И здесь – но, главное, в Нумантии? На эти вопросы у меня не было ответа. Я приказал своим людям возвращаться в колонну.
Уезжая последним, я спиной чувствовал чей-то взгляд.
С каждым днем стычек становилось все больше, и наши потери росли. Павшим уже не оказывали последние почести, их трупы никто не сжигал. На это не было ни времени, ни дров – слишком большой ценности в этих безлесых местах, чтобы тратить их на мертвых. Лишь изредка колдун Чарского Братства бормотал поминальную молитву над телом высокопоставленного офицера, после чего оно мгновенно превращалось в угли, распространяя зловоние паленого мяса.
Больных и раненых укладывали на первую попавшуюся повозку, ибо походные лазареты постоянно были переполнены, несмотря на то что люди умирали ежедневно. По большей части эти несчастные были обречены, ибо возничие, в основном вольнонаемные маркитанты, не видели смысла везти истекающих кровью людей вместо награбленного добра или продовольствия, которое можно было выгодно продать. Поэтому то и дело происходили «несчастные случаи»: раненых сбрасывали в придорожные канавы или, что хуже всего, оставляли прямо в дорожной колее, где они доживали свои последние мгновения, с ужасом смотря на приближающуюся следующую телегу.
Теперь Алегрия ехала на крыше нашего экипажа, полностью отданного тяжелораненым.
Проследить путь отступающей армии было очень просто – над ним кружили огромные стаи черных ворон, птиц смерти Сайонджи, жиревших с каждой лигой.
Я не обратил внимания ни на первую снежинку, ни на десятую, но вот уже повсюду бесшумно закружились белые хлопья. Через час снег сменился дождем, и грязь раскисла еще больше. Начинался Сезон Бурь.
Капитан Балк угрюмо показал на лежащий у обочины труп. Он был раздет догола, в чем не было ничего удивительного – мертвым не нужна теплая одежда. Труп лежал на животе, и его ягодицы чернели страшными ранами. Другие раны были на верхней части бедер.
– Кто-то нарезал из него бифштексов, – заметил Балк.
У меня внутри все перевернулось. Свальбард, ехавший рядом с Курти позади меня, пробормотал:
– По крайней мере, кто-то сегодня ночью ляжет спать с полным желудком.
Курти хрипло рассмеялся.
– Верзила, берегись! У меня при виде тебя все чаще слюнки наворачиваются.
Шло время, и подобные ужасы встречались все чаще и чаще.
– Господин офицер... господин офицер... окажите милость! Ради Исы, ради любви Паноана!
Я старался не смотреть на человека, распростертого под деревом.
– Господин офицер... убейте меня! Верните меня на Колесо. Пожалуйста...
Я не мог удовлетворить эту просьбу, хотя помогал жертвам пожара в Джарре. Но рядом со мной были и другие, у кого, хвала Сайонджи, на это хватало силы духа.
Постепенно подобные стоны и мольбы становились все чаще, и мы перестали их слышать. Мы упрямо брели вперед через коричневое месиво, видя только кружащиеся снежинки и спину впереди идущего товарища.
Снова и снова негареты и бандиты нападали на нас, истощая наши силы. Положение усугублялось тем, что майсирцы день ото дня становились все более дерзкими.
Люди умирали от меча неприятеля, но гораздо чаще от холода, ветра, голода, истощения. Есть один достоверный способ определить, что солдат обречен: если он расстается с надеждой. У всех, кто выжил, было одно общее – каждый был твердо уверен, что он, по крайней мере, обязательно увидит свою родину, даже если будет единственным нумантийским солдатом, которому посчастливится вернуться домой. Стоило человеку расстаться с этой решимостью – и он погибал.
К нам приходили офицеры, говорившие, что их эскадрон, отряд или, что самое страшное, полк перестал существовать, домициус погиб и командовать больше некем. Офицеры без солдат, солдаты без офицеров.
Проезжая мимо двух солдат, я услышал обрывок разговора:
– Идем, Кират! Идем! Нельзя останавливаться. Только не здесь!
– Нет, товарищ... нет. Кажется, пришла моя пора.
Второй солдат свернул с дороги и, шатаясь, направился к рощице деревьев. Первый, пожав плечами, продолжал идти вперед.
Моя армия постепенно умирала.
Командуя дозором, я вместе с тремя солдатами оторвался от основных сил, и вдруг из снежного безмолвия на нас напали негареты, закутанные в белые халаты. Мои люди закричали от страха, и тотчас же началось буйство стали и крови. Бородатый негарет замахнулся на меня мечом, но вдруг прозвучал резкий оклик: «Нет!», и он вместо этого попытался оглушить меня рукояткой.
Погрузив ему в грудь свой клинок, я быстро обернулся, не давая остальным негаретам зайти со спины.
