заключенные прильнули к зарешеченным окнам своих камер, ожидая увидеть кошмар, который сейчас последует. Через дверь моей камеры из коридора донеслись слабые крики и мольбы о помощи. Один из моих собратьев-нумантийцев был обречен. Внизу с грохотом распахнулась дверь во двор, и два стражника вытащили лорда Боконнока. Бывший посол, оцепенев от ужаса, едва мог самостоятельно передвигаться. Увидев палача, Боконнок, взвыв, попытался вырваться, но стражники держали его крепко. Втащив несчастного по лестнице на эшафот, они бросили его на плаху.
Раскрыв футляр, палач достал большой страшный топор и начал медленно подниматься по ступеням. Боконнок взмолился о пощаде, но в этот день ее было ждать не от кого.
Один из стражников, схватив обреченного за волосы, с силой дернул, укладывая его шею на плаху. Топор поднялся и опустился. Боконнок испустил жуткий вопль. Лезвие, не попав в цель, раскроило бывшему послу череп. Послышался зловещий треск, будто лопнула перезрелая дыня. Тело Боконнока забилось в страшных судорогах. Освободив топор, палач нанес второй удар. На этот раз он прицелился точнее, и обезображенная голова Боконнока упала на эшафот. Из перерубленной шеи брызнул фонтан крови.
Не было ни суда, ни оглашения приговора. Только смерть.
Я понял, что стану следующим.
Но следующим был не я. По каким-то неизвестным мне причинам выбор пал на капитана Ательны Ласту, моего помощника, командира моих Красных Уланов. Он умер героем. Не так, как «умирают достойно» аристократы, произнеся благородную речь, которую потом повторяют в веках. Ласта умер как воин.
Опять два стражника выкатили эшафот; снова палач застыл в ожидании у лестницы. Дверь во двор распахнулась, и появился Ласта со связанными за спиной руками, под конвоем двух стражников. Но мой боевой друг шел с высоко поднятой головой, как и подобает мужественному солдату.
Вырвавшись из рук стражников, он быстро взбежал на эшафот, как человек, стремящийся скорее испить чашу мучений, приготовленную ему судьбой.
– Да здравствует император! – крикнул Ласта, и стены тюрьмы содрогнулись от восторженных воплей.
Разъяренные стражники стали подниматься на эшафот, чтобы положить его на плаху. Первый из них, ожидавший встретить покорную жертву, получил удар головой в живот и распластался на эшафоте. Опустившись на колени, Ласта вытащил у стражника из-за пояса кинжал и неуклюже вонзил его ему в горло.
Один.
Второй стражник бросился на Ласту, выхватывая свой кинжал. Но ему пришлось иметь дело с закаленным в боях солдатом. Отскочив в сторону, Ласта взмахнул ногой, сбрасывая стражника с эшафота. Тот рухнул головой вниз на булыжник и остался лежать неподвижно.
Два.
Палач, взревев словно бык, схватил футляр, рывком раскрывая его. Достав топор, он начал взбираться по лестнице, но, посмотрев вверх, остановился и вскрикнул от ужаса. Ласта освободился от пут и держал кинжал в руке, готовый к бою. Топор со звоном упал на брусчатку. Палач отшатнулся, воя от страха, подняв руки в тщетной попытке защититься от надвигающейся смерти.
Я никогда не умел хорошо кидать ножи, но Ласта частенько развлекался тем, что бросал первый подвернувшийся под руку предмет с заостренным концом, и тот практически с любого расстояния вонзался в указанное место. Отнятый у стражника кинжал, перевернувшись в воздухе один раз, погрузился по самую рукоятку палачу в живот, как раз под нижнее ребро. Взревев от невыносимой боли, палач выдернул кинжал из раны. На брусчатку красновато-серыми кольцами вывалились его кишки. Согнувшись пополам, заплечных дел мастер упал в свои собственные внутренности и затих.
Три.
Спрыгнув с эшафота, Ласта подхватил с земли топор палача и повернулся к двум оставшимся стражникам. Те бросились к запертым воротам, прося о помощи, в отчаянии царапая прочные дубовые створки. Ласта безжалостно расправился с ними.
Четыре и пять.
Дверь тюрьмы распахнулась, и во внутренний двор выбежали человек десять стражников, вооруженных мечами и шпагами. Отразив выпад, Ласта погрузил топор в грудь одного из нападавших, затем присел, уворачиваясь от удара другого, снова взмахнул своим оружием – и голова еще одного стражника покатилась по брусчатке.
Шесть и семь.
Я громко кричал от радости, не замечая текущие по щекам слезы. Ласта уложил восьмого противника и вдруг пронзительно вскрикнул, получив удар мечом в бедро.
Девятый враг умер, пытаясь проткнуть Ласту шпагой в грудь. Отшатнувшись назад, мужественный боец вырвал оружие из рук нападавшего и, собрав остаток сил, ударил его топором в лицо, после чего рухнул на колени. Тотчас же вокруг него сомкнулось кольцо майсирцев, и какое-то время мы видели только мечи, поднимающиеся и опускающиеся с безумной яростью.
Выбежавший во двор офицер выкрикнул какую-то команду. Его подчиненные неохотно расступились, открывая страшную картину.
Тело Ласты было распростерто на трупе девятой жертвы, а руки его даже после смерти сжимали горло десятой. Полузадушенный стражник, с трудом освободившись, заковылял прочь.
Во двор вбежал разъяренный Шикао, выкрикивающий бессмысленные приказания, что только усиливало общее смятение.
Постепенно наши восторженные крики стихли. Карьян повернулся ко мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167