Но, как оказалось, всадники окружили меня плотным кольцом. Их лица светились весельем. Послышались радостные крики:
– Вот он!
– Хватайте его! За него заплатят золотом!
– Это нумантийский раури!
– Выкупа за меня не будет! – крикнул я, пуская Каземата на врагов.
И тут я увидел их предводителя. Это был йедаз Бакр, командир отряда негаретов, провожавшего меня до Осви.
– Приветствую тебя, нумантиец! – крикнул Бакр, и его всадники умолкли. – Ты сдаешься?
– Приветствую тебя, великий йедаз! – Почему-то мрачное настроение, одолевавшее меня последнее время, исчезло, и я ощутил возбуждение воина, заглянувшего в лицо смерти. – Ты пришел, чтобы меня убить?
– Твой час еще не пробил, шам а'Симабу. Если только, конечно, ты не собираешься остаться с этими кретинами и отморозить себе яйца в снегу или сдохнуть с голоду. Сдавайся, и я научу тебя быть негаретом. После того как вашей Нумантии придет конец, у нас будет много работы.
– Даже и не надейся.
– Ты можешь, если захочешь, взять с собой свою женщину, ту, которую тебе подарили эти ублюдки. Приведи ее в наши шатры, Дамастес. Она будет не рабыней, а принцессой.
– Нет! Ты знаешь, кто я... и что я. Бакр перестал улыбаться.
– Знаю. Знаю, что ты предпочтешь умереть с остальными. И все же я решил сделать тебе предложение. Среди отступающих ты последний, и первый среди тех, кто идет вперед. Решайся, переходи к нам.
Я чувствую, для нас, негаретов, наступают новые времена. Мы поднимемся так высоко, как даже не мечтали, как этого совсем не хочет король Байран.
Я покачал головой. Бакр поморщился, затем пожал плечами.
– В таком случае, постарайся остаться живым. Он отдал приказ, и его воины, развернувшись, стремительно умчались прочь.
Ко мне подскакали капитан Балк, Свальбард и остальные Красные Уланы.
– Трибун, мы на мгновение потеряли вас из виду, и...
– Не берите в голову, – отрезал я. – Ничего страшного не произошло. Возвращаемся к своим.
– Слушаюсь, сэр, – пробормотал Балк. Стыдясь своей оплошности, он старательно отводил взгляд. Свальбард и Курти как-то странно посмотрели на меня, но промолчали. Мы поскакали назад.
Редколесье кончилось, и мы достигли Киотских болот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
Уезжая последним, я спиной чувствовал чей-то взгляд.
С каждым днем стычек становилось все больше, и наши потери росли. Павшим уже не оказывали последние почести, их трупы никто не сжигал. На это не было ни времени, ни дров – слишком большой ценности в этих безлесых местах, чтобы тратить их на мертвых. Лишь изредка колдун Чарского Братства бормотал поминальную молитву над телом высокопоставленного офицера, после чего оно мгновенно превращалось в угли, распространяя зловоние паленого мяса.
Больных и раненых укладывали на первую попавшуюся повозку, ибо походные лазареты постоянно были переполнены, несмотря на то что люди умирали ежедневно. По большей части эти несчастные были обречены, ибо возничие, в основном вольнонаемные маркитанты, не видели смысла везти истекающих кровью людей вместо награбленного добра или продовольствия, которое можно было выгодно продать. Поэтому то и дело происходили «несчастные случаи»: раненых сбрасывали в придорожные канавы или, что хуже всего, оставляли прямо в дорожной колее, где они доживали свои последние мгновения, с ужасом смотря на приближающуюся следующую телегу.
Теперь Алегрия ехала на крыше нашего экипажа, полностью отданного тяжелораненым.
Проследить путь отступающей армии было очень просто – над ним кружили огромные стаи черных ворон, птиц смерти Сайонджи, жиревших с каждой лигой.
Я не обратил внимания ни на первую снежинку, ни на десятую, но вот уже повсюду бесшумно закружились белые хлопья. Через час снег сменился дождем, и грязь раскисла еще больше. Начинался Сезон Бурь.
Капитан Балк угрюмо показал на лежащий у обочины труп. Он был раздет догола, в чем не было ничего удивительного – мертвым не нужна теплая одежда. Труп лежал на животе, и его ягодицы чернели страшными ранами. Другие раны были на верхней части бедер.
– Кто-то нарезал из него бифштексов, – заметил Балк.
У меня внутри все перевернулось. Свальбард, ехавший рядом с Курти позади меня, пробормотал:
– По крайней мере, кто-то сегодня ночью ляжет спать с полным желудком.
Курти хрипло рассмеялся.
– Верзила, берегись! У меня при виде тебя все чаще слюнки наворачиваются.
Шло время, и подобные ужасы встречались все чаще и чаще.
– Господин офицер... господин офицер... окажите милость! Ради Исы, ради любви Паноана!
Я старался не смотреть на человека, распростертого под деревом.
– Господин офицер... убейте меня! Верните меня на Колесо. Пожалуйста...
Я не мог удовлетворить эту просьбу, хотя помогал жертвам пожара в Джарре. Но рядом со мной были и другие, у кого, хвала Сайонджи, на это хватало силы духа.
Постепенно подобные стоны и мольбы становились все чаще, и мы перестали их слышать. Мы упрямо брели вперед через коричневое месиво, видя только кружащиеся снежинки и спину впереди идущего товарища.
Снова и снова негареты и бандиты нападали на нас, истощая наши силы. Положение усугублялось тем, что майсирцы день ото дня становились все более дерзкими.
Люди умирали от меча неприятеля, но гораздо чаще от холода, ветра, голода, истощения. Есть один достоверный способ определить, что солдат обречен: если он расстается с надеждой. У всех, кто выжил, было одно общее – каждый был твердо уверен, что он, по крайней мере, обязательно увидит свою родину, даже если будет единственным нумантийским солдатом, которому посчастливится вернуться домой. Стоило человеку расстаться с этой решимостью – и он погибал.
К нам приходили офицеры, говорившие, что их эскадрон, отряд или, что самое страшное, полк перестал существовать, домициус погиб и командовать больше некем. Офицеры без солдат, солдаты без офицеров.
Проезжая мимо двух солдат, я услышал обрывок разговора:
– Идем, Кират! Идем! Нельзя останавливаться. Только не здесь!
– Нет, товарищ... нет. Кажется, пришла моя пора.
Второй солдат свернул с дороги и, шатаясь, направился к рощице деревьев. Первый, пожав плечами, продолжал идти вперед.
Моя армия постепенно умирала.
Командуя дозором, я вместе с тремя солдатами оторвался от основных сил, и вдруг из снежного безмолвия на нас напали негареты, закутанные в белые халаты. Мои люди закричали от страха, и тотчас же началось буйство стали и крови. Бородатый негарет замахнулся на меня мечом, но вдруг прозвучал резкий оклик: «Нет!», и он вместо этого попытался оглушить меня рукояткой.
Погрузив ему в грудь свой клинок, я быстро обернулся, не давая остальным негаретам зайти со спины.
Но, как оказалось, всадники окружили меня плотным кольцом. Их лица светились весельем. Послышались радостные крики:
– Вот он!
– Хватайте его! За него заплатят золотом!
– Это нумантийский раури!
– Выкупа за меня не будет! – крикнул я, пуская Каземата на врагов.
И тут я увидел их предводителя. Это был йедаз Бакр, командир отряда негаретов, провожавшего меня до Осви.
– Приветствую тебя, нумантиец! – крикнул Бакр, и его всадники умолкли. – Ты сдаешься?
– Приветствую тебя, великий йедаз! – Почему-то мрачное настроение, одолевавшее меня последнее время, исчезло, и я ощутил возбуждение воина, заглянувшего в лицо смерти. – Ты пришел, чтобы меня убить?
– Твой час еще не пробил, шам а'Симабу. Если только, конечно, ты не собираешься остаться с этими кретинами и отморозить себе яйца в снегу или сдохнуть с голоду. Сдавайся, и я научу тебя быть негаретом. После того как вашей Нумантии придет конец, у нас будет много работы.
– Даже и не надейся.
– Ты можешь, если захочешь, взять с собой свою женщину, ту, которую тебе подарили эти ублюдки. Приведи ее в наши шатры, Дамастес. Она будет не рабыней, а принцессой.
– Нет! Ты знаешь, кто я... и что я. Бакр перестал улыбаться.
– Знаю. Знаю, что ты предпочтешь умереть с остальными. И все же я решил сделать тебе предложение. Среди отступающих ты последний, и первый среди тех, кто идет вперед. Решайся, переходи к нам.
Я чувствую, для нас, негаретов, наступают новые времена. Мы поднимемся так высоко, как даже не мечтали, как этого совсем не хочет король Байран.
Я покачал головой. Бакр поморщился, затем пожал плечами.
– В таком случае, постарайся остаться живым. Он отдал приказ, и его воины, развернувшись, стремительно умчались прочь.
Ко мне подскакали капитан Балк, Свальбард и остальные Красные Уланы.
– Трибун, мы на мгновение потеряли вас из виду, и...
– Не берите в голову, – отрезал я. – Ничего страшного не произошло. Возвращаемся к своим.
– Слушаюсь, сэр, – пробормотал Балк. Стыдясь своей оплошности, он старательно отводил взгляд. Свальбард и Курти как-то странно посмотрели на меня, но промолчали. Мы поскакали назад.
Редколесье кончилось, и мы достигли Киотских болот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